— О, простите. Никогда не могу устоять, когда он рядом, — неловко улыбается Зейн, отходя на шаг и отпуская Найла.

Они сидят в давящей тишине, что так непривычно для их ужинов. Никто не решается вымолвить и слова, конечно, кроме Зейна, который восторгается «охренительно большой обеденной» и тем, что «служанки носят им еду, будто они во дворце». Он отпускает парочку тупых шуточек насчет количества столовых приборов, потому что «начерта нужно столько вилок и ложек, я могу есть и чем-то одним», и еще говорит кучу всего того, что выводит присутствующих из себя. Если бы Найл сейчас не был с ним в одной команде, он бы, скорее всего, и сам бесился. Но он знает, что Зейн делает это все специально, что он специально ест неаккуратно, что специально сидит, будто никогда не был за столом, специально кидает использованные салфетки. Он потрясающий актер, Найл на секунду даже думает, что тому стоит выбрать другое направление в университете.

— М-м-м, боже мой, это просто м-м-м. Малыш, ты должен попробовать, — восклицает Зейн, когда приносят десерт. Он набирает в ложку немного парфе и подносит к губам Найла, призывая открыть рот. Найл лишь думает о том, что «микробы, боже, микробы, там его слюни, мерзость какая, он же чистит зубы, да? О боже…» Но потом он смотрит на выражение лица его отца и внутри него будто рушится барьер. Пофигу. Он открывает рот и с блаженством слизывает сливки с ложки, при этом развязно глядя Зейну в глаза, да так, что тот сглатывает, наклоняясь чуть ближе.

— Очень вкусно, — улыбается он.

— Нам нужно будет спросить рецепт этих сливок, я хочу…

Зейн не успевает договорить, как Мэдди издает странный звук между писком и кашлем, привлекая к себе внимание брата.

— Найл, мы можем поговорить? — спрашивает она, натянуто улыбаясь и косясь в сторону Зейна, вольготно развалившегося на стуле.

Его рука, сплошь покрытая татуировками, лежала позади Найла и выводила из себя отца. Обстановка за столом, мягко говоря, накалилась.

— Говори здесь, — ухмыляется Найл и скрещивает руки на груди, откидываясь на спинку стула. Мэдди пинает его под столом по голени, и братец шипит от боли.

— Хотелось бы поговорить наедине, — Улыбка на тонких губам приторная и жалящая.

Довольно странно, что такой правильный ангелочек Мэдди с блондинистыми кудрями и голубыми глазами была так похожа на своего брата, очевидно, занозу в заднице их отца. Она убирает с коленок салфетку и выходит из-за стола, извинившись перед отцом и матерью, а потом кивком указывает Найлу на дверь ванной комнаты. Найл фыркает и закатывает глаза. Снова нотации от возомнившей о себе невесть что пятнадцатилетки. Было опрометчиво оставлять Зейна наедине с родителями, но Найл все же бормочет сквозь зубы извинения и идет следом за сестрой.

— Тук-тук, — Он просовывает голову в дверной проем, и ему в лицо тут же прилетает полотенце.

— Зайди и закрой за собой дверь.

Мэдди сидит на туалетном столике рядом с раковиной, скрестив руки на груди. Ее строгая школьная юбка в клетку доходит ей почти до колена, а дурацкие плотные колготки с оксфордами только дополняют образ примерной ученицы школы для девочек. Вот, почему они там все такие злющие — ходят в длинных юбках, а парней только в журналах видели. Найл вспоминает себя в пятнадцать и, да, он тогда на парней особо не засматривался. И на девушек тоже. И вообще какие, к черту, девушки, когда вышла новая игровая консоль?

— Прежде, — Найл останавливает сестру, подняв вверх руку, — чем ты начнешь читать мне нотации, хочу напомнить, кто тут старший.

— А я хочу напомнить, кто тут главный идиот, — язвит сестра. — Что это значит, Найл? В нашей столовой сидит какой-то оборванец с улицы, которого ты называешь своим парнем. Где ты его встретил, позволь спросить? В библиотеке?

— Это безумно романтичная история о любви между парнями разных социальных слоев. Не будь такой циничной, Мэдс.

Мэдисон спрыгивает со столика и поправляет пиджак с нашивкой частной школы.

— Ты не поэтому его сюда притащил, не потому, что влюблен. Ты сидишь и наслаждаешься тем, как наш отец едва сдерживает себя, чтобы не свернуть ему шею, а мама едва сдерживает слезы. Подумай о них, Найл. Зачем ты это делаешь?

