«Все присутствующие в зале ожидали, что войдет немецкий генерал-фельдмаршал в истрепанной военной форме с сорванными погонами. Но Паулюс появился в черном костюме при белой рубашке с бабочкой, в лакированных туфлях. Подойдя к трибуне, поклялся на Библии говорить правду, и только правду. Лоуренс обратился к нему с вопросом: „Не угодно ли свидетелю присесть?“ Комендант, подставил стул, усадил Паулюса и опустил пониже микрофон. Случай, пожалуй, единственный в практике международной юриспруденции, когда свидетель давал показания сидя».
Действительно, просматривая документальный фильм немецких документалистов, при внимательном рассмотрении допроса Ф. Паулюса заметно, что когда он собирается давать показания, есть определенный разрыв во времени и мелькание человека в форме и с повязкой на рукаве. Видимо, это и есть комендант, который дважды поправляет Паулюсу микрофон, что, надо полагать, должно подтвердить сказанное о том случае на процессе в статье Кристины Курчаб-Редлих.
«Начался допрос. Р.А. Руденко задавал вопросы по содержанию письменного заявления Паулюса Советскому правительству. В своих ответах Паулюс конкретно называл фамилии подсудимых, указывая меру виновности каждого в преступлениях. Затем Лоуренс обратился к судьям, обвинителям, адвокатам и подсудимым с просьбой задавать вопросы свидетелю. Желающих не оказалось, кроме защитника генерального штаба сухопутных войск немецкой армии, который внес новое предложение: „Свидетель Паулюс появился настолько неожиданно, что на нас подействовал ошеломляюще. Если уважаемый суд сможет допрос свидетеля перенести на завтра, то мы сможем подготовиться и произвести перекрестный допрос“. Просьба защитника была удовлетворена. На следующий день, то есть 12 февраля, защитники провели перекрестный допрос. На все их вопросы Паулюс дал исчерпывающие ответы, охарактеризовав замысел о подготовке второй мировой войны, и в частности войны против Советского Союза, как преступный. Говоря о ходе боевых действий и роли в них фашистских организаций, отрицательно отозвался об СС, СД, которые допускали зверства и злодеяния над военнопленными и лицами, находившимися в концентрационных лагерях, жителями оккупированных территорий, а также преследование лиц еврейской национальности.
После допроса Паулюса мы собрались в кабинете Р.А. Руденко, куда нам подали обед. Паулюс налил в стакан водку и произнес на ломаном русском языке: „Теперь можно выпить и русский водка“. До этого он почти ничего не ел из-за сильных переживаний. После обеда пригласили в качестве свидетеля генерала Бушенгагена, но ему никто вопросов не задавал. В Нюрнберге мы задержались на сутки, надеясь на свидание Паулюса с женой и дочерью, находившимися в английской зоне оккупации, но командование английских войск такой возможности ему не представило. 14 февраля мы отбыли в том составе в Плауэн, где несколько дней ожидали разрешение английской администрации на свидание Паулюса с семьей. 21 февраля последовало распоряжение из Москвы о нашем переезде в Дрезден, куда через четверо суток должен был прибыть за нами самолет, чтобы доставить нас в Москву. Свидание же Паулюса с семьей состоялось только в Москве, откуда его жена и дочь выехали в ГДР».
Как сложилась дальнейшая судьба немецкого фельдмаршала? Сведения коротки, как некролог:
«В 1953 году военнопленного Паулюса репатриировали в Германскую Демократическую Республику, где он погиб в 1957 году при странных обстоятельствах».
Что можно сказать по поводу прочитанного? Полнейший, строго дозированный и как всегда, жестко ограниченный рамками официоза, слегка разбавленный воспоминаниями самого т. Филяева, текст. Чтобы нас заинтересовало в данном отрывке приведенных воспоминаний? Из различной мемуарной литературы известен такой факт, что немецкий защитник обвиняемых д-р Заутер задал Паулюсу «щекотливый» вопрос: «Кого из сидящих здесь подсудимых вы, господин фельдмаршал, назвали бы как главных виновников развязывания войны?» Понятно, что этим вопросом защита хотела поставить Паулюса в неловкое положение перед подсудимыми, с которыми Паулюс общался длительное время, занимая высокий пост в штабе ОКХ. Но Паулюс, не дрогнувшим голосом назвал и Германа Геринга, и Вильгельма Кейтеля, и Альфреда Иодля. В семитомном издании «Нюрнбергский процесс» данный эпизод изложен по-другому. Видимо, составители сборника, таким образом, хотели показать, что защита обвиняемых безмолвствовала, так как всё и всем было понятно, что главари нацистской верхушки виноваты во всех преступлениях, по определению. В сборнике слова д-р Заутера были вложены в уста Романа Андреевича, который, по мысли составителей, дескать, «терзал» свидетеля Ф. Паулюса своими «убийственными» вопросами.
