— Прости, приятель, но я не уверен, что ты самый надежный источник, — сказал Зейн.

— Что? — смущенно спросил Гарри.

— Я с Зейном, — сказал Пейн. — Извини, но мне кажется, что ты рассказываешь совсем другую историю.

Гарри вопросительно посмотрел на него, но Лиам не отвел взгляда.

— Послушай, — наконец сказал Гарри. — Очевидно, не все было хорошо, и многое было нелегко. Это масштабно и напряженно и много работы, но…слушай, многое из того, что было на самом деле, действительно неправильно, зависело от меня. И на этот раз я могу все исправить.

— Я думал, ты наконец понял, что это не твоя вина, Хазза, — раздраженно сказал Луи.

— Я знаю, что не все, — саказал Гарри. — Может быть, я не тот, кто все это начал, но я сделал хуже, и именно это я и могу исправить. Ну, в первую очередь я был причиной, по которой мы даже должны были пойти на такие крайние меры, — он разочарованно провел рукой по волосам. — Лу, ты же знаешь, что я единственная причина, по которой ты перестал говорить Модесту, чтобы он отвалил. И почему они заставили вас с Лиамом вести себя как гомофобные задницы. И скандалы, которые они продолжали устраивать тебе и Зейну, всегда отвлекали от меня. Ну, у нас не раз были короткие каникулы, чтобы сделать дополнительный пиар, чтобы компенсировать то, что я сделал. Было бы намного лучше для всех, если бы я мог быть чуть менее геем…

Гарри понял, что он сказал по шокированным выражениям лиц у парней прежде, чем они достигли его собственных ушей.

— Я не это имел в виду, — сказал он.

— Хазза, — сказал Луи и потянулся к нему.

Гарри покачал головой.

— Нет, — настаивал он. — Это не так прозвучало, как должно было. Я…

— Теперь ты понимаешь, почему мне трудно поверить, что ты рассказываешь правду? — спросил Зейн.

Иисус Христос.

— Черт, ладно. Да, я вижу, что я…блять, — он зажмурился и зажал переносицу. Он вспомнил ту ночь с Луи на диване. И теперь он мог думать только о том, как после того, как он увидел, с каким ужасом Луи смотрел на него, он побежал в туалет и его тошнило снова и снова.

Он сделал глубокий вдох и, наконец, снова открыл глаза. На этот раз, когда он встретился с Луи взглядом, шатен даже не выглядел удивленным, он просто выглядел грустным.

— Дело в том, Джемма, что я не просто размахивал флагами гей-прайда.

— И? — донесся ее голос из его телефона.

— На интервью я говорил о равенстве. Я говорил об этом на сцене почти на каждом концерте. Я помогал проектам по защите прав геев. Я жертвовал на благотворительность. Я даже носил радужные туфли от Гуччи.

— Сила твоих инструментов дошла до туфель, — сухо сказала Джемма.

— Ну, я их надел, а потом только пожертвовал на благотворительность для геев, — пробормотал Гарри. Он пнул трещину в тротуаре.

— Почему ты пытаешься убедить меня, что являешься амбассадором прав геев, Эйч?

Он вздохнул. Как только ему удалось убедить остальных дать ему время побыть одному, он часами бродил по лондонским улицам, странно неузнаваемый в своей шапочке и толстовке с капюшоном от Джека Уиллса.

Теперь он на дороге, на полпути между станцией и домом Х-Фактора, солнце давно село, и определенно холодало, но он не знал, готов ли он вернуться туда.

Одной рукой он покрепче обнял себе, чтобы согреться, а другой рукой прижимал телефон к уху.

— Джемс, я не делал каминг, — наконец сказал.

— Я знаю?

«Я думаю, что весь мир подозревал, но я все еще был в шкафу.

— Но разве в контрактах сказано, что ты не можешь? — спросила она. — Типо, даже тот контракт, который подписала для Х-фактор я был жестким. Я не могу представить, какой он для международной группы.

— Ну… вроде того? — сказал он. Однако группа распалась почти три года назад. Срок действия некоторых положений еще не истек, но мой новый менеджер изучил их и подумал, что может договориться. Но было также…

— Был Луи, — вставила она. — Если бы ты сделал каминг-аут, люди начали бы задавать вопросы о нем.

Гарри ничего не сказал.

