— И я оказался тем, на кого нужно было всё повесить, да?

— Детка, прошу… Ничего не изменилось, я вытащу тебя, и я по-прежнему хочу быть с тобой.

Я скривился.

— Если так, то я предпочту остаться тут.

Локтями я уперся в стол, наклоняясь ближе к Нику и вглядываясь в его глаза, в надежде, что он увидит, каким отвратительным я стал. Это его вина.

Но вместо этого его взгляд скользнул ниже, прямо к моей груди, где из-под майки виднелась свежая татуировка.

— Ты кого-то встретил? — его голос похолодел, и надежда в глазах мгновенно погасла, в то время как я упивался этой сменой его настроения.

— Да.

— Что ж, — он откашлялся, и я видел, он не мог перестать смотреть на тату, потому что она была больше, намного больше его татуировки. И я надеялся, что его это задевает.

— Я… Не важно. Это не важно, Гарри. Мы справимся с этим, да? Ты выйдешь, и мы…-

— Ник, — сказал я голосом намного грубее, чем рассчитывал. — Нет больше нас.

— Гарри, я люблю тебя, — серьезно ответил он, приблизившись к разделяющему нас стеклу. Я криво ухмыльнулся.

— Да, разумеется, я видел твоё липовое тату.

Он покачал головой и отвернул рукав своей рубашки, показывая новую татуировку, которую я до этого никогда на нем не видел.

— Оу, что, сделал еще одну?

Он устало выдохнул и закатал рукава обратно, а мне так нестерпимо захотелось вернуться обратно в свою камеру, к тишине, покою и… Луи.

— Гарри, я знаю, я запоздал с этим, но это правда она. Я люблю тебя, поверь мне, я…

— Мне пора идти. Прости, Ник. Надеюсь, ты больше не придёшь.

Зейн неподалеку принял мой знак и открыл дверь, пропуская обратно в стены тюрьмы, где мне было намного легче, чем в этой чертовой комнате с Ником.

***

У Луи была странная привычка — он всегда загибал пальцы, когда что-то говорил и перечислял. И раньше мне казалось это милым — он брал мою руку, и касался своими пальцами моих, загибая один за другим, пока мы что-то обсуждали.

А теперь его пальцы были свободны. И мои тоже.

Когда я вернулся после разговора с Ником, он был напряжен, хотя внешне заметить это было трудно. Но стоило мне случайно задеть его рукой, как он вздрогнул, будто от удара током, и слишком взвинчено продолжил дальше читать книгу.

За хорошее поведение его перевели на уровень повыше, а значит он мог дольше, чем я, заниматься отработками или просто перемещаться по тюрьме, дольше гулять или принимать душ. И он пользовался этими часами, чтобы увеличить дистанцию между нами, пока я загибался от недостатка его внимания.

Тогда он пришел позже, потому что ему разрешили сходить в больничное крыло, и как только он вернулся, то лег на свою постель, но я знал, что он не спал.

Я не мог больше держаться, может, он не замечал изменений на моем теле, но лично мне чернильные следы жгли и в сердце и в душе.

Я залез на его верхний ярус, и как обычно присел на край, наблюдая за тем, как безучастно он смотрит в темноте на потолок. Кожа на его руках просила моих прикосновений.

— Луи, — я произнес это куда тише, чем собирался. Я, вероятно, выглядел жалким, хотя я и был жалким. Жалкий, безответно влюбленный зэк. Как мило.

— Ответь мне хоть что-нибудь, — попросил я.

— Что ты хочешь, Гарри?

— Я хочу извиниться. Я не должен был говорить этого.

Луи зашевелился на постели и вскоре уже сел возле меня.

— Зачем ты извиняешься? Это было во время секса, Гарри. Никто не извиняется за то, что говорит во время секса, — фыркнул он, и я удержал его за бедро, когда он собирался спрыгнуть с постели.

— Я извиняюсь не потому что сказал это во время секса, — вспылил я. — Я извиняюсь за это.

Я оттянул края майки, и моя татуировка стала выделяться в полутьме камеры, как будто свет сошелся на ней клином. Луи замер, глядя на это. Пальцы его потянулись к моей коже, и я почувствовал их холод, когда он коснулся её.

— Ты влюблен?

