Он вспомнил фильм про шпиона, который даже в смертельных передрягах не терял лоска, усмехнулся сам себе — был бы он шпионом, его бы давно или убили, или увезли куда-либо....

Он измучился и извертелся и, конечно же, разбудил Прю.

— Привет, герой, — улыбнулась она ему и протянула руку, — что-то фигово выглядишь, я сейчас, — она проворно соскочила с кровати, словно и не спала вовсе, бодрая и веселая, — сейчас мы тебе вколем кое-чего...

— У тебя будут из-за меня неприятности, — скорее констатировал, чем спросил Джо.

— Да сейчас! — она перетянула его руку жгутом, — конечно! Я скажу, что сделала тебе вот этот укол, — она потрясла шприцем в руке, — а потом не видела тебя. Ты думаешь, они кинутся тебя искать? Ты думаешь, в этом городе кто-то кому-то нужен?

— Думаю, да. Раз ты согласилась приютить меня.

— Я ненормальная, — вздохнула Прю, — была бы жива мать, устроила мне бы головомойку, она всегда говорила, что я плохо кончу.

— Расскажи мне о ней, о себе, — попросил он — ему было необходимо услышать реальную историю настоящей жизни.

— Ладно, — Прю сняла жгут, задумалась ненадолго, вертя его в руках и потом сказала: — Хорошо, слушай, хотя ничего интересного, многие так живут... Хотя, знаешь, все равно, что бы там ни было — жизнь очень клевая штука.

<empty-line>

Он все время пытался понять — кто он? Кем был в прошлой жизни. Нет, не вспомнить: попытка вспомнить приносила головную боль и больше ничего, но попытаться догадаться, нащупать. Он думал, что сможет воссоздать себя, догадаться — что ему нравилось, а что он ненавидел, к чему лежит душа и попытаться пройти путь снова. Может быть, более правильным было бы все же обратиться к тому же Веерсу, попросить помощи и смириться с тем, что помощь может в большей степени навредить, чем облегчить жизнь. Но... нет. Ему хотелось верить, что от прошлой жизни осталась привычка решать свои проблемы без такого рода помощи. Он верил, что сможет как-то наладить свою жизнь и вернет долг Прю — не так, так иначе.

После следующего дежурства Прю принесла его вещи из больницы: обыкновенные черные брюки, ботинки — тоже черные, черный старомодный сюртук и черный плащ — не плащ, какую-то тряпку с рукавами и длинными полами. Он осмотрел все внимательно, предсказуемо ничего не понял, не вспомнил, не почувствовал.

— Выбросить все это, — сказал спокойно, — все равно носить невозможно.

— Ага, в больнице всегда все режут, вжик и все, так быстрее, — Прю сложила вещи обратно в пакет, задержав взгляд на непонятном плаще, — а я сперва подумала, что ты из этих, на всю голову толкиенутых...

Он вопросительно изогнул бровь.

— Ну они по лесам бегают в таких вот плащах, машут палочками, типа волшебными, представляют себя то эльфами, то еще кем. “Властелин колец”, огромная книжища, я не осилила, но кино — улет, посмотри. Так вот, у тебя вот что еще было — она вытащила из сумки целлофановый пакет. В нем было несколько монет, платок и палочка. Он взял ее в руки. Повертел так и эдак. Треснутая, почти сломанная деревяшка из темного дерева, так легко и правильно легла в его руку...

— Даже если я и был, как ты сказала? токиентутый? то это уже в прошлом, я это не помню и вспоминать не намерен. Выбрось и забудь, только монеты оставь, пусть будут, — палочку он кинул следом за сюртуком.

Вечером, когда Прю уже спала, он встал, вытащил палочку из пакета и убрал в свой, пока еще почти пустой ящик, под единственный джемпер, подаренный Прю.

С Прю они жили как соседи, установив — с нее деньги на еду, с него — уборка и готовка.

Прю учила его простым вещам.

Вот душ. Мыться надо два раза в день, вечером и утром. Не только мыться, нет, надо мыть голову. Нет, не только водой, вот гель для душа, вот шампунь для головы. Дай я тебя подстригу, а то лохмы у тебя отвратительные... Зубная паста, щетка... К стоматологу тебе надо, точно, но это потом, стоматологи — это для богатых.

Вот кухня. Давай начнем с азов. Варка яиц... Теперь каша... Вот тебе книга о вкусной пище и гугл тебе в помощь. Кстати...

Вот комп, кнопка включить и выключить, тут сам посмотришь, вот Гугл Хром, вот поисковая строка. Клавиатура. Кстати, в сети есть программы, обучающие быстро печатать — может пригодиться... Да, программистом ты точно не был...

Вот телефон... Возьми мой старый, не модный, но вполне живой...

Вот пылесос...

Вот стиральная машина...

Вот...

Прошло почти два месяца, когда они впервые переспали. Инициатором была, конечно же, Прю. Он не помнил — как это, даже тело не помнило: он словно одеревенел, когда она села ему на колени и прошептала в губы: “Ну сколько можно?”

— Я тебе в отцы гожусь, наверное...

— Да и к чертям!

— Я страшный и не помню, как нужно... а может и не умею...

— Если ты освоил мою чертову плиту, то уж секс точно не покажется чем-то сложным. Ну, смотри... Вот я...

Утром он впервые подумал, что жизнь действительно может быть клевой.

Он все так же смотрел телевизор, много читал, очень много читал. Он примерял на себя чужие жизни, чужие судьбы. Путешественник? Нет, перемена мест его не прельщала. Бухгалтер? Нет, слишком скучно и явно не тот темперамент. Артист? Или весьма хреновый или не артист вовсе, иначе его рожа хоть где-то в сети мелькнула и кто-нибудь, да узнал бы. Нет, не знаменитость, точно. Может — учитель? Нет, сто процентов не учитель, одна мысль о детях вызывает изжогу, особенно о чужих, а фильмы о этих сеятелях прекрасного — желание выбросить телевизор. Тогда кто? Врач? Программист? Клерк? Точно одинокий — его никто не искал, точно нелюдимый — вряд ли темперамент поменялся. Кем может быть одинокий циник? И все чаще и чаще в голову приходили мысли, что все же был связан с криминальным миром. Что же, тогда правильно — залечь на дно и не привлекать внимания. Вот только такая жизнь начинала тяготить, как и, в общем-то, легкие отношения с Прю.

О любви между ними не было и речи. Прю слишком любила всех людей, а он не был готов любить хоть кого-то, но они оба с уважением относились к “личным особенностям партнера”, как заявила однажды Прю, придя домой под утро. От нее несло виски и мужским одеколоном. Он помог ей раздеться, умыться и улечься спать, а сам улегся на старом диване, на котором спал первые две недели. Он ворочался и думал, что делает в этой квартирке с этой женщиной. Думал, где бы он хотел оказаться и как строить свою жизнь дальше и решил, что пора уходить. Остаться здесь — так и не стать никем, превратиться в брюзжащего старика, которого Прю однажды так или иначе попросит убираться. Но куда он мог пойти?

Утром Прю выглядела виноватой, прятала глаза и не знала, как себя вести.

— Пей, — он протянул ей стакан воды, в которой почти растворились две таблетки Алка-зельцера, — и хватит изображать раскаяние. Все нормально, Прю, я тебе всегда буду признателен, что ты меня приютила. И я понимаю, что ты не из тех, кто готов хранить верность и... — он сел за стол, — все это ерунда. Не грузись.

Она улыбнулась:

— Когда ты так говоришь, то это — смешно. Мне кажется, что ты должен говорить... — она сделала пас рукой, — изысканно.

— Почему?

— Черт тебя знает, хотя, — она выпила почти половину воды залпом, — хотя... у тебя такая осанка, и губы ты поджимаешь, словно принц наследный, и взгляд. Когда ты так смотришь, мне хочется слиться со стеной. Честно.

— Все так плохо? — он не смог сдержать улыбки.

— Почему плохо? Это даже немного... заводит, — она перебралась к нему на колени, — ты и правда не сердишься?

— Сержусь. Но не ревную. Тебе надо строить свою жизнь, а ты занимаешься ерундой, пригрела меня... Нам обоим надо двигаться дальше.

— Ты хочешь уйти? Ты все-таки обиделся?

— Мне придется однажды уйти, — он постарался сказать это как можно мягче, — но не сейчас. Ты мне поможешь еще раз?

— Чем смогу, — она обняла его за шею и посмотрела серьезно, — ты что-то вспомнил?

— Вспомнил, — он усмехнулся, — что время не ждет. Мне нужны документы и какая-то работа.