Стоять рядом, обнявшись, зная, что произойдет через минуту, было невыносимо. Гермиона отошла к окну.

— Тогда начнем.

Джо кивнул и закрыл глаза.

====== Интерлюдия. Знакомьтесь, Джо Блэк ======

Май-декабрь 1998 года

1.

Темнота раскололась. Наполнилась звуками. Светом. Болью.

Два пятна. Лица.

Слова выплывали неохотно. Смысл ускользал.

— ...и задержите дыхание, я выну эту штуку из вашего горла. На счет “три”...

Три? Раз-два-три...

Боль. Воздух. И снова все плывет. Опять темнота, раскалывающаяся на части. Свет, цвет, звуки.

Звуки складываются в слова, значения которых пока ускользает.

— ...жите, сколько пальцев я вам показываю?

Что? Пальцы?

— Два...

Боль. Кашель. Спазм. Боль. Вода.

— Это пройдет. Ничего, все будет в порядке. Я зайду немного позже.

И снова темнота.

Звуки. Голос. Песня. Свет. Цвета. Солнечный свет.

— Оу! Вы очнулись! Классно! Позову доктора Шелдона, он с вами носится, как курица с яйцом, будет рад до ус... короче, будет рад. Я сейчас.

— Стойте... — горло царапает боль, но спросить важнее. — Подождите... Где я? И... кто я?

Первые два дня после того, как он пришел в себя, бодрствование не слишком отличалось от сна. Сны, или скорее — видения, неясные, муторные, изматывающие, прерывали медсестры и врачи. Общение с ними не слишком отличалось от общения с теми, кто приходил к нему в темноте. Позже он списывал это на действие лекарств, которые ему давали в каких-то невероятных количествах.

На третий день стало легче, не то, чтобы сильно, но сны, похожие на наркотический бред, прекратились — словно отрезало, и он проснулся чуть более бодрым, чем обычно. Девушка с розовыми волосами, не переставая болтать, сделала ему укол и вместо того, чтобы уйти, стала поправлять трубки, идущие от запястий к монитору, стоявшему рядом.

— Как вы, сэр? Меня зовут Прюденс, я работаю сегодня, а потом через два дня. График — не дай Бог никому, но пока — так. Ладно, я разве жалуюсь? Денег платят столько, что ординаторы завидуют, а ответственности меньше. Вот Шелдон....

Она говорила и говорила, он закрыл глаза, жаль, не было пока сил заткнуть уши.

Ее слова лились потоком, из которого он мог выхватить и понять только часть, и неотступно билось в висок: “Кто я?” Этот вопрос все сильнее его беспокоил. Кто он и как оказался здесь. Больница. Он знал — что такое больница, он знал, что он мужчина, а перед ним — женщина. Он мог с легкостью вспомнить названия цветов и счет до десяти, и он помнил, что каждый человек имеет воспоминания. Так куда же делись его?

— Сэр, я включу вам телек, ладно? Вот так... Хоть чуть-чуть повеселее. Вы о себе что-то вспомнили? — она воровато покосилась на дверь, — придет Шелдон, будет вас пытать. Он уверен, что может вылечить всех. Тоже мне — целитель нашелся. Но это пройдет, это всегда проходит. Ну ладно, пока мне не влетело, я пошла. Вы, сэр... вы вот на эту кнопку нажмите, если что... — и она, всунув ему в руки какую-то штуку, ушла.

По телевизору (а он-то все гадал — что это за черный ящик висит напротив кровати!) мужчина с серьезным, вытянутым лицом говорил о мировой угрозе, о цене на нефть и прочих вещах, которые, по-видимому, были очень важными. Наверное.

Он застонал. Он словно стоял перед стеной, которая отгораживала его от прошлой жизни.

Кто же он? Кто?

— Я вижу, вы уже смотрите телевизор, мистер незнакомец? — в палату влетел — полы халата развевались как крылья — молодой человек. — Шелдон. Доктор Шелдон. Ваш лечащий врач. Ну что? Вспомнили — кто вы и откуда?

Он отрицательно покачал головой.

Шелдон едва заметно нахмурился, отобрал у него штуку, которую оставила розововолосая девушка, направил на телевизор и тот погас. Ясно, эта штука для управления телевизором. Хорошо.