Его вопрос мог показаться глупым. Потому что это было очевидно. Но мне ничего в нем не казалось глупым, каждое его слово я готов был воспринимать всерьез, поэтому я просто кивнул, пока его пальцы продолжали исследовать метку любви.

— Мне очень жаль, — тихо прошептал он.

— О чём ты?

— О том, что ты снова ошибся с выбором. Мне жаль, что я ничего не могу тебе дать, — Луи закрыл лицо руками и отчаянно вздохнул. Воздуха в камере и правда стало слишком мало.

— Луи, — я коснулся его рук, убирая их от лица, просто потому что мне нужно было видеть его, и потому что мне нужно было его коснуться.

— Нет, Гарри. Мы и так в тюрьме. Господи, твоя жизнь и так не из лучших, а теперь я испортил её еще больше. Зачем ты выбрал меня тогда, — озлобленно прошептал он, но злоба его была скорее на себя самого.

— Это ты сел тогда ко мне, — я сделал попытку улыбнуться, хотя улыбаться никому из нас не хотелось.

— Ты мне нравишься, Гарри. Правда. Я не знаю, я думал ты псих. Ты постоянно пялился на меня, а еще всегда с такими безумными глазами оттирал свою татуировку. А потом ты накинулся на меня тогда в душевой. Но я все равно влюбился в тебя. Я не знаю. У меня все еще нет этой тупой татуировки, Гарри, понимаешь? Но я чувствую, что я влюблен в тебя. И я… был возбужден тогда.

— Что?

Он сказал сразу так много, и мысли мои разбежались. Я думал о том, что я нравлюсь ему, и о том, что он влюблен в меня. Но его тело по-прежнему чистое, тогда, значит, он врёт? И я думал о том, что он возбудился, и… этого всего стало слишком много.

— Я возбудился, когда ты сказал это, — смущенно ответил он.

— Когда я сказал…-

— Да, — его взгляд из-под ресниц мог стать причиной моей смерти. Я коснулся рукой его щеки, и он прильнул ближе, ожидая, что я что-нибудь сделаю. Но я не знал что.

Обычно я никогда не бывал нежным в отношениях. Романтика, сладкий ванильный секс и всё такое было не по моей части. Наверное, поэтому я и сошелся с кем-то вроде Ника. Но это не значит, что я не испытывал чувств. Просто раньше все выглядело как-то… нелепо. Я не мог представить, что могу кому-то дарить цветы или называть ласково «любимый». А потом появился Луи, и я не представляю как, но рамки размылись, и я стал таким разбитым и податливым, в то время как мы все еще были в гребаной тюрьме.

И я поцеловал его — совсем иначе как целовал до этого. На этот раз я не боялся чувств и не боялся сделать что-то лишнее, что не входило бы в наши «рамки». Сейчас он не был моей сучкой, и мы были просто Луи и Гарри, и Гарри был до критической точки влюблен в него.

Он ответил мне сразу же, медленно двигая губами и позволяя моему языку вторгнуться. Я любил в нем то, как открыто он принимал все, что бы я с ним не делал. И это всё было настолько иначе, настолько разнилось с тем, что у меня было до этого, с Ником, и другими случайными людьми. Никто не подходил для меня так идеально как Луи.

— Гарри, — прошептал он, когда губы мои оторвались от его и переместились ниже, к шее и ключицам, засасывая кожу и оставляя секундные следы. Я тихо хмыкнул в ответ. — Если… если сегодня ничего не выйдет, я просто хочу… и эта татуировка… Просто знай, что я правда влюблен в тебя.

Я остановился, но лишь на несколько секунд, чтобы вернуться обратно к его губам и дать безмолвный ответ. Мне было всё равно на самом деле, даже если бы он соврал, я был так сильно опьянен им в тот момент, что принял бы это, хотя боль вернулась бы на утро, и избавляться от нее мне пришлось бы мучительно долго.

Но тогда я просто прижал его к себе, и мы подвинулись на постели чуть дальше, к стене. Луи раздвинул ноги, давая мне устроиться между них, и наши губы снова встретились.

Мне хотелось сделать это как можно осторожнее, вернуться к тому, на чем мы остановились, но Луи вел себя несдержанно — касался меня так, будто мы были в разлуке не несколько недель, а несколько лет; просил меня и целовал сильнее, чем обычно.

— Я скучал по тебе, — сказал я ему в шею, вдыхая запах кожи, который почти забыл. — Я должен был сказать раньше.