— Если бы я могла оставить все как есть, я бы оставила, — сказа она серьезно, — но так нельзя. Это опасно и для тебя.
— Опасно?
— Плохо, нехорошо.
— Что ты знаешь обо мне такого, чего не хочешь говорить? Мне не верится, что дело только в том, что однажды фуга внезапно закончится, хотя мне лестно было бы думать, что ты боишься стать для меня никем. Но я так не думаю. Дело в другом. Я все-таки не был твоим учителем? Было что-то иное, так? Я прав?
— Нет, ты был учителем и я бы подумать не помогла, что однажды буду гулять с тобой вот так, как сейчас. Ты не совсем обычный человек. У тебя есть способности…
— Сейчас ты мне скажешь, что мир полон людей Икс и я один из них? — он поморщился.
— Люди Икс? Это кто?
— О, боги, ты что, фильмы совсем не смотришь? Ты кроме работы что-то видишь?
— Очень редко и очень мало. Не уводи тему в сторону, я все равно…
— Тогда… я не понимаю. Зачем ты пришла сегодня? — он снова резко остановился и снова резко опустил очки на глаза. — Зачем? Если я тебе не нравлюсь, то для чего ты приходишь? Только из-за того, твоего учителя? В нем все дело, но ты говорила, что вы не были ни близки, ни дружны. Загладить вину перед почти чужим человеком?
— Мои друзья да и я… мы были несправедливы к нему, правда, и мы не знали всего и…
— Это неважно теперь. Его нет, я — не он в любом случае, даже если по какому-то фантастическому стечению обстоятельств был им когда-то. Я не хочу возвращаться в ту жизнь.
— Неужели тебе не интересно — кем ты был, каким бы был? Какой была твоя жизнь?
— Я был счастлив?
— Я не знаю…
— Да ладно, Гермиона. Был?
— Я не могу судить.
— Значит не был. Семья? Любимая женщина? Лучшая в мире работа? Хотя ты говорила — учитель, ужас просто. Что было там такого, ради чего стоило бы туда возвращаться?
— Это очень сложно объяснить и не здесь, посреди улицы.
— Значит, у меня есть шанс увидеть тебя снова. Давай сегодня не будем о моей памяти. Я чертовски проголодался. Тут рядом есть итальянский ресторан. Никогда никому бы не признался, но тебе можно — там отличная паста. Пойдем?
Если бы не то, что он — возможно — Снейп, если бы не то, что он может быть опасен для себя и окружающих, если бы не Рон, которого она любит, если бы… Если бы они встретились в иных обстоятельствах, что было бы тогда? Он же не мог ей нравиться, не мог и все же — он ей нравился.
Просто нравился, как нравились многие мужчины. В это же не было ничего угрожающего для ее брака. Симпатия — одно, любовь — совсем иное. Симпатия необходима для того, чтобы общение было приятным, но слишком много ее надо, чтобы она переросла в любовь. И уж точно это не случится со Снейпом. К этому нет никаких предпосылок. А то, что она думала о нем часто, объяснялось просто: он ее пациент, пусть пока сам об этом не знает…
Права Белинда, нельзя уходить в работу с головой.
Если бы он был просто Джо Блэком! Вот если бы он был просто Джо.
Она размышляла об этом, сидя в ординаторской и делая записи в документах для выписки, рассеяно скользила глазами по страницам, перечитывала по нескольку раз. Ей казалось, что в воздухе до сих пор витает запах базилика и фоном звучит тихая грустная песня на итальянском. Гермиона захлопнула очередную историю болезни и уронила голову на руки.
Надо было уйти сразу, не позволять ему снова вести ее за собой, снова бродить с ним по улицам. И нельзя было позволять ему снова целовать ее. Они уже попрощались, договорившись что Гермиона позвонит на днях, он задержал ее руку в своей, а потом коснулся губами ее губ. Легко, почти случайно.
— Тебя не смущает, что я — замужем? — А тебя? Ты приносила клятвы верности, не я. Тебе и решать — выполнять их или нарушать. — Я люблю Рона.
Он развернулся к ней, упираясь в стену так, чтобы не дать ей ускользнуть. Пристальный, почти немигающий взгляд завораживал, ей снова почудилось — он врет, он все помнит и сейчас произнесет: “Легилименс!” и узнает все ее тайны. Гермиона отвела взгляд.