— Ничего. Давайте последовательно. Знаете, укус змеи в Лондоне — это что-то из ряда вон. Да еще такие раны! Кто, интересно, вас так пожевал? Неудивительно, что у вас такой шок. Но я надеюсь, это скоро пройдет! Итак, — он подвинул к кровати стул спинкой вперед и оседлал его, — давайте начнем... Ваше имя, сэр?

— Не помню.

— Тогда я буду называть тебя Джо, нормально?

— Да.

— Сколько тебе лет.

— Я не помню.

— Какой сегодня год, месяц?

— Тысяча девятьсот... — он наморщился, — нет, не знаю.

— Дважды два?

— Четыре.

— Вот видишь! — воскликнул Шелдон, словно это хоть о чем-то говорило. — Что-то ты помнишь! Давай-ка прошвырнемся по школьной программе.

Говорить было больно, но Шелдона это не смущало — он заявил, что связки не задеты, трахея цела — теперь, и все будет прекрасно, если понемногу говорить. “Немного” оказалось очень долгим, и когда Шелдон ушел, Джо чувствовал себя так, словно только что прошел путь от Лондона до Рима и обратно, но зато какие-то знания всплыли в памяти. Правда, были они разрозненные и неполные. Математику он знал в пределах арифметики, литературу почти не помнил, правда смог прочитать (с заминками) пару сонетов Шекспира. Химия — ноль, зато ботаника — очень даже неплохо. Физика — нет, совсем, а вот английский — превосходно. География, по словам Шелдона “на троечку”, ну и пусть. Шелдону, похоже, нравилось гонять пациента, ему было любопытно, как бывает интересно зевакам на ярмарках. Кстати, вот о том, что бывают ярмарки, он помнил, зато о телевидении знал очень мало, считай — ничего, какие-то банальные (по словам Шелдона) области жизни были залиты такой же непроницаемо черной краской, как и воспоминания о собственной личности.

Стемнело, несколько раз приходила санитарка и с бесстрастным лицом подсовывала под него судно. Это было чертовски унизительно, но его попытки хоть как-то отлепиться от кровати пока успехом не увенчались: голова тут же начинала кружиться и руки мелко противно дрожать. Надо было набраться терпения... Интересно, раньше он был терпеливым человеком?

Сон не шел, по-видимому, он умудрился выспаться впрок. Он снова включил телевизор, выключенный строгой санитаркой только что. Он переключал каналы, задерживаясь то на фильме, то на информационной передаче. Музыкальные каналы, как и детские, он пропускал, чувствуя глухое раздражение из-за резких звуков и чрезмерно ярких картинок. А вот канал о природе и географии ему понравился.

Ну что ж — пока он не помнит кто он, пока он не может вспомнить элементарных вещей, но жить как-то дальше надо, а судя по телевизору, простой жизни ожидать не приходится.

Когда он наконец выключил телевизор, уже светало и он задал себе тот вопрос, от которого старался отгородиться, но который упорно лез в голову, особенно после просмотра слащавых рекламных роликов, где семья сливалась в экстазе после покупки какого-то нового товара. Где его семья, где его родные? И почему никто не ищет его?

<empty-line>

На следующий день наконец-то сняли все трубки, которые держали его, словно на привязи.

— Ты просто как-то невероятно быстро поправляешься, Джо, — сказал Шелдон с таким видом, словно был недоволен таким течением дел. — Такие раны, такой яд... Очень, очень любопытный случай... Но руководство клиники, эти бюрократы, — Шелдон вздохнул, — если бы твоей жизни до сих пор грозила опасность, я бы смог тебя продержать тут еще хоть немного, но ты, как назло, быстро поправляешься! И никто тебя не ищет, документов при себе — никаких! Отпечатков пальцев в базе нет! Ничего нет, совсем, — он вздохнул, — что тут можно сделать!

Все упиралось в деньги. Все вообще всегда упиралось в деньги, если верить телевизору. Джо стало жутко: его выкинут на улицу и что тогда?

— Я поговорю с Веерсом, — пробормотал Шелдон, — он должен что-то придумать.

— Помогите мне встать, сэр, — прохрипел он. — Я хочу встать.

— Давай попробуем.

Шелдон помог ему сесть и спустить ноги на пол. Голова не кружилась, слабости не было, может только немного мутило, но это скорее всего от ожидания, что он может упасть. Джо поднялся, опираясь одной рукой на плечо Шелдона, другой — на спинку кровати. Выпрямился.