Найл поджимает губы. Он не может. Не может сказать сестре, что их отец трахает свою секретаршу, и их брак с мамой вот на таком небольшом расстоянии от полного краха. Благополучие их семьи трещит по швам, и только идиот это не заметит. Мэдди знает, что что-то не так, но ей посчастливилось не лицезреть то, как отец лобызается с двадцатилетней девицей. И он не скажет ей, ни за что не расскажет правды о том, какой на самом деле кретин их отец. Пусть замечательная маленькая ложь о том, что папа — хороший человек, будет жить в ее маленькой блондинистой головке. Придет время, и она сама во всем разберется.

— Зачем ты делаешь это? — спрашивает сестра, упрямо поджимая губы. — Зачем выводишь маму с папой из себя?

— О, да брось, Мэдс. Ты же знаешь, что наша семья обречена, — Он прав — Мэдди знает. И, наверное, вся прислуга, все соседи, все партнеры отца по бизнесу тоже это знают. — Титаник идет ко дну, так что дай мне насладиться зрелищем — у меня место в первом ряду. Как и у тебя.

Мэдди недоуменно хлопает большими синими глазами, и теперь она больше похожа на себя, на ребенка, который не пытается выглядеть слишком взрослым, чтобы решать взрослые проблемы.

— О, все ясно, — наконец, фыркает она. — Ты злишься.

— Что?

На самом деле, анализ превосходный, и это как нельзя лучше описывает его состояние. Он злится, потому что его отец — мудак, потому что Зейн — кретин, хоть и согласился ему помочь, потому что от него самого сейчас толку никакого.

— Злишься, что так получилось, что наша идеальная семья переживает не самые лучшие времена, а ты привык быть во всем лучшим.

Кажется, это было последней каплей в чаше его терпения.

— О, Мэдс, отъебись.

Он выходит из комнаты, хлопая дверью и слыша позади:

— Ты не в первом ряду, Найл, ты на борту, и ты вместе со всеми тонешь!

Найл врывается в столовую, его щеки немного горят от злости на сестру, и он кидает взгляд на Зейна, что с огромными глазами смотрит на красное пятно, расползающееся на любимой скатерти его матери. О, боже. Может ли этот вечер стать еще хуже?

— Детка, ты вернулся! Прости, я такой неловкий! Это случайность, клянусь…

— Найл! Ах! — восклицает его мать, жалостливо глядя в его глаза.

— Мам, ну что ты. Это ведь просто скатерть, — он мягко улыбается ей, пытаясь успокоить, и садится обратно на свое место. В конце концов, его мать ни в чем не виновата, она любит его и искреннее переживает.

— Но…это…

— Мы с Зейном купим тебе новую, клянусь, да?

— Э-э да, типо, конечно. Не знаю, сколько стоила эта…

— Несколько тысяч! — восклицает женщина. — Это ручная работа…

— Ох ты ж бля, это ж сколько дури мне надо толкнуть. Ой, — хлопает он себя по губам и усмехается, пока мать Найла бледнеет еще больше.

— Так, ну всё! — наконец восклицает его отец. Ну, вот и момент, которого Найл ждал целый вечер. Сейчас отец окончательно поймет бредовость ситуации и обязательно все закончится руганью. Он уже ждет этого. Предвкушает. Чем скорее, тем лучше. — Простите, молодой человек, — обращается он к Зейну. — Но я хочу, чтобы вы немедленно покинули этот дом и оставили моего сына. Поймите, Найл просто запутался, он не гей, или как это там называется у вас…

— Воу-воу-воу. Притормозите, мистер Хоран. Не знаю, что вы там себе напридумывали, но когда ваш сын со мной, он очень даже не натурал, — хмыкает Зейн.

— Спасибо за заботу, отец, но Зейн меня не бросит, — ухмыляется Найл, протягивая свою руку к руке Малика и сцепляя их пальцы.

— Найл, — предупреждающе тянет мужчина. У него краснеет шея и лицо, вот-вот — и он взорвется окончательно. — Умоляю, я хочу сохранить хоть каплю приличия и разумности в стенах этого дома.

— Вот как? Чего ж ты только сейчас об этом думаешь, — шипит Хоран, сильнее стискивая ладонь Зейна в своей, от чего последний чуть морщиться, но ничего не говорит. — Тебе стоило подумать об этом, когда ты трахал ту девицу за спиной матери.