— Ты так настойчиво пытаешься вернуть мне воспоминания. Зачем? Что тебе надо от меня, Гермиона? Или кому-то другому? Что такого важного я должен вспомнить?
— Я хочу помочь тебе как другу. Можешь считать, что я дура, но я верю в дружбу между женщиной и мужчиной. У меня есть друг, он...
— Да, — он прижал пальцы к ее губам и у нее перехватило дыхание от этого интимного жеста больше, чем от поцелуя. — Конечно дружба между женщиной и мужчиной возможна, но я сказал — дружба между нами. Между мной и тобой. Ты действительно веришь в это?
Она вполне владела собой, своими эмоциями, но тело ее предавало. Сердце колотилось так громко, что его было слышно, наверное, на соседней улице. Горло пересохло, а колени подгибались. Если бы он не стоял так близко, она бы наплевала на все и аппарировала прямо у него под носом и пусть будет, что будет. И все же она не решалась пошевелиться — любое, даже незначительное движение, уменьшило бы и так минимальное расстояние между ними. Воздух вибрировал, загустевал вокруг них, становился горячее и суше. Гермиона слышала, как хрустят ветки над ее головой: будто дерево в ужасе пыталось отодвинуться от них.
— Отпусти меня, Джо, — голос звучал неестественно высоко. Мерлин, да что ж такое! Как взять себя в руки?
— Не я тебя держу, Гермиона, — он оттолкнулся от стены и сложил руки на груди. А вот ехидная улыбка— знакома, разве что злобы в ней меньше, чем в школе. И стоило ему отодвинуться от нее, как все встало на места: утих ветер, пропала жара и дерево с едва заметным шелестом опустило свои ветви…
Надо было что-то сказать, обидное, хлесткое, сломать ход беседы, надо было сделать хоть что-то!
— Я же тебе не нужна. Тебе просто надо поставить галочку в каком-то своем длинном списке? Модный шеф-повар, завидный холостяк, мечта девушек и вдруг встретил отказ? Ты хочешь уложить меня в койку просто ради спортивного интереса?
Он рассмеялся:
— Списки? Никто и ничто не зставит меня общаться с женщиной, если она мне не нравится. Я всегда говорю прямо, я ненавижу эти пиздострадания и попытки обмануть себя. Ты мне нравишься и это все.
— Ну что за глупости, — вот теперь она действительно рассердилась.
— Хорошо, — он рассмеялся, — я влюбился в тебя.
— Еще лучше! Чтобы влюбиться, сперва надо узнать человека и…
— Ты же так не считаешь, правда? Не прячься за банальностями. Когда влюбляешься, тогда и хочется узнать человека лучше, иначе не бывает, хотя… ты у нас психиатр, тебе виднее.
— Ну что ты нашел интересного во мне?
— Может быть, мне интересно, почему запах твоих волос напоминает о Рождестве? Мне интересно — какого цвета твои глаза в сумраке осени. Они у тебя меняют цвет, ты знаешь? И почему, когда ты грустишь или сердишься, как сейчас, то все равно кажется — ты вот-вот улыбнешься. Мне интересно это и еще много чего, — он легонько коснулся пальцем ее лба. — И мне интересно о чем ты думаешь и что чувствуешь, как без этого?
— Послушай, Джо, — она стала говорить с ним, как с ничего не понимающем с первого раза Локхартом, — мы взрослые люди, так? И мы вполне можем остаться в рамках дружеских отношений, потому что…
— О, боги! Ты будто в своей клинике! Все проще. Просто давай проведем эксперимент, — он резко развернулся, поймал ее подбородок пальцами, дернул вверх. И снова взгляд глаза в глаза. — Один поцелуй. А потом решим, что делать. Возможно, мне после твоих слов уже и не понравится и вот тогда-то мы будем дружить.
Она даже не успела кивнуть или оттолкнуть его.
Как же хорошо, как правильно это было! Это был поцелуй, который мог заменить собой все — еду, сон, отдых и, кажется, даже воздух, его хотелось длить и длить до бесконечности. Джо тихо застонал, резко прерывая поцелуй:
— И ты предлагаешь мне дружить? Мне не восемнадцать и я был уверен, что с легкостью контролирую свое тело, но, черт возьми, не с тобой. — Он положил руку ей на затылок, прижался лбом к ее лбу. Его дыхание было тяжелым, таким же, как у нее. — Ну! Значит дружба? Отвечай!
