– Милая, как хорошо, что ты выспалась! Сегодня ты выглядишь гораздо лучше. Ты хорошо отдохнула. Вчера мы все страшно перепугались за тебя. Знаешь, скоро полдень. Здесь Ричард; он просил узнать, нельзя ли ему переговорить с тобой. – Элизабет присела в кресло рядом с кроватью; на ее лбу проступила заметная морщина. – Давай-ка оденемся и придадим тебе благопристойный вид, пока Ричард беседует с отцом. Тебе пойдет на пользу, если ты встанешь. Неплохо будет показать всем, что ты на коне после такого… – Она замолчала, внезапно осознав, что она только что сказала. – Разумеется, я в переносном смысле! А твоего ужасного жеребца я не желаю больше видеть… Одним словом, ты должна вернуться к нормальной жизни, и чем скорее, тем лучше.

Сефоре же, наоборот, захотелось снова лечь в постель и с головой укрыться одеялом, забыв об остальных. Интересно, как поступит Ричард, если она скажет, что плохо себя чувствует и не сможет его принять? Уйдет он или настоит на беседе с ней? Ричард не из тех, кто склонен чего-то ждать. Иногда за его вечно доброжелательной улыбкой проскальзывает нечто другое: мрачная раздражительность, которая ее пугает.

Сефора прекрасно понимала, что не может вечно прятаться в спальне под одеялом. Кроме того, она хорошо знала Ричарда. Откладывая встречу с ним, она лишь отодвигает проблему.

Откинув покрывало, Сефора встала. Она обрадовалась, когда вошла ее горничная, чтобы помочь ей одеться.

Ричард вошел в маленькую синюю гостиную. Сефора заметила, что мать держится в нескольких шагах позади – только чтобы убедиться, что все идет как полагается, приличия соблюдены и свидание проходит в благопристойной обстановке.

– Дорогая! – Он взял ее руки в свои, теплые; его карие глаза излучали заботу и волнение. – Моя дорогая, милая! Прости меня!

– За что простить? – Сефора не поняла, что он имеет в виду.

– Разумеется, мне следовало прыгнуть за тобой. Не стоило мешкать, но я, видишь ли, плохо плаваю, а там очень глубоко… – Он замолчал, как будто понял: чем больше он оправдывается, тем хуже это выглядит. – Если бы я тебя потерял…

– Ричард, ты меня не потерял. Более того, я почти не пострадала.

– А как твоя нога?

– Всего лишь ссадина, и больше ничего. Я ударилась о каменное ограждение. Скорее всего, даже шрама не останется.

– Я послал Дугласу записку, в которой благодарю его. Тебе не придется с ним общаться. Конечно, жаль, что тебя спас именно он, а не Уэсли и не Росс; благодарить их было бы куда легче.

– В каком смысле? – Высвободившись, она села и сложила руки на коленях; ее вдруг зазнобило.

– Они джентльмены, а Дуглас… Вряд ли ему известно, что это такое. Помнишь, как он ушел, не сказав никому ни слова и не дождавшись благодарности? Джентльмен задержался бы хотя бы для того, чтобы убедиться, что ты жива. Когда он… вначале мы все сильно сомневались в том, что ты выживешь.

Сефора вспомнила, как ею овладела неукротимая рвота; ее снова и снова выворачивало на Фрэнсиса Сент-Картмейла, пока он брел к берегу по мутной, грязной воде почти такого же оттенка, как его сюртук. Она вспомнила, что на нем было кольцо; оно было надето на мизинце его левой руки – массивное золотое кольцо с рубином.

– Сефора, я отнял тебя у него у самой кромки воды. Конечно, мой костюм для верховой езды тоже пострадал, зато ты очутилась в безопасности. Конюх раздобыл где-то одеяла, я укрыл тебя, послал за своим экипажем и всем раздал поручения. Мне тоже было нелегко; пришлось проявить все свои организаторские способности, чтобы навести хоть подобие порядка. Я рад, что мои усилия не были напрасными.

Сефора раздумывала надо всем, что Ричард для нее сделал; оказал ей помощь, проявил добрые намерения. Экипаж был устлан теплыми шерстяными одеялами. Какими показными вдруг показались ей его предупредительность и забота!

Неожиданно она заплакала; слезы градом хлынули по лицу, горло сжалось. Она рыдала в голос, совсем не так, как подобает леди. Рыдания разрывали ей сердце, разум и не сочетались с ее всегдашней скромностью. Она никак не могла остановиться, рыдала нескончаемо и отчаянно.