Вызвало ли у читателя удивление, по поводу загадочной смерти Ф. Паулюса? Обратите, к тому же внимание, вот на что. Все фигуранты по этому делу преждевременно уйдут в мир иной и не по своей воле.
А как читатель отнесется к такому вот отрывку из книги Бориса Полевого «В конце концов. Нюрнбергские дневники»?
«…Обрамленная зеленым мрамором дубовая дверь в противоположном конце зала раскрывается. Пристав вводит высокого человека в синем штатском костюме (небольшое расхождение с И. Филяевым в определении цвета костюма — В.М.), который, однако, сидит на нем как-то очень складно, по-военному. Снова немая сцена. Щелкают вспышки аппаратов „спитграфики“. Глухо поют кинокамеры. Все с напряжением следят, как Паулюс поднимается на свидетельскую трибуну. Не знаю, что у него на душе, но внешне он абсолютно спокоен… Он появился здесь, точно призрак, вставший из сталинградских руин, принеся сюда горечь и боль трехсоттысячной армии, погибшей и плененной на берегах Волги. С тем же поразительным спокойствием Паулюс кладет руку на библию, подняв два пальца правой руки, твердо произносит:
— Клянусь говорить правду. Только правду. Ничего, кроме правды.
Неторопливо начинает давать показания…
— Свидетель Фридрих Паулюс, благодарю вас за показания. Можете покинуть зал, — объявляет председательствующий.
…Очень хочется пробраться к Паулюсу. Хочется по-человечески, по-репортерски. Я узнал, где он живет, нашел в отеле его номер, но, увы, ни убеждения, ни корреспондентская книжечка „Правды“, всегда очень помогавшая мне, ни даже мои погоны на сей раз не подействовали. К Паулюсу, оказывается, приехали на свидание сын и еще какая-то родня, и сопровождающий его советский полковник, очень тактичный и терпеливый, в качестве последнего аргумента произносит:
— Ну, представьте самого себя в подобных обстоятельствах. К вам приезжает сын. Приезжает ненадолго. Вам хотелось бы оставить его даже для интервью корреспонденту „Правды“?
Ну что ж, резонно. Да и в самом деле, о чем бы я стал беседовать с Паулюсом? Ведь самое существенное он сказал на Трибунале, а для остального, видимо, еще не приспело время».
Как видите, Паулюс был все же в определенной «изоляции», так что даже такой известный писатель-журналист Б. Полевой не смог взять у него интервью. Думаю, что Б. Полевой был достаточно информированным человеком, чтобы не понять, что ему «вешают лапшу на уши» по поводу, якобы, приезда к Паулюсу сына и родни. Видите, как тонко он подметил, что «самое существенное он (Паулюс) сказал на Трибунале», а в остальном, сразу понял: Паулюс — закрытая для печати тема.
Тут нам И.Ф. Филяев, в своих воспоминаниях уточняет насчет сына Паулюса:
«Паулюс обратился к руководству лагеря (вероятно, 1943 год — В.М.) с просьбой изолировать его от пленных офицеров, чтобы они не чувствовали себя скованными в поступках, да и самому взвесить все происходящее. Его просьбу удовлетворили. Вместе с сыном он стал жить отдельно от остальных военнопленных и с этого времени на допросах начал подробно рассказывать о своей службе».
Сопоставьте эту информацию с той, о которой нам поведал Б. Полевой. «Вопросы — есть? Вопросов — нет!» — такими словами всегда подводил итог сказанного товарищ Сухов, популярный персонаж из кинофильма «Белое солнце пустыни».
