- Что это за дом?
- Это… мой дом. Один из, – Люсьен прохаживался по моему маршруту, пальцами по следу, что были оставлены моими, останавливаясь передо мной. – Сюда много лет никто не заходил. – Он поднял мою ладонь и вложил маленький металлический ключ. – Кажется, тебе еще не выплатили полную сумму. Теперь он твой.
Я на мгновенье потеряла дар речи. Это была не нормальная плата, даже в чем-то вульгарная, не применимая к смыслу моей работы и отношений, что могли связывать нас, поэтому я тут же протянула его обратно.
- Я не могу принять его, – с сожалением, противилась я. – Это… слишком дорогой дар.
- Считай это компенсацией, – улыбчиво склонил Люсьен голову набок. – Всё же твой дом я сжёг, – удачно подметил он. – Он не возместит стоимость поместья и, тем не менее, можешь осмотреться здесь.
И он вновь настойчиво сжал мои пальцы. «Да… Розеторн-Холл ты сжег», подумала я, повертев ключом на свету, и двинулась вперед, зажигая попутно свечи и камин в конце помещения своим слабым заклинанием, освещая первый этаж, где даже тогда царил в бездушье идеальный порядок, и не жили пауки, где расположились, как минимум, два столовых серванта, но хранивших скорее алхимические припасы, нежели еду. Еле слышные шаги. Я поднималась далее по лестнице – там общее с небольшой гостиной и кабинетом помещение и отдельная комната, должно быть спальня. У окна – книжный шкаф с парой свитков и пиалами, где остались семена неких растений – из одной я на ходу зачерпнула рукой, мне было интересно, живы ли они до сих пор. И в голубом сиянии, в водопаде которого я стояла, в моей ладони расцвели ростки с маленькими лиловыми бутонами на концах. А я тогда услышала поглощенный душным пространством грубый смешок и удивленно повернулась на откровенно довольного уведомителя. «Он смеется?», улыбнулась я этому факту и потянулась к заколке, что всегда была со мной, в сумке, меж страниц тетради, или скрепляющая навязчивые пряди за ухом, однако не обнаружила её, вспомнив…
- Я слышал, ты была у матери. Думаю, мне не нужно объяснять, почему допускать подобное больше нежелательно, – отреагировал он на мои неловкие движения, не сдвинулся с места, а только читал нотации.
Я прекрасно понимала, что Люсьен хотел сказать, оттого подтверждение в такой форме только больше опечалило меня. А за окном едва доносилась музыка, возвращая воспоминания о том, что где-то беззаботно мельтешит жизнь, о том, что недавно я так долго ждала, и к нашему танцу с Винсентом. Я разочарованно потупила взгляд, пропустив прядь между пальцев.
- Хм… Я… стала знаменем, – напомнила я его слова, вознося маленький букет над головой, как бы держа развевающийся флаг. – Ирена больше не увидит меня, ибо я искренне желаю ей счастливого будущего в окружении детворы, как она и хотела. А знамёна… они себе не принадлежат.
Печаль и ревность дурманили меня, заставляя вести себя смело – цветы прокружились вместе со мной в единственном повороте, и запястье было ловко увлечено хватом мужской руки, будто в очередном па выправляя партнершу вплотную к лицу танцора, однако Люсьен стоял на месте, только затягивающим взглядом внимательно изучая меня. «Уведомители не танцуют». Мягкая черная ткань под моей ладонью, прикосновение на спине, завлекающее дыхание и снова губы так близко. А я так не хотела поддаваться им.
- Нужно подвязать паслен. Нехорошо, если такой ингредиент завянет, – сказала я, еле минуя рокового касания, и неохотно высвободилась, сопротивляясь самой себе, чтобы самой же и начать эту дразнящую игру, переместиться к письменному столу, где разложила я лист бумаги, поместив букет, и где не было ни единого намека на какие-либо нити.
