– Ты не поняла? Я не стану ничего писать… – в этот момент дверь резко распахнулась и от туда выглянула светлая головушка Татьяны Львовны.

– Здравствуйте, – поздоровалась Офелия.

– Здравствуй, – мило улыбаясь ответила Татьяна, перевела взгляд на сына и улыбку сменило недовольство, – Ты что это гостью держишь на пороге?

– Мама, она незваный гость! – оправдывался он.

– Не важно, раздевайся скорее и идём пить чай, – прощебетала она и снова скрылась за дверью. Кольнув одноклассницу взглядом, он пошёл за мамой и, догнав, сказал:

– Зачем ты ее в дом позвала?

– Как здорово все получилось правда? Ты не хотел меня знакомить с новыми одноклассниками, а эта птичка сама запорхнула к нам.

– Ты ее не знаешь, она жуткая зануда, – недоуменно посмотрев на маму, он спросил: – Ты ее назвала птичкой? – мама уже его не слышала, она поспешно начала доставать чайный набор из сервиза и накрывать на стол.

– Очень красивая, кстати, а глаза какие, а ресницы, таких длинных я ещё не видела, – мама явно воодушевилась предстоявшим чаепитием, – Кстати, какой она национальности?

– Армянка, – сухо ответит он.

– Ладно, не важно, иди к ней.

Никита поплёлся обратно, обзывая себя всеми словами, какими только можно, призирая за совершенную глупость и опрометчивость, за которую теперь предстоит отвечать. Девушка уже вошла и стояла рядом с большим тёмным кожаным диваном, рассматривая все убранство в доме. Услышав шаги, она вздрогнула и выпрямилась.

– Ты понимаешь, что тебе здесь не рады?

– Я пришла по делу, поэтому мне все равно, – ее неуязвимость поражала и выводила из себя, он взял ее за руку и притянул к себе.

– Все равно? Не боишься, что я ещё что-нибудь придумаю, напрочь изгадив твою спокойную жизнь книжного червя?

Она вдруг изменилась в лице и с некой безмятежностью заглядывая ему в глаза, пыталась понять что-то. Его хватка тоже ослабла и невольно ему пришлось посмотреть ей в глаза.

Чёрные, как ночь глаза, обрамлённые длинными ресницами, настолько они были глубокими, впервые он видит в них столько смысла. Раньше он замечал у окружающих лишь пустые стеклянные два отверстия на лице, но на этот раз невольно пришлось признаться, что она не такая пустышка, как остальные. Трезвым умом он не мог вместить в себя весь смысл этого понятия, как это быть не такой, как все? Но почему она все реже даёт ему отпор, почему строит из себя жертву, он был уверен, что эта девушка хоть и чаще умалчивается, но когда нужно сможет постоять за себя. Ему больше не было так весело издеваться над ней, как это было в первые дни пребывания.

– Ну где вы там? Проходите уже, – крикнула с кухни Мама.

– Если ты хоть что-нибудь вякнешь о моей успеваемости или неприязни к тебе, пеняй на себя! – девушка лишь усмехнулась и последовала за ним.

***

– Расскажи, пожалуйста, о вашем классе, с кем мой сын сдружился… – допытывалась мама, наконец добравшись до кого-то из новой школы. Офелию можно было смело назвать ее жертвой, которую собирались долго и мучительно пытать. Они с парнем сидели друг на против друга, девушка очевидно смущалась, все время поправляла волосы, свитер, опускала глаза и время от времени украдкой бросала на него любопытные взгляды, наивно полагая, что он это не заметит.

– Или против кого, – ядовито продолжил он фразу Татьяны Львовны, прожигая девушку взглядом. Она определённо другая, какая-то решительная стала, хотя отчаянная больше подойдёт. Ее постоянное внимание к нему в тот вечер заставляло его теряться под ее зоркими кошачьими глазами. Или тонуть? Внезапно ему захотелось посидеть спокойно и не трогать ее более и просто понаблюдать за всем этим спектаклем.

– С коммуникабельностью у вашего сына нет проблем, – угождала она матери, – а если и возникают с кем-то недопонимания, я уверяю, на то у него есть очень веские причины, – теперь она смотрела прямо ему в глаза, – просто так он никогда не обидит, – что-то внутри него жалобно кольнуло и он, обессилев, опустил глаза, а чтобы не выдавать себя, глотнул чаю.

