У двери помпезного двухэтажного особняка явно сталинской постройки, их встретила худенькая девушка в длинном строгом платье и белом переднике, увидев Валерьяныча, она сделала книксен. Они обменялись несколькими фразами, затем на лифте поднялись на второй этаж. На встречу им из-за стола встал молодой человек лет двадцати пяти.
– Привет, малыш, – сказал Валерьяныч. – Что здесь требовалось этой старой обезьяне Торбину?
– Он хотел продать одну идею.
– Я уже по горло сыт его идеями. Больше не пускай его на порог, понял?
– Слушаюсь.
– Кстати, познакомься с Максом.
– К вашим услугам, – юноша поклонился.
– Очень приятно, – сказал Максим.
– Сообрази один горячий обед для Макса, бутылку бурбона и пару банок пива. И распорядись насчет одежды для нашего нового друга.
– Ну как тебе здесь? – спросил он, когда они вошли в его кабинет.
– Эрмитаж… – с одобрением сказал Максим.
– Некоторые из этих вещиц сделали бы честь любому частному и государственному собранию.
Комната и впрямь напоминала музей. На стенах были развешаны античные амфоры вперемежку с древним оружием и доспехами. За стеклянными полками шкафов были аккуратно разложены камеи, монеты, наконечники стрел и копий.
– Древний Рим – слабость нашего хозяина, – сказал Валерьяныч, плюхнувшись в кресло. – Садись, садись, не стесняйся. Поистине поразительная эпоха, расцвет науки, культуры, искусства, театра и музыки, поэзии и прозы. Ты слышал чего-нибудь про древний Рим?
– Так… – Максим пожал плечами, попытавшись выудить из памяти остатки школьного курса.
– Да, жаль… А ведь достаточно было бы человечеству изучить уроки истории и оно давно бы избавилось от многих катаклизмов. Хлеба и зрелищ требовала толпа, и императоры дарили ей то и другое с избытком. И как результат, Рим почти не знал социальных противоречий. Перевороты конечно случались, но чтобы кто-нибудь там вдруг потребовал низложить рабство и в срочном порядке ввести феодализм, или даже минуя его установить буржуазную демократию? Никогда! Бог мой, кому это, бишь, принадлежат слова о том, что единственный урок истории состоит в том, что из нее не извлекают никаких уроков? А ведь это и в самом деле так. Печальный урок расцвета и гибели великого Рима ничему нас не научил. И история жестоко отплатила нам за это. «Третий Рим» погиб, как и все предыдущие. Проанализировав древнейшую историю и сопоставив ее с новейшей, наши социологи пришли к малоутешительному выводу. Промышленный подъем конца XIX начала XX века, а также экономический бум после второй мировой войны мы испытали, идя почти в точности по канонам древнеримской истории. Политика «разделяй и властвуй», «палка и морковка», создание буферных государств, установление в соседних странах угодных нам режимов – все это в точности повторяет политику Рима двухтысячелетней давности. Стоило же нам потерять истинно римский дух, пойти на поводу у демагогов, начать заигрывать с Европой и Америкой, как Рим с Аттилой, ослабить вожжи и наплодить безработных, допустить десяток региональных революций, как наш национальный престиж покатился к нулю и мы оказались у разбитого корыта, ну а теперь… теперь настала пора собирать разбросанные отцами камни. То, в чем мы предлагаем вам принять участие, друг мой – это не что иное, как смелый социальный эксперимент, попытка возродить в нашем народе истинный дух древних поколений. Вы были в Риме?
Максим отрицательно помотал головой.
– Но вы хоть знаете, что такое Колизей?
– Это такой… – Максим развел руками.
– Вот именно, такой большой стадион, где в древности происходили представления. Публики было там навалом. Представления пользовались огромной популярностью в народе и от того, на сколько пышными они были, зависело, насколько народ будет любить своего императора. Гвоздем программы были гладиаторские бои. Слышали о таких?
– Это когда люди друг с другом дрались?
– Не только друг с другом, но и со львами, тиграми, леопардами, крокодилами…
Максим медленно поднялся с кресла.
– Но-но, успокойтесь. Не делайте глупостей. Помните, вы подписали контракт. Сядьте! и без глупостей. А то я могу вызвать и полицию.
