— За что — прости? — отец нахмурился и стало так отчетливо заметно, что он разменял пятый десяток. — Мы хотим, чтобы ты была счастлива. Все остальное — детали.

— Я буду. Честно, — она села поближе и обняла отца за плечи, — я буду.

С Джинни вышло иначе, хотя она и согласилась встретиться, но назначила встречу в Косом переулке, давая понять, что в дом Поттеров Гермионе вход закрыт.

— Послушай, Гермиона, — Джинни начала сразу, едва кивнув головой в знак приветствия, — ты все думаешь, что такая благородная и добрая, все для других. Но это не так. Ты все и всегда делаешь так, как считаешь нужным. Есть только твое мнение. Так что ты получила то, что заслужила.

— Ты права, Джинни.

— А дело не в том, кто прав. Я все еще злюсь на тебя и я не вижу ни одного повода перестать. Если тебе нужно мое благословение или одобрение, то оставь надежду.

Гермиона ничего не ответила. Она понимала Джинни, но вот только сделать ничего не могла.

— Прости.

Джинни нахмурилась:

— Не мне тебя прощать, но мне жаль, что ты теперь не часть нашей семьи.

— Гарри тоже так считает?

— Спросишь у него сама. Вы же должны встретиться, завтра?

— Если он придет. Он не ответил на письмо.

— Он придет.

Гарри действительно пришел, усталый и какой-то помятый.

— Прости за опоздание, я прямо с задания.

— Тогда пойдем пить кофе?

Они взяли кофе в больших стаканах и пошли бродить по городу. Гермиона молчала, ждала, пока Гарри загорит первым. Кофе давно кончился, стаканы были брошены в урну, и Гермиона уже стала терять надежду, когда Гарри наконец-то остановился, развернулся и взял ее за руку.

— Все так глупо получается. Рон сказал, что вы разводитесь. Он сказал, что вы говорили и что ты… Он все еще надеется. Я не знаю, что говорить. Все это безумно глупо, и я ругаю себя, что стал тебе помогать, потом думаю — ну а как бы я не стал тебе помогать? И Снейпа придушить хочется за то, что вернулся, за то, что был с тобой, а потом бросил.

— Он не бросал.

— Он не удержал! Выходит, что — все было зря? И ты одна, и Рон один, и даже Снейп один, но ему-то хоть не привыкать.

— Гарри, это точно не конец света.

— Я знаю, только все равно…

— Гарри! — Гермиона порывисто обняла друга. — Гарри, все будет. Просто иначе. Мне нужно уехать, чтобы понять, где и с кем я хочу быть.

— А тут не разобраться? — он отошел от нее, зло пнул подвернувшийся камень.

— Выходит, что нет, — она грустно улыбнулась.

— Я дико скучаю по нашим вечерам, когда вы приходили к нам в гости.

— Я тоже, но ты же понимаешь, даже если сейчас я вернусь, даже если мы с Роном начнем жить в нашем доме… Это будет неправдой. Так нельзя.

Гари кивнул.

— Прости…

— Да я все понимаю, — он подошел к ней, посмотрел в глаза. — Головой понимаю, но… я все равно надеюсь. Как и Рон.

— Я ничего не буду обещать.

Он кивнул и у Гермионы защемило сердце. На секунду ей захотелось повернуть время вспять и, действительно, вернуть все, вернуть такую уютную беззаботность, такую теплую уверенность в своем завтра…

— Ладно, — Гари выдавил из себя улыбку. — Ты там береги себя, ладно?

— Я буду осторожной и аккуратной.

— И пиши, — он протянул ей руку, вместо того, чтобы обнять.

— Конечно.

— И… пиши, в общем, — он потер лоб в том месте, где был когда-то шрам, взлохматил волосы и Гермионе показалось, что время сделало кульбит, и они снова дети, которые расстаются на каникулы и кажется, что каникулы — это вся жизнь.

— Я буду писать, обещаю.

