— Мы всё время с кем-то воюем, — издалека начала Коринна, не решаясь спрашивать в лоб.

— Уверяю вас, это ненадолго, ваша милость!

Эрих не терял беззаботного вида, и Коринна тоже ощутила какую-то беспечную лёгкость. Но, вместе с тем, стало не по себе: когда-то отец говорил, что заразительно беззаботными бывают люди, которые каждый день живут, как в последний раз.

— Скажите, а вы воевали? — осторожно спросила Коринна.

Она повернулась так, чтобы видеть его лицо, но увидела всю ту же улыбку.

— Ну, пожалуй, совсем чуть-чуть.

Коринна удивилась: как можно «чуть-чуть» воевать?

— Видел одним глазком, как воюют, — сказал он шутливо. — А вот вы, ваша милость, похоже, серьёзно ранены!

Он прав, и Коринне совсем не до шуток. На левую ногу она не могла наступить. Мало того, что стёрла пятку, так ещё и подвернула лодыжку. Нога начала распухать, но Коринна обязана «блистать перед гостями» весь вечер.

— Нужно попросить у Терезы ещё один пластырь, — пробормотала она. — Я должна вернуться на торжество.

— Нет уж, ваша милость, боюсь, для вас торжество на сегодня окончено, — Эрих возразил, покачав головой. — Давайте мы с вами попросим Терезу уложить вас в постель и напоить молоком.

— Но… — начала было Коринна: она ведь не может, гости ждут, ждёт супруг.

— Ваша милость, никаких «но», — настоял Эрих и ускорил шаг.

Погода портилась очень быстро: солнце скрылось, небо исчезло за плотными тучами. Ветер дул холодный, даже морозный, и уже шёл настоящий снег. Он таял, ложась на аллеи — булыжники мостовой и листья быстро намокли.

— Вилли — прекрасный человек, он вас ни в коем случае не упрекнёт, — заверил Эрих, и вновь в его лице появилась лисья хитреца. — Позвольте узнать, ваша милость любит имбирное печенье?

— Что? — вырвалось у Коринны.

Какое ещё печенье? И откуда он знает, что она любит имбирное? Коринна кивнула и тут же спросила:

— А что?

— А я тоже люблю, — весело ответил Эрих.

Он слегка наклонился и добавил потише:

— Ваша милость, вечером я непременно вас навещу.

***

— Свобода, равенство, братство, — негромко сказал тот, кто зашёл в кабинет господина барона.

Барон Вильгельм фон Штраутмельт не любил электрический свет, и завсегда отдыхал при свечах. Пространство кабинета заливал мягкий полумрак, дрожали отсветы на стенах.

— Братство, равенство, свобода, — так же, негромко, ответил барон и кивнул, приглашая его подойти к столу и занять кресло.

— Благодарю, Вилли, — гость кивнул и устроился в кресле, спинка которого была чертовски высока и украшена золочёным гербом.

Уселся расслабленно, закинул ногу на ногу. Воротник его шёлковой рубашки был расстёгнут, шею украшал вишнёвый платок.

Между ним и Вильгельмом стоял массивный письменный стол из морёного дуба. На столе, кроме письменного прибора, гильотинки для сигар — копии настоящего орудия казни, армейского фонарика и массивной пепельницы, пристроилась большая запаянная колба. За стеклянными стенками покоилась мелкая мумия, прикрученная проволокой к металлической подставке. Острые уши, острые зубы, длинные пальцы с когтями. Гость хохотнул, бросив на неё беглый взгляд.

— Засушенный сурикат — отличный сувенир, Вилли! — заметил он. — Особенно, для тех, кто не знает, что это — сурикат. Коринне я бы его не показал.

— Эрих, Эрих, ничем вас не удивишь! — господин барон тоже хохотнул и вынул из ящика стола сигарный кейс.

— Сигару? Знаю, Эрих, кубинские — ваша слабость.

— Не откажусь, Вилли, — Эрих взял одну, отрезал кончик.

Гильотинка свирепо щёлкнула: эта игрушка отхватит палец, если воспользоваться ей неправильно.

Герб и корона на банте отливали золотым тиснением. Эрих зажал сигару в зубах, прикурил от ближайшей свечи.

— «Эль рей дель мундо», — он расплылся в довольной улыбке, медленно выдыхая дым. — У вас, Вилли, превосходный вкус!

— «Король мира», — ухмыльнулся Вильгельм и лукаво подмигнул. — Хочу спросить вас, друг мой, как вы находите Коринну?

Барон глядел испытующе, выложив на стол сцепленные пальцы, но продолжал ухмыляться.

— Весьма своеобразна, — ответил Эрих, стряхнув пепел в пепельницу в виде змея Уробороса. — Сперва — чопорная, аж скрипит, но потом оставляет стойкое впечатление, будто её воспитали в вигваме. Это забавно, Вилли, но в миссию я её не возьму.

Вильгельм насмешливо хмыкнул и тоже взял сигару, нарушив запреты врача.

— Погодите ставить на Коринне крест, Эрих, — он задумчиво вертел сигару в пальцах, но не прикуривал. — Её воспитали для Ложи. Уверен, Коринна ещё себя проявит.

— Возможно, проявит. Когда-нибудь, но не сейчас, — Эрих упрямо отказывался. — Миссии «звонящей» требуют исключительной выдержки, а тут… Хоть убейте меня, Вилли, я до сих пор не пойму, куда и зачем она побежала.

— То есть вы хотите сказать, что отпрыск Старины Боба не годится в Тайные мастера? — вкрадчиво уточнил господин барон.

— Увы, Вилли, ни капельки, — Эрих решения не изменил. — Госпожа баронесса — сущий ребёнок. Море лишних эмоций, а из-за какой-то стёртой пятки мне пришлось нести её на руках через весь парк.

— Ладно, вы меня убедили. Отложу её посвящение на пару лет, — сдался Вильгельм. — Позвольте полюбопытствовать, Эрих, что произошло с вами под Мистеком?

Эрих прикусил сигару. Барон заметил, как он нервно дёрнул плечом.

— Ничего особенного, Вилли, можно об этом забыть, — Эрих стремился к обыденности, но господин барон уловил беспокойство.

Вильгельм стал заметно серьёзнее, постучал по столу кончиком сигары.

— На вас разместили некролог, — произнёс он и выдержал паузу, следя за тем, не меняется ли Эрих в лице. — Как вы это объясните?

Эрих улыбался. Снова эта непробиваемая маска беззаботности. С одной стороны — блестящее самообладание, достойное мастера. Но с другой, сам Вильгельм не мог его понять.

— Вилли, смею заметить, это ошибка, — Эрих указал пальцем на себя. — Как видите, я жив, и с этим трудно поспорить.

Господин барон нахмурил брови: был уверен, что «доверенное лицо» едва не допустил фатальную ошибку. Он сам допустил ошибку, готовя Эриха к вступлению в градус Весьма могучего мастера³.

— Я понимаю, что можно спутать рядовых, — начал Вильгельм достаточно сухо. — Унтер-офицеров, в крайнем случае. Но у вас генеральское звание, Эрих! Каким образом можно было так ошибиться?

Эрих продолжал буднично курить, стряