Декабрь, конец моего пятнадцатого года жизни. Совершенно случайно я натыкаюсь на фильм «Лицо со шрамом» и не могу оторваться. Девственная душа и буйная фантазия «девочки-пай» моментально дорисовывает – «рядом жиган и хулиган». Стереотип идеального мужчины сформирован и закреплен. Судьба не заставляет себя долго ждать, и через месяц ОН материализуется.

Я издалека осторожно наблюдаю за ним, как он выходит из спортивной душевой в полотенце на бедрах. Большой, как скала. Очень коротко стрижен. Сломанный нос. Лоб с одной продольной морщиной. Тонкие сосредоточенные губы. Глубоко посаженные серые глаза. Или голубые? Или зеленые? Или карие? Какая-то загадочная хамелеонская смесь. И оттуда, из этого глубокого мутного омута бьет вулканом одиночество, тоска и злоба. Сутулая широкая спина, как будто всегда в боксерском блоке, готовая отразить любую атаку. Шрамы, шрамы. Кинжал и роза на правой голени. Черепа и надпись «touch of the death» на правом предплечье. Скорпион с раскрытыми клешнями над левой грудью. Еще распятье, волк и пики… Жутко.

Весь его вид, манера держаться, голос, взгляд и движения выдают в нем, даже почти голом, стопроцентного Альфу, внушающего страх, уважение и команду подчиниться. Остальные мужчины на его фоне выглядят просто особями мужского пола. Первые мои ощущения, которые я фиксирую – 90 % страха, 8 % восхищения и 2 % любопытства.

Он приближается ко мне очень аккуратно. Сначала узнает у тренеров и одноклубников, были ли у меня здесь с кем-то отношения. Потом заговаривает со мной о спорте и моих тренировках. Затем между делом уточняет мой возраст.

– Мне позавчера исполнилось 16, – дрожащим голосом отвечаю я.

– Это очень хорошо, – как бы для себя отмечает он. И я замечаю, как его жуткое лицо освещает спокойная уверенная улыбка.

Два месяца целомудренных свиданий. На самом деле не свиданий даже, а я просто всегда рядом с ним: на спорте, в ресторанах, в машине, в магазине, на заправке, на всех его встречах. Я просто рядом. Все ко мне привыкли и воспринимают как его часть, даже если видят в городе одну. Я чувствую, как его шлейф покрывает меня даже на огромном расстоянии. Он мало говорит, ничего не рассказывает, но вводит меня в свою жизнь, чтоб я увидела все своими глазами, сама составила о нем свое мнение. Он безоговорочно силен, сильный во всех смыслах, сильный безапелляционно и безукоризненно. Я никогда не вмешиваюсь в разговоры, но жадно впитываю его реальность. Кожей чувствую его радость, сердцем слышу его боль, купаюсь в его щедрости, вдыхаю его благородство, вижу его гнев и злобу. Я разговариваю с ним только тогда, когда он ко мне обращается. И с каждым днем страх уступает свои проценты любопытству и восхищению. Затем появляется нежность. И к концу второго месяца во мне уже живет любовь. Любовь Бэль к Чудовищу. Любовь Собачки ко Льву.

5 марта.

– Сегодня я украду тебя.

Он ведет меня за руку вверх по лестнице. Я покорно иду за ним. Ноги не слушаются, но рука настолько сильно меня держит, что, кажется, я парю. С каждой ступенькой я чувствую, как приближается самый важный момент в моей жизни. На каждую ступеньку сердце отбивает ритм и замирает перед дверью в квартиру.

– У меня тут ремонт, – извиняется он, – ни воды, ни электричества. Прости, – улыбка, – но я лучше приведу тебя в свою берлогу, чем в отремонтированную гостиницу. …Как шкуру…

Я не осознаю, как остаюсь без одежды. Я вообще не знаю, что мне делать. Я просто следую за ним, как я следовала эти два месяца. Он разговаривает со мной, тихо, медленно, уверенно и спокойно. Просто продолжает вести за руку. Я чувствую его нежную силу, и это невероятно приятные ощущения.

