Гейбриел, стоявший с другой стороны, был менее склонен приукрашивать происходящее.

– Аллерли идиот, что тебе, Люс, тоже известно. Кроме того, он настоящий трус.

Впервые за последний час дрожь уменьшилась. Возможно, от перемены темы, решил Фрэнсис.

– Почему он трус?

– Уинслоу тоже там был, черт побери, он скакал за своей невестой. Необъезженный конь сбросил ее в воду у него на глазах!

– И… он ничего не сделал?

– Он уж точно не бросился с высокого моста в глубокую и быструю реку! Наверное, точнее будет сказать, что он в страхе прижался к перилам. Он так крепко их сжимал, что у него побелели костяшки пальцев.

Люсьен слушал с таким видом, словно слова Гейбриела его очень забавляли.

– Правда, потом, когда ты, Фрэнсис, вынес девицу на берег, Аллерли поспешил навстречу. Но я заметил, что, выхватывая ее у тебя, он всячески старался не запачкать свои новенькие сапоги.

– Выхватил он ее с трудом, – возразил Гейбриел. – Все выглядело так, словно девица поняла, кто спас ее на самом деле. Она не хотела тебя отпускать; маркизу пришлось разжимать ей пальцы. Платье на ней разорвалось. Прежде чем жених снял с себя сюртук и прикрыл ее, он как следует рассмотрел все ее сокровища. Я заметил, что леди Олдфорд, мать Се-форы Коннот, была весьма недовольна будущим зятем.

Впервые за несколько часов Фрэнсис немного успокоился.

– Похоже, леди Сефора произвела сильное впечатление на вас обоих.

– Старина, мы оба счастливо женаты, – парировал Гейбриел. – Мы надеемся, что это ты заметил ее очевидные прелести.

– Меня так трясло, что я ничего не видел.

Он снова лег на диван, укрылся и допил остатки бренди. Фамилия спасенной девушки показалась ему знакомой, и он попытался вспомнить, где слышал ее.

– Леди Сефора Коннот… Откуда я могу ее знать?

– Она самая младшая кузина Анны-Марии Макдауэлл.

Анна-Мария… Когда-то, много лет назад, Фрэнсис ухаживал за ней, но она скоропостижно умерла от какой-то болезни, и их отношения не успели перейти в следующую стадию. Когда он узнал о ее смерти, то напился так, что не смог пойти на похороны. Теперь, оглядываясь назад, он решил, что испытал потрясение не столько от смерти Анны-Марии, сколько от напоминания о том, что старуха с косой выбирает жертвы наугад, не считаясь ни с возрастом, ни с опытом, ни с характером.

Конечно, родственников Анны-Марии возмутило его отсутствие на похоронах. Теперь-то он понимал, что тогда ему следовало вести себя пристойнее.

Правую сторону лица, где Сефора Коннот его поцарапала, саднило. Посмотревшись в бокал, он заметил три темные линии, которые шли от глаза к подбородку. Тяжело вздохнув, он понадеялся, что царапины не воспалятся, как в свое время шрам на левой щеке.

Сегодня, прыгнув с моста, он в глубине души надеялся, что больше не всплывет на поверхность и что, погибшего, его назовут героем. Возможно, его отвага отчасти загладит его проступки перед предками. Фамильные портреты Дугласов, висевшие вдоль стен, словно обвиняли его, когда он поздно ночью поднимался в спальню. Было утешительно вспоминать о прошлых прегрешениях до того, как его жизнь распалась на части из-за сплетен и домыслов.

Он был один и бежал от прошлого, но прошлое все время преследовало его, даже здесь, в тихой теплой комнате, в обществе друзей. Поднеся бокал к губам, он допил последние капли.

– Фрэнсис, ты похож на человека, которому нужно изгнать демонов, – негромко и озабоченно заметил Гейбриел. – Аделаида считает, что ты выглядишь так же, как я, когда мы с ней впервые встретились: как человек, окутанный тайнами и сожалением.

– Интересно, чем она тебя исцелила?

– У хорошей жены есть рецепты исцеления мужа, а моя к тому же не из тех, кто легко сдается!

В разговор вступил Люсьен:

– Вот кто тебе нужен – женщина, обладающая здравым смыслом, силой духа и темпераментом!

– Где, по-твоему, мне найти такое совершенство? – Бренди развязало лорду язык и утихомирило дрожь. Укрывшись одеялом, он наконец согрелся и успокоился.