Мать подбежала к ней, взяла ее руки своими теплыми руками, а Ричард постарался ретироваться как можно быстрее. Сефора обрадовалась, когда он ушел.

– Детка, мужчины не умеют по-настоящему утешить в трудное время. Ричард в самом деле чудесно распоряжался, проявил находчивость и сообразительность. Большего трудно и желать.

– Большего? – переспросила Сефора.

Мать промолчала.

Он не нырнул за ней в воду, он не рисковал ради нее жизнью. Он просто наблюдал, как она падает в реку и тонет, все ниже и ниже опускаясь в мрачные холодные глубины, где нет ни воздуха, ни надежды.

Ричард считал, что сделал для нее достаточно, – а ведь он ее жених! С лордом Дугласом она незнакома, и все же Фрэнсис Сент-Картмейл не раздумывая бросился в холодную грязную реку, чтобы спасти ее.

Она уже не понимала, что хорошо, а что плохо. Единственный самоотверженный поступок чужого человека перевернул ее жизнь с ног на голову. Теперь она сама не знала, как вести себя и что будет дальше. Ее уносило куда-то прочь от действительности. Она не сразу поняла, где находится, когда утром проснулась и увидела, как сквозь поднятые рамы комнату заливает солнце.

Если бы лорд Дуглас не нырнул за ней, сейчас она лежала бы не в постели, а на холодном мраморном постаменте в фамильном склепе. Утонула в результате несчастного случая… Бедняжка леди Се-фора Коннот! Умерла, а ведь ей всего двадцать два с половиной года!

Она впилась ногтями в запястья, оставив там следы в виде полумесяцев, которые сразу защипало. Боль была ей приятна. Боль напоминала о том, что она жива. Но ее сердце онемело; онемение распространялось дальше, и она никак не могла его остановить.

Вернувшись домой после происшествия на реке, Фрэнсис сбросил испорченный сюртук и лег на кушетку в библиотеке, закрыв глаза, чтобы не мутило. Вся его одежда промокла, но какое-то время ему нужно было полежать без движения.

У него уже бывало так: внезапно накатывало, выбивая из колеи и мгновенно перенося в другое время, в другие места, о которых он не хотел вспоминать.

Даже возвращение домой не избавило его от приступа паники, хотя он надеялся, что здесь, среди книг, все быстрее пройдет. Здесь ему легче дышалось.

– Выпей, Фрэнсис. Если ты все-таки умрешь у нас на руках, по крайней мере, ты не будешь больше ощущать вонь и грязь воды из Темзы. – Гейбриел протянул ему большой бокал с бренди, который он наполнил до краев.

Фрэнсис сел и сделал два больших глотка. Затем поставил бокал на столик.

– Такое… со мной уже случалось. Это… не смертельно. Это… просто чертовски… неприятно! – Его по-прежнему трясло, дрожал и голос; ему казалось, будто он заледенел до костей, а голова полна осколками.

– Почему? – сухо и сердито спросил Люсьен. – Ты вспомнил то, что случилось в Хаттонс-Лэндинг, да? Смерть Сета Гринвуда была несчастным случаем, но почему-то она по сию пору не дает тебе покоя.

Фрэнсис покачал головой.

– Это… ил.

– Ил?

– Ил… Грязь, которая нас покрывала. Иногда я вспоминаю то, что там случилось… и долго не могу успокоиться.

– Господи, Фрэнсис! Ты поехал в Америку одним человеком, а вернулся совершенно другим! Да, не спорю, ты разбогател, но… ты так изменился! Ты стал… каким-то чувствительным. И не позволяешь нам тебе помочь!

Фрэнсис постарался сосредоточиться, отбросить все лишнее и понять, что сейчас самое главное.

– Кто… она такая?

– Девушка, которую ты вытащил из Темзы? А ты не знаешь? – Люсьен заулыбался. – Леди Се-фора Коннот, некоронованный «ангел светского общества». Ей невольно подражают все существа женского пола… Кроме того, она – невеста Ричарда Аллерли.

– Маркиза Уинслоу, сына герцога?

– Единственного сына. Золотая парочка. Их родители – близкие друзья. Будущие супруги знакомы с детства, и детская дружба переросла в нечто большее. Их бракосочетание станет свадьбой года.