– Все хорошо, девочка моя, – и с этими словами внезапная резкая боль рассеивается утренним туманом. Она уже даже где-то далеко, а во мне только счастье принадлежать. Я осознаю смысл слова «отдаться», и это вовсе не синоним к «трахаться». Я отдаюсь нежной силе, красивым рукам, широкой сутулой спине, как будто всегда в боксерском блоке, готовой отразить любую атаку. Я чувствую себя абсолютно защищенной в этот момент. Вот я – такая маленькая, слабая, бестолковая. И вот он – огромный, сильный, вожак стаи. Лежит рядом, его голова в моих руках, на моих коленях. Сражающийся против всего мира, Зевс-громовержец, отдыхает на коленях тщедушной 16-летней девчонки. Вся внешняя вселенная схлопывается до размеров меня и его, а весь мой внутренний мир расширяется до бесконечности. Больше всего на свете я хочу его защитить.

– Пойду нагрею тебе водички в тазик, девочка моя.

Он безоговорочно силен, сильный во всех смыслах, сильный безапелляционно и безукоризненно. Но у него есть одна-единственная слабость – это я…

На следующий день перед выходом на улицу я решаю надеть шляпу – я же теперь женщина! А какая же женщина без шляпы. Глаза излучают свет, кожа радиоактивна, сердце – пламенный мотор. На мне идиотская счастливая улыбка, скрывающая прекрасную тайну.

– Эй, чего застыла? Давай, нужно опознание подписать.

Мне 40 лет, и я – актриса. Ну то есть, любая женщина, имитирующая оргазм – прекрасная актриса, и это с нами с рождения, но я имею в виду, что я – профессиональная актриса. Казалось бы, ну что тут такого, профессия и профессия. Но, как говорится, есть нюанс – еще 5 лет назад я ею не была.

В Лос-Анджелесе я впервые. Огромный аэропорт. Броуновское движение выгруженных из самолета пассажиров постепенно самоупорядочивается в строгих американских рамках. Все семенят барашками внутри выстроенных с помощью лент и колышков загонов. Три часа в очереди под строгими взглядами собак, аэропортовых и таможенников, которым по уставу не положено понимать шутки. Низенькая женщина-распорядитель молекул в цепочке на паспортный контроль, не глядя, перенаправляет меня к черному островку, внутри которого восседает черный инспектор в черной форме, царь горы. Берет мой паспорт, находит визу – студенческая, 3-летняя, NY Film Academy, расплывается в секундной улыбке (видимо, навеяло о чем-то своем), но, опомнившись, собирает свое лицо обратно в покер фейс, быстренько проверяет остальные мои бумажки, присланные из академии, и, не спрашивая ни о чем, выпускает из этого жуткого бионакопителя. Видимо, его молчаливое благословение обволокло меня защитной оболочкой, потому что все остальные мной тоже не интересовались – ищейка прошла мимо меня, хотя в сумке у меня была запрещенная недожеванная индейка, таможенник не учуял килограмм антибиотиков и анальгетиков, которые меня попросили захватить, т. к. «здесь строго по рецептам», финальный выпускающий не сверил бирку на багаже с квитанцией. Я мысленно благодарю своего вновь обретенного крестного отца, отметив, что это хороший знак, и выхожу из здания аэропорта.

– Привет! Ну наконец-то вас выпустили, я уже тут три часа курю.

– Спасибо большое тебе, что дождался. Прости, но был какой-то коллапс!

– Все нормально. Давай свой чемодан. Че-та маловат для такого долгого путешествия.

– Голому собраться – только подпоясаться.

– Смешно. Мать моя тоже так все время говорила.

Мы с ним познакомились на трехдневном гастрольном интенсиве Киноакадемии в Москве, он был среди режиссеров, а я – в актерской группе. Он уехал почти сразу. А мне потребовался год. Год, чтоб понять, что в российских актерских вузах я в свои 35 уже никому не нужна. И даже за деньги. Американцам все равно, сколько тебе лет, какое у тебя образование и есть ли оно вообще. Для них самое главное – даже не твои финансовые возможности, это само собой разумеющееся начало. Самое главное – это твое стремление, самоотдача и трудолюбие, и в этом случае даже твои начальные способности никому не интересны.

– Я тебе поражаюсь, конечно… Бросила ребенка, мужа, работу, друзей… Как только духу хватило.

– Дочь с бабушкой и со своим папой. Друзей у меня нет. А работа – буду работать на расстоянии. Иначе не смогу платить за эту учебу. Так что не надо! Ничего я не бросила. Все учтено могучим ураганом.