А еще меня раздражало то, что я, неизвестно почему, стал его хотеть.

Вероятно, на мне сказался почти год одиночества в этой дыре, а возможно и то, что в дУше я разглядывал его всё откровеннее и откровеннее. Никто не стеснялся моих взглядов, потому что всех душило любопытство, так же как и меня, но только у меня к этому было примешано кое-что еще — мне хотелось использовать его чертово чистое тело, испещрить его болью и кровавыми поцелуями, какими я награждаю сам себя. Против воли я стал думать о том, как сделаю его своей маленькой невинной сучкой.

Тюремные женушки — это конечно не называется тут так открыто, но все понимают этот термин. Первые месяцы тут, Найл спал с Оливером из блока В, потому что тот оставлял на нем синяков меньше, чем ребята, которые пытались его изнасиловать. В любом случае, для многих это было удобно, но я ни под кого не ложился, хотя многие считали, что Найл является моей женушкой.

На деле же моей единственной любовницей здесь была стальная мочалка, терзающая мои руки.

Но теперь я хотел это изменить.

У Луи на шее была цепочка.

Вообще-то, такие не разрешено здесь носить, потому что, мало ли тебе в голову взбредет удушиться, ну, или, удушить. Но Луи разрешили, он ведь не такой как мы.

Я терпеливо ждал, пока все уйдут из душевой, а Найл успешно устроил все с охранниками — с парочкой из них он тоже в свое время спал.

Я услышал, как медленно повернулись ручки умывальника за моей спиной, и сделал вид, что закончил со своими делами, когда появился за его спиной, не давая и звука издать, прежде чем натянул цепочку вокруг его шеи.

Его руки задрожали, когда он пытался зацепиться за нее и освободить себя. Но я так крепко её держал, что у него не было шанса. Спиной он прижался к моей груди, и я чувствовал его загнанное в тиски сердце, которое стучало слишком быстро, и прерывистое дыхание.

У него не было шансов сбежать, а закричи он — может попрощаться с жизнью.

У меня были неухоженные отросшие волосы и дикие животные глаза, когда я посмотрел на картину нас перед зеркалом. Мне казалось, за убийство осужден был я, а не он.

— Слушай сюда, и запоминай. Не знаю, какое у тебя сложилось обо мне впечатление: что я тихий, забитый или просто слабак, раз ты решил припугнуть меня тогда, но теперь единственное, что ты должен знать обо мне, так это то, что отныне и до моего выхода отсюда ты делаешь все, что я скажу, или будешь попадать в карцер каждую неделю, уяснил?

Он медленно кивнул.

— И если ты думаешь, что твои дружки помогут тебе, так это вряд ли.

Его лицо приобрело красный оттенок, а пальцы продолжали впиваться в серебряную цепочку. Мне хотелось опустить его на пол и иметь так долго и жестко, как только смогу.

— Начальник тюрьмы как-то спал с Найлом, и на его помощь я бы тоже не рассчитывал. Принцесса, ты в засаде.

Я засмеялся, и смех мой встал мне поперек глотки. Я был похож на Ника в тот момент.

Луи сдался и окончательно расслабился в моих руках, и я ослабил давление цепочки.

— На колени. Сними всю одежду.

Он покраснел еще больше — то ли от злости, то ли от смущения, но приказ выполнил — настолько стальным стал мой голос в этом месте.

Я не знал, что ненавидел больше в тот момент, то, что я был монстром, или то, что Луи так беспрекословно сдался.

Словно кукла он стоял на коленях с опущенной головой, и я смотрел на то, каким чистым он был. Я не видел ничего. И в тоже время я видел все.

Я плавно прошел пальцами по линии его плеч, переходя на спину и обратно. Надавил на его голову, заставляя наклонить её ниже и сжал его волосы в кулак. Теперь они стали темнее, в свете тусклой электрической лампы душевых.

Во всех этих романах пишут, какие мягкие на ощупь волосы любовников, но все это херня. Я не помню, какими они были на ощупь, для меня это не имело значения. Я помню только то, как много власти над ним имел в тот момент.

Я кинул на пол вазелин из кармана брюк и расстегнул на них пуговицу. Луи вздрогнул передо мной.