– Может быть, ты только что нашел такую, просто еще не понял этого!

Фрэнсис недоверчиво нахмурился:

– Леди Сефора Коннот помолвлена и собирается выйти замуж за единственного сына герцога. Небольшое препятствие, не правда ли? Я уже не говорю о том, что мы с ней пока не обменялись ни единым словом.

– Непременно обменяетесь. Она наверняка захочет лично поблагодарить тебя за то, что ты ради нее рисковал жизнью. В том, что ты прыгнул в быструю холодную реку, должно быть и что-то приятное!

– Неужели это бренди так действует на вас? Будь я проклят, если у так называемого «ангела высшего общества» не хватит ума держаться от меня подальше!

– Фрэнсис, ты слишком невысокого о себе мнения. Кузен Сета Гринвуда, Адам Стивенейдж, говорит, что ты пытался спасти Сета. По его словам, ты держал его голову над водой несколько часов подряд, а умер он от холода, когда сгустились сумерки, – произнес Люсьен тихо, но убежденно.

– Прекрати! – Фрэнсис отвернулся, не скрывая гнева. – Вы и понятия не имеете, что случилось в Хаттонс-Лэндинг!

– Так расскажи нам! Помоги все понять, вместо того чтобы грызть себя из-за прошлого.

Фрэнсис покачал головой, но слова словно сами сорвались с его губ.

– Стивенейдж ошибается. Сет погиб из-за моей глупости.

– Что это значит?

– Из-за глупости и жадности. Он хотел уехать после первой удачи, а я убедил его остаться.

– Надолго?

– На месяц или больше.

– На тридцать дней? – Люсьен встал и подошел к окну. – Достаточно времени для того, чтобы он успел передумать, если бы захотел. Сегодня ты долго размышлял, прежде чем прыгнуть в воду?

Фрэнсис нахмурился, не понимая, куда клонит друг, и Люсьен продолжал:

– Две секунды, пять секунд, десять?

– Ну, может, две, – тихо ответил Фрэнсис.

– За эти секунды тебе не хотелось передумать?

– Нет.

– Так вот, Фрэнсис, в распоряжении Сета Гринвуда были миллионы секунд, но он сам решил остаться. Был бы ты виноват, если бы сегодня прыгнул в воду и не выплыл на поверхность? И как по-твоему, нам тоже пришлось бы мучиться чувством вины до самой смерти, потому что ты попытался спасти леди Сефору Коннот? Неужели поступки одного человека становятся крестом, который другой несет вечно, если все заканчивается не так, как было задумано?

Гейбриел расхохотался и принялся разливать всем бренди.

– Люс, тебе бы следовало стать адвокатом, а тебе, Фрэнсис, – священником. В голове у человека странно переплетаются логичные доводы и чувство вины. Давайте выпьем за дружбу! И за жизнь, которая нам осталась, – добавил он, когда они чокнулись в полумраке библиотеки.

Фрэнсису стало неизмеримо лучше. У него полегчало на душе от логики, которая уже давно ускользала от него. Да, верно, он купался в сознании своей вины и все глубже погружался во мрак. Он лишился надежды и не мог жить полной жизнью.

Он должен двигаться вперед. Нужно начать жизнь с чистого листа и поверить: все, что он потерял, можно вернуть. Счастье. Радость. Силы, чтобы сохранить верность самому себе.

Перед тем как прыгнуть, он слышал голос – он так и не понял, откуда тот доносился, с неба или из его собственной головы. Голос был знакомым и любимым. Голос велел ему спасти девушку, чтобы спасти самого себя и снова обрести цельность.

Неужели он сходит с ума? Неужели такие галлюцинации – результат чрезмерного самокопания? Подняв бокал, он отпил большой глоток. Только что он рассказал друзьям половину долгой и мрачной истории. Вторая ее половина настолько болезненна, что ее лучше не знать никому.

Прошло пять дней. Фрэнсис сидел в библиотеке. В дверь постучали; на пороге показался встревоженный дворецкий.

– Лорд Дуглас, к вам какой-то джентльмен. Из Гастингса, милорд. Вот что он мне дал.

Уолш вручил ему карточку, и Фрэнсис прочел: «Игнотус Уиггинс, адвокат».

– Пригласите его войти, Уолш.