*

На день рождения от Гарри и от Джинни пришла волшебная открытка, взорвавшаяся посреди гостиной родителей фейерверком, и оставившая в воздухе на целый вечер надпись «Поздравляем!». Рон прислал дюжину роз и ее любимые волшебные сласти. Коллеги, когда она заглянула в Мунго, одарили магическими блокнотами для записи, самыми разными приспособлениями, необходимыми любому целителю, Белинда преподнесла книгу по магии Вуду. Снейп не подарил ничего. Не пришел поздравлять со всеми, не прислал записки с совой, ничего. И Гермионе пришлось честно признаться себе, что она огорчена.

Было трудно собраться с силами и вечером в ресторане делать вид перед родителями, что все прекрасно. Она все время возвращалась мыслями в прошлое, вспоминала все свои дни рождения.

<empty-line>

Гермиона отчетливо помнила день своего одиннадцатилетия. Помнила гостей и подарки, помнила, что котенок, будто специально, сделал лужу на лестнице между первым и вторым этажом. Она помнила, что было жарко, непривычно жарко для середины сентября, и родители решили рискнуть, вынесли столы со сладостями на открытую террасу. Помнила, как радовалась новенькой, пахнущей магазином, игровой приставке и картриджам с играми и как не терпелось их опробовать. И конечно же, она помнила, как вечером, когда все разошлись, пришла странно одетая женщина. Родители знали о ее визите, сожалели, что не смогли отвертеться и удивлялись — почему представительница закрытой школы для одаренных детей в Шотландии так хочет их видеть. Гермиона была, прилежной девочкой, но не вундеркиндом.

— Добрый вечер, — гостья сняла легкую, длинную накидку и осталась в старомодном платье, которые до этого Гермиона видела только в театре да в кино. — Профессор МакГонагал, — она посмотрел на Гермиону поверх очков и улыбнулась.

— Гермиона Грейнджер, — Гермиона выпрямила спину и протянула руку.

— Ну вот и познакомились, — МакГонагал пожала руку Гермионы и села на диван.

Родители смотрели на нее, как смотрят на коммивояжера, который точно ничего хорошего и дельного предложить не может.

— Я не буду ходить вокруг и около. Разговор предстоит серьезный…

Гостья рассказывала и рассказывала обстоятельно и подробно про магию, про магический мир, про способности детей магов и про необходимость уметь эти способности контролировать. Родители еще улыбались, но в их улыбках не было былой уверенности, они выглядели растерянными. А Гермиона… было так смешно вспоминать — возможность наконец-то распаковать игровую приставку в тот момент занимала ее куда больше.

Уже потом, когда родители, думая, что она спит, спорили, а она сидела под дверью их спальни и подслушивала, Гермиона почувствовала тревогу.

— Ты понимаешь — интернат! Ей всего одиннадцать! Всего одиннадцать! — сокрушалась мама.

— Ей будет почти двенадцать.

— Какая разница? Она будет там одна. В этом… магическом мире. А что, если все это вранье? Это все вранье, просто это гипноз. Зачем, зачем они хотят ее забрать? Я не отдам! Я мать и я не отдам ее!

— Постой, но если это правда, и она может навредить себе?

— А что, если это вранье и ее продадут… в рабство? Или… столько жутких историй про незаконные трансплантации и… и… — мама зарыдала.

Гермиона обхватила себя руками, натягивая ночную сорочку как можно ниже и упираясь в колени подбородком. Она не чувствовала страха, ну разве что тревогу.

— Они все покажут, ты все увидишь.

— Она сказала, что школу мы увидеть не сможем! Господи, как можно опустить ребенка неизвестно куда?

— Подожди, никто никуда пока не едет!

— Я боюсь за нее, господи, я так за нее боюсь!

Гермиона тихо пробралась обратно в свою комнату и попыталась представить — как это, быть волшебником? Честно говоря, истории про фей ее перестали интересовать лет в девять: она ими объелась — феи были повсюду — в мультиках, фильмах, игрушках. Магия давно потеряла свою волшебную ауру, и Гермиона, как ни старалась, не могла представить себя ведьмой или колдуньей. К одиннадцати годам перестаешь даже в Санта-Клауса верить, не то что в волшебников.

Но странная профессор МакГонагалл появлялась снова, и снова, а потом оказалось, что меньше чем через год ей предстоит уехать из родного дома в загадочный Хогвартс. Мама не плакала, но была словно немного удивлена своим решением отпустить дочь учиться в школу чародейства и волшебства.