В тюрьме есть правило — если ты дался, то ты сучка. А он уже дался.

Я дал себе секунду (или даже больше) понаблюдать за тем, как выделяется моя «расписанная» рука на его чистом теле, когда прижал ладонь к его спине. Он все еще молчал, и выглядел безучастным, но ровно до того момента, как я стал раздеваться.

Мои штаны полетели к полу, но майку я снимать не стал — к черту. Главное, чтобы на нем не было одежды.

Я опустил пальцы в вязкий вазелин, и слишком резко и грубо прижал их к его входу. Обычно с Ником я не был особенно нежным, но я был чувственным, так что даже наш грубый секс получался не столько грязным, сколько просто немного развратным. И это было вполне нормально. Но то, как бесчувственно я растягивал Луи, было мне отвратительно. Я не был тем, кем хотел казаться в тот момент, но останавливаться я не желал.

Он не произносил ни слова, не издавал никаких звуков кроме недовольного шипения, когда я раздвигал стенки его ануса слишком сильно. Луи не извивался, не отшатывался — просто терпел, и мне было и приятно и мерзко от этого одновременно.

Колени его впивались в холодный кафель, а пальцы рук он сжал в кулаки, когда я вошел в него, ощущая жар, и в тоже время внутренний холод. Я не знал, что было не так, но что-то было. Я двинулся в нем, и Луи не сдержался от всхлипа боли. Очевидно, он мог бы показаться привлекательным в тот момент, но мне было не до размышлений о его привлекательности. Губами я коснулся его уха, и только тогда он отшатнулся, недовольный лаской. Тогда я сковал его движения кольцом рук, притягивая ближе и начиная двигаться так, как, я уверен, ему хотелось — быстро и грубо.

Я кончил, смотря на то как дрожат его плечи, царапая короткими ногтями его кожу на боках и бедрах. И лишь когда дымка испарилась из моего сознания, я понял, что было не так — он не был возбуждён.

Комментарий к Часть 1

* Коут типо как Caught, что значит пойманный

========== Часть 2 ==========

Вообще-то в этой тюрьме было негласное правило: когда кто-то заводит себе женушку, он обвязывает платок вокруг его руки на следующий день. Так все заключенные видят, что кого-то заняли.

Луи пришел в столовую чуть позже остальных. На этот раз он был вместе со своим соседом по камере. Его походка была ломкой и неуверенной, и почти каждый это замечал. Привычное хмурое выражение лица обернулось непроницательным, с синяками под глазами.

Найл жалостливо посмотрел на него.

— Отстань ты от парня, Гарри, — сказал он мне. Конечно, он был в курсе всего, что произошло. Он сам мне помог, и он точно все слышал, когда стоял за дверью душевой. И в нем, похоже, проснулись схожие чувства, потому что Найл сам бывал на месте Луи.

— Я делаю ему одолжение, — холодно улыбнулся я. Найл покачал головой и принялся дальше ковырять кашу в тарелке, когда я заметил, что Луи о чем-то говорит со своей привычной компанией.

— У тебя есть платок, Найл?

— Что? — ирландец уставился на меня, моргая, а потом непонимающе вытащил из кармана брюк простой белый платок. — Зачем он тебе, Гарри?

Я не знал, имел он в виду платок, или Луи. В любом случае, на первый вариант я ответ знал, но вот на второй…

— Доброе утро, парни, — наверное, впервые за год заключения, эта тюрьма увидела две мои улыбки за день, однако я действительно улыбнулся, присаживаясь за чужой стол.

— Стайлс, — кивнул мне главарь блока В. Все остальные поддержали его. Все, кроме Луи. Он не смотрел на меня, возможно, он даже не слышал меня, но мое присутствие его тело ощущало очень явно.

Остальные же уставились на меня, не понимая причину визита, пока я не вытянул белый платок и так же быстро не повязал его на тонкой руке Томлинсона. Непонимающие взгляды сменились на заинтересованные, пока я наблюдал за тем, как ком подходит к горлу Луи, когда его взгляд натыкается на узел.

— Какой ты резвый, Стайлс, — усмехнулся один из заключенных напротив. — Думал, ты еще года два на задницу Томлинсона пялиться будешь.