– Да-а, это так. С детства он был хорошим мальчиком, – с грустью в голосе заметила мама, отдавшись тёплым воспоминанием о годах юности и тогда ещё послушных детях, – Даже мышь не мог никогда обидеть, – на это Никита вскочил с места, решив поскорее покончить с бессмысленной болтовнёй.

– Пойдём, нужно написать эссе, – безразлично бросил он и, не дожидаясь ответа, пошёл прочь.

Он ушёл к себе в спальню, а девушка, без тени смущения, не раздумывая, следовала за ним, что снова привело его в изумление. Неужели она и вправду не такая примерная, как он все время утверждал, чтобы насолить ей? Её ни капли не насторожило, что будет она заниматься наедине с парнем в его спальне. Странно все это было для него, но что заинтересовало, это однозначно.

Никита включил ноутбук и сел за своё кресло, после с любопытством принялся изучать армянку, все ещё не до конца осознавая, как она оказалась у него дома, а непосредственно в его комнате. Она также с нескрываемым интересом изучала его пристанище и убежище от внешнего мира. Наконец-то и она посмотрела на него и, тут же отведя взгляд, вежливо сказала:

– Мило тут у тебя, – на это он ничего не ответил и отвернулся к монитору, а она глубоко вздохнув спросила:

– Ну что, давай приступим? Ты мне предложишь сесть?

Он медленно повернулся обратно и с коварной улыбкой кивнул в сторону кресла-мешка чёрного цвета, отлично подходящего к тёмным тонам его комнаты. Кресло стояло у огромной металлической кровати и его внушительный размер уже пугал, а судя по ее выражению лица, можно было определить, что ничего тяжелее двухтомника «Война и мир» она не держала. Но странности с ее стороны не переставали происходить и она, не проронив ни слова, уверенно пошла к креслу и принялась его поднимать. Парень не на шутку испугался, ему показалось, что она себе сейчас порвёт внутренние связки спины или, чего хуже, нанесёт вред позвоночнику. Он тут же вскочил, оттолкнув ее так резко, что она упала.

– Ты совсем чокнутая? – закричал на неё Никита.

– Ты же сам хотел полюбоваться на это, – с жаром и обидой произнесла она.

– Иди сядь на мое место, дура, – тихо сказал он.

Спустя какое-то время они сидели в абсолютно тягостной и давящей тишине, она оглушала и невозмутимо тянулась вечность. Он сидел в телефоне, стараясь делать вид, что ему нет никакого дела до неё, и помогать писать он не собирается. Парень согнул ногу в колене и положил ее на другую, изображая уверенность и самодостаточность. Она тоже молчала, что-то писала продолжительное время, останавливалась, смотрела в одну точку и далее продолжила писать. Время от времени она переводила на него выразительный и задумчивый взгляд, отчего ему приходилось замирать и напрягаться.

– Мне жаль Раскольникова, – произнесла она в задумчивости. Парень не понял и вопрошающе взглянул на неё.

– Чего?

– Мне кажется, Раскольников, несмотря на его мысли о том, чтобы испытать себя, все же не сделал бы этот шаг, если бы случайно не услышал разговор, – они смотрели друг на друга, но она явно была озадаченна героем романа, поэтому он просто передернул плечами, на что она многозначно вздохнула и пробежалась глазами по тексту.

– Что не говори, а Вера все же спасла его душу, Бог и раскаяние сделали его свободным.

– Его сделала свободным отбывание наказания за содеянное, не мели чушь, – раздражительно парировал он на ее догадки.

– Ошибаешься, даже на каторге он не смог простить себя и продолжал сокрушаться сердцем и поэтому он попросил Соню принести ему Евангелие, – спокойно убеждала она парня.

– Угу, он ни разу так и не открыл его, – она грустно опустила глаза и тихо добавила:

– Он обязательно сделал бы это, но это уже другая история, – ее размышления зацепили его и он спросил:

– Если он не хотел убивать, то зачем он сделал это?

Немного помолчав и при этом кусая губы, она притянула его внимание к своим губам. Они были очень ровно очерченные и безумно сочными, его воображение разыгралось, а мысли тут же спутались, но ее голос вернул его обратно. Ему пришлось тряхнуть головой и отвлечься от мужских фантазий.