– Зачем? – настороженно спросил Максим.
– Значит вы опасаетесь и полиции тоже?
– С чего вы взяли?
– Или выложите мне полмиллиона неустойки?
Максим сел и тупо уставился в пол.
– Значит будем работать?
– Послушайте! – воскликнул Максим. – Когда я шел сюда, я был готов ко всему. Но то, что вы предлагаете мне – это самоубийство! На этот вид казни я согласия не даю!
– Значит вы выбираете долговую тюрьму? Тоже нет? Видимо потому, что в полиции попросят вас сыграть на клавесине и сличив ваши отпечатки пальцев, могут выйти на след давно разыскиваемого ими… ну? договаривайте!
– Не ваше дело, – буркнул Максим.
– Совершенно верно. Не мое. Меня и не интересует ваше прошлое. Мне нужно знать, будете ли вы участвовать в нашем деле.
– Этого не разрешат сделать ни в одной стране. Разве что тайком.
– А в этом вы, милый мой, жестоко ошибаетесь. Убийство и самоубийство – грех, безусловно. Но мало ли вокруг нас встречается безумцев, готовых безо всякого веского повода рисковать жизнью? Тем более, когда дело касается профессионального спорта. Автогонщики рискуют жизнью в каждом заезде, как, впрочем, и горнолыжники и парашютисты. Поистине, даже в таком безобидном виде спорта, как лаун-теннис, прошлогоднего чемпиона угораздило сломать лодыжку. Что же говорить о прогулках на мотоцикле через горящие автобусы? Это ли не чистое самоубийство? Кетч и профессиональный бокс так же зачастую кончаются увечьями. Наша же фирма разработала и внедряет сейчас новый вид спорта «фит-файтинг» – групповое и индивидуальное фехтование боевым оружием. С соблюдением, разумеется, спортивной этики и всех необходимых мер безопасности. Безусловно, определенный риск все же остается. Но немногим больший, чем в официально признанных видах спорта. Существует, естественно, и коммерческий риск, но вас это не должно волновать. Наши юристы уже раскопали несколько любопытных законов, которые делают наш аттракцион вполне почетным и уважаемым бизнесом. Публика будет в восторге от столь новой и неожиданной концепции публичной казни. Мы догола разденем телекомпании. А к тому времени, когда «демократическая общественность» поднимет вой, а она поднимет, от этого никуда не деться, мы уже положим в карман кругленькую сумму. И вы тоже. Если, разумеется, выживете.
Уперев руки в колени, Максим сидел, тупо уставившись в пол. Потом он глухо проговорил:
– Итак – самоубийство…
– Нет, малыш, – негромко, но убедительно возразил ему Валерьяныч. – Не самоубийство, а казнь. Та самая «высшая мера пролетарской защиты», которой вы вполне заслуживаете, как и почти все прочие наши… гм… спортсмены. Наше гуманное государство позволило вам, подонкам, избрать себе вид казни. И отчего-то мало кто предпочитает пулю или наркоз. Остальные изощряются в попытках подороже продать свой труп. Так вот, наша фирма предлагает вам самую высокую цену, и самую достойную для мужчины смерть – в бою. Ну, думайте поживее, дорогой мой висельник, а то моя рука так и тянется к телефону… Вы согласны?
Максим прикоснулся рукой к груди. Медальон ответил теплым покалыванием. Что же, наверное, это его единственный выход – продолжать идти предначертанным судьбою путем. Он кивнул и сказал:
– У меня родственники в Калуге. Могу я послать им часть денег?
– Разумеется, – добродушно согласился Валерьяныч. – В конце месяца вы получите зарплату и можете распорядиться ею как вам вздумается.
– Хорошо.
– Тогда вы свободны. Горничная проводит вас в комнату. Там вас ожидает горячий обед и хорошее виски, для отдыха – книги, телевизор и магнитофон. Может, немного травки?
– Не стоит. Я не так давно с трудом отделался от этой дряни.
– Это хорошо, что вы не наркоман. И еще ценнее то, что вы со мной откровенны. Я и сам не очень-то поощряю подобные увлечения, но по закону фирмы, сегодня я могу выполнить любое ваше пожелание, даже самое… изысканное.