И я так и не смогла их найти в тот вечер, так как руки обхватили мои бедра, чтобы, создавая глубокие складки платья напряженными царапающими пальцами, плавно переместиться на живот, притягивая назад, неудобно и бесстыдно, вынуждая отклоняться от поверхности, а горячий воздух обдавал мое обнаженное незащищенное плечо. Я обернулась, чтобы попытаться уйти, но… Как же иногда меня раздражал его совершенный вид, и я, раскрасневшаяся и такая неидеальная стояла пред ним. «Я больше не могу так», вместо этого подарила я второй свой поцелуй, отчаянный, чувственный и никак не утоляющий жажду, запуская пальцы и стягивая вечный черный шнурок с его волос. Люсьен захватил меня одной рукой, с легкостью поднимая, будто я ничего не весила вовсе, что я даже не заметила, как другой рывком в повороте было сброшено большое пыльное покрывало, и я уже лежала на спине поперек постели, сжимая в ладони от внутренней дрожи край его одеяния. Эта ухмылка, с которой Люсьен потянул мою руку, окончательно освобождая небольшую застежку робы, и простая черная рубаха под ней, и бешеное сердце, когда юбка платья вновь медленно заструилась по моей ноге, обнажая её, одновременно с разливающимся желанием. «Так не честно», тянулась я за поцелуем и помогала быть ему со мной на равных. Я закрыла лицо ладонями, наконец, освободившись от ноши одежды, закрыла от своего стыда, от того, что не могла смотреть на Люсьена в свете ночи, и только почувствовав тяжесть тел и последнюю нарушенную границу, установленную внутренними правилами, я шумно вдохнула и вцепилась пальцами в его спину, выгнувшись под действием притянувшего меня предплечья и шокирующего ощущения, почувствовав щекочущую гладь темных волос на своей груди и услышав тихий, на грани с рычанием, звук его голоса. Я не могла поверить в то, что происходит, и о чем я думаю. Что я была бы не против, даже если бы он сейчас убил меня, только бы пальцы вновь проникали сквозь мои пряди, и кожа была подвержена касаниям, какие только Люсьен дарил мне. Долго.
Чувства достигли максимума, когда он, приподняв, протащил меня чуть дальше по наволочке, – я смогла только с запрокинутой головой, зажмурившись, оскалиться – и мой подавленный вскрик преобразовался в надрывный стон, прервавшийся от движений, почти приносящих боль. Я не хотела, чтобы она заканчивалась, как и пытливый взгляд на мое тело, и жадный поцелуй, исполненный, прежде чем сдержано придавить меня от потраченных сил и, вдохнув мой запах, после продолжительной паузы отжаться, оставляя меня в сокрушающем осознании.
Я закрыла глаза запястьем, потянувшись за скомканным одеялом, не видя, стаскивая его на себя, заворачиваясь на бок, пытаясь спрятаться в нем от мира и от самой себя, которую не послушала. «Что ты наделала, глупая Элеонора?! Что. Ты. Наделала?! И не говори, что натура исследователя вела тебя к неизведанному». Руки подняли меня ввысь, разворачивая и укладывая вместе с моим коконом на подушку, а я всё так же разговаривала сама с собой. В тишине.
- Не нужно сожалеть, – спокойно сказал Люсьен, прервав мыслей поток. – Это решение было принято нами уже давно.
«Принято. Нами»
- Открой глаза. Посмотри на меня.
Он сидел на краю постели, убирая с глаз рассыпавшиеся и немного растрепавшиеся волосы, уже накинув на себя черную робу, небрежно и так прекрасно в своем несовершенстве, что видела только я.
- Я… не сожалею, – притянула к себе я край одеяла. – Немного неверное слово.
- Какое же верное? – Вздернув подбородок, спросил он, проводя ладонью по белой хлопковой ткани, в конце концов, запнувшись о мою ступню, что легко помещалась в ней, узкая, женская, округлая под изучающе поглаживающим пальцем. И этим вопросом поставил меня в тупик, из которого я выбраться так и не смогла. Поэтому он заговорил сам. – Позволь себе иногда следовать своим желаниям.
- Сейчас я не знаю, чему мне следовать, – отвела я взгляд в окно, и тогда Люсьен наклонился ко мне, очень близко.
- Сейчас…, – навис он над моим лицом, слегка пытая. – Позволь себе отдохнуть. Мы ещё обсудим это. Когда ты проснешься, я буду здесь.
Комментарий к Глава 48. На этих выходных глава одна, однако какая. Ох, вроде не маленькая уже давно девочка, но как же перестать бледнеть и краснеть?
А так же примитивные порисульки автора, который ленится и не умеет рисовать толпу. Да и раскрашивать не было времени, поэтому лишь скетчики:
