— Профессор, — этот нахал широко улыбается и, кажется, совершенно не смущен. — Мы давно не виделись, ну и… Мы больше так не будем, — добавляет он.

— Конечно, не будете, — соглашается Северус, — вам уже пора уходить.

— Сейчас, — и Уизли снова целует пунцовую от смущения Грейнджер, шепчет ей что-то на ухо, потом подскакивает и пулей вылетает из больничного крыла вслед за Поттером.

Северус переводит взгляд на Грейнджер, та притворяется спящей, щеки алеют от смущения.

— Не делайте вид, что спите, — заявляет он.— И как вы умудряетесь вечно попадать в истории? Какого драккла вы забыли в полпервого ночи в коридоре?

— Мне не спалось, — говорит она тихо, открывая глаза. — Как же мне тут надоело! Когда меня отпустят?

— Послезавтра, — он стоит, скрестив руки на груди. Ему муторно и тоскливо и он совершенно не понимает — почему.

— Значит, можно прийти на дополнительные занятия?

— Можно, в четверг, — отвечает он. Он хочет спросить ее, влюблена ли она в Уизли, любит ли по-настоящему, но он скорее откусит себе язык, чем задаст этот вопрос.

На полпути к классу его нагоняет Минерва.

— Зайди после уроков ко мне, — бросает она и уходит.

Ничего хорошего такая просьба не несет, уверен он. Северус с трудом дожидается конца занятий и идет в директорский кабинет. Так и есть: Минерва протягивает ему письмо из министерства.

— Слушания через две недели, — он отдает пергамент МакГонагалл.

— Они хотят закончить до Рождества. Я надеюсь, все будет в порядке. Сейчас мнение Гарри много значит, он кумир, герой и к его словам, слава Мерлину, пока прислушиваются. Он за тебя горой. Как и все мы. Но те, кого поймали, мечтают, чтобы ты тоже посидел в Азкабане, как минимум. Обвиняют тебя во всех грехах. Надеюсь, что их показания ничтожны перед показаниями Гарри. Не куксись, Северус, все будет в порядке.

Ему бы ее уверенность. Он прекрасно помнит свои ощущения от того единственного заседания, когда его уже чуть не отправили в Азкабан и совершенно не хочет повторения.

— Ладно, — говорит он. — Хорошо, что это так или иначе кончится перед праздниками. Не придется думать об этом больше.

Так или иначе.

Он сам не знает, чего боится больше — того, что его посадят или того, что его воспоминания, переданные Поттеру, будут полоскать при всем честном народе. Иногда ему кажется, что легче сесть на всю оставшуюся жизнь в Азкабан, чем позволить другим увидеть его слабость и его любовь.

Он вспоминает Лили и чувствует себя виноватым, словно он предал ее память, совсем забыл о ней. На следующий день, еще не рассвело, он выходит из Хогвартса, торопливо достигает антиаппарационного барьера и аппарирует в Годрикову Лощину. Он идет знакомым путем, огибает церковь, в его руках букет лилий. Он подходит к могиле Поттеров, становится на одно колено, очищает плиту от снега и кладет на нее цветы.

Он не достоин счастья, он не достоин жизни, но он жив, а она — мертва и то, что он оберегал ее сына, ничего не значит и ничего не меняет. Ему хочется лечь тут же, свернуться калачиком и замерзнуть, запорошенным снегом. Это было бы правильно, но он снова пообещал защищать и оберегать, на этот раз Грейнджер. Поэтому он встает и уходит, торопится, чтобы успеть к завтраку в Большой зал.

Сесиль приходит вечером и впервые ее появление вызывает в нем глухое раздражение. Зачем она приходит? Что ей надо? Она сидит в его кресле, тянет из бокала вино и молчит. Она совсем не похожа на ту Сесиль, которую он знает. Но сейчас он не в силах и не в настроении разгадывать чужие загадки. Он ждет, что она начнет расспрашивать и готовится к ссоре, он, если быть честным, даже жаждет ее. Но Сесиль вместо расспросов, просит помочь.

— Я хочу открыть дуэльный клуб. Я знаю, опыт, пусть и неудачный, был. Может, это позволит избежать драк, как думаешь?