— Ты остался в шкафу ради него.

— В один из последних разов, когда я разговаривал с ним, когда группа распалась, Луи сказал мне, что я должен сделать каминг. Я знал, что он просто пытался поддержать меня, и я не мог так поступить с ним. А потом Лиам передал то же самое еще пару раз за эти годы, что с Луи было бы все в порядке, если бы я захотел это сделать.

— Но ты же так не думал? — сказала Джемма. — Я имею в виду, ты говорил мне, как сильно его достала эта херня с конверсионной терапией.

— Это была тренировка для СМИ, — сказала Гарри.

— Я буду называть это, как захочу, — фыркнула она.

— Я даже не знаю, — сказал он. — Я имею в виду, это потому, что я думал, что он говорит это для меня? Или потому что я хотел защитить его от реакции людей? — он глубоко вдохнул. — Или это было потому, что это был 2018 год, и я выходил на сцену, рассказывая фанатам, как быть частью ЛГБТ+ сообщества хорошо для них, как им рады и как их принимают, и в то же время я сам ходил с бородами?

Он вздохнул.

— И почему я даже не задавался этим вопросом до сих пор, Джемс? Типа, никто не заставлял меня делать все эти PR-трюки или окружать себя договорами о неразглашении куда бы я ни пошел, когда никто не заставлял меня оставаться в шкафу. Почему это все еще кажется нормальным? А что, если я не останусь в шкафу ради Луи? Что, если это было просто потому, что годы спустя, я так же облажался из-за этого, как и он?

Он услышал, как Джемма сделала глубокий вдох.

— Хаз, послушай, — осторожно сказала она. — Это было бы не в седьмом классе школы Холмс-Чапел. Ты бы вышел из шкафа на глазах у всего мира. Не быть готовым означает, что ты облажался?

— Я не знаю, — сказал Гарри. — Я даже не думал об этом до сегодняшнего дня. После того, как я сказал мальчикам, что все то дерьмо, через которое мы прошли, было моей виной, потому что я был слишком геем.

— Ох, Гарри.

— Ну. Боже, Боже, я даже не знал, что так думаю. Сколько решений я принял, думая, что моя гомосексуальность была проблемой, была неправильной, даже не осознавая, что я в это верю?

Он покачал головой.

— И знаешь что? Получается, Луи знал все это с самого начала. Все эти дерьмовые вещи, которые они с ним делали, потому что не хотели, чтобы кто-то в группе выглядел геем? Саймон сказал ему в доме судей, Джем.

— Ты же понимаешь, что все это просто пиздец?

— Я знаю, — сказал он. — Но я думаю, что я… я недооценил его, да? Я не верил ему. Он был таким сильным, таким сильным. И когда он выбрал меня, он уже знал, чего это ему будет стоить. Он все еще выбирал меня и продолжал выбирать снова и снова.

Он прерывисто вздохнул и продолжил:

— И, типа, я так старался не думать об этом. Но в последние несколько недель, я просто не могу перестать задаваться вопросом.

— Каким?

Он крепче сжал телефон.

— В тот день, когда мы расстались? Я сказал ему, что это уже слишком. Что оно того не стоит. И что мы должны расстаться. Я так надеялся, что он будет спорить со мной, но он этого не сделал. Но он ничего не сказал. Он просто согласился.

— Ох, Хаз, но расставаться всегда тяжело. Ты же знаешь, что вы были в трудной ситуации.

— Я знаю, но… Луи спорит со всем, со всеми нелепостями. Но он не стал спорить. То, что я пытался вспомнить? Именно так я и сказал. Если бы я дал понять, что это из-за того, что они с ним делали, потому что ему было слишком тяжело, и я не хотел больше заставлять его проходить через это, — он покачал головой, прячась от ночного холода. — Или если он думал, что я имею в виду, что это слишком тяжело для меня.

— Хазза, — начала она.

Он вытер слезы.

— Я любил его. Я так сильно его любил, — сказал он. — А что, если я ошибся? Он написал так много песен для меня. И он написал одну песню, в которой сказал, что я был тем, что сделало его сильным.

Он подавил всхлип.

— Джемс, он знал, чего это будет стоить ему, знал с самого начала, но он все равно поцеловал меня в ответ, — сказал он ей. — И на этот раз, он поцеловал меня первым.