Он кивает:

— Хорошая идея, но надо быть осторожной. Эти остолопы могут покалечить друг друга изрядно. Кстати, каминную сеть должны подключить после каникул.

— Да, вот как раз в одном классе есть камин и сам класс достаточно просторный для таких занятий. На втором этаже. Подойдет?

— Да, — соглашается он, — открытый доступ в больничное крыло, неусыпный контроль и четкие задания. Надо хорошо готовиться к таким урокам.

— Ты мне поможешь провести первые? — спрашивает она.

— Если не отправлюсь в Азкабан.

— Нет, не может быть, — она действительно встревожена. — Когда слушания?

— Через две недели, — нехотя сообщает он.

— Я надеюсь, что все будет хорошо. Ты же герой, мне рассказали про то, что ты был двойным агентом. Мы никогда не говорили и…

— И не будем начинать, — обрывает он ее. — Я меньше всего хочу вспоминать это.

— Хорошо, — говорит она примирительно, — тогда давай поговорим о том, что ты будешь делать потом? Например, на рождественских каникулах.

— Буду сидеть здесь и спиваться, — язвит он, сам не зная, отчего такой простой вопрос вызывает в нем злость.

— А я хочу навестить родных. Если ты не против… поехали вместе. Я покажу тебе Францию.

— Я… я не знаю, — теряется он.

— Северус, — она пересаживается к нему на колени и трется о плечо. Она умеет быть нежной и тягучей, она умеет заполнять его мысли, делать его мягче. Она лишает его воли и, еще немного, начнет вить из него веревки. Он все понимает, но не может ей противостоять.

— Северус, — повторяет она, — сколько мы будем таиться?

— В Хогвартсе не принято заводить личные отношения между коллегами.

— Немудрено, — смеется она, — старые перечницы, полувеликан, полугоблин, ненормальная предсказательница, кентавр и спившаяся Хуч. Странно, что Синистра на тебя глаз не положила.

— Она любит женщин. Так что странно, что она не положила глаз на тебя, — отвечает он.

Она снова смеется и обнимает его. От нее исходит тепло, удивительное тепло и он обнимает ее в ответ. Возможно, он не заслуживает счастья и даже жизни, но он жив и, кажется, даже немного счастлив.

Гермиона Грейнджер появляется на дополнительных занятиях, как они и договаривались. Стоит в дверях и разве что не качается от усталости.

— Это была плохая идея, — говорит Северус, подходя к ней. — Вы устали и вам нужен отдых.

— Не прогоняйте меня, — просит она и садится за стол, сумка летит на пол.

— Только вашего геройства мне и не хватало все это время, — бурчит он.

— Мне нужно всего пять минут и я… я буду в норме.

— Вы еще не окрепли.

— Вы не представляете, насколько тоскливо у нас в гостиной. Или это только мне? Надо было идти с мальчиками в авроры, — говорит она тихо.

Грейнджер — аврор, вот это по-настоящему страшно. С другой стороны, с преступностью было бы покончено, наверное, в рекордные сроки.

— У вас есть шанс попасть в аврорат, если вам этого так хочется. Впрочем, вам везде будут рады.

— Понять бы, чего мне хочется самой…

Они тихо беседуют, словно забыв, зачем они встретились. В этот день они так и не приступают к учебе, и Северус убеждает себя, что это только потому, что Грейнджер пока не пришла в себя после травмы.

На следующее занятие она является бодрой и довольной жизнью. У неё ворох пергаментов и невероятное количество идей, которыми она торопится поделиться с ним. Он ворчит, шипит, язвит и грозится закончить к дракклам благотворительность в виде дополнительных занятий, отбирает у нее пергаменты, читает, делает пометки. Они ругаются, Гермиона обзывает его тираном и деспотом, а он ее — занудой и заучкой, а потом они сидят над бумагами и составляют план исследовательской работы. Час пролетает незаметно.

— А чай будет? — спрашивает Грейнджер, запихивая записи в сумку.

— Я должен вас еще и чаем поить? — изумляется он.

— Было бы неплохо. Я стала лучше спать и почему-то теперь мне больше хочется есть.

— Я вам не нянька, — сообщает он, но все-таки вызывает эльфа и наказывает принести «как обычно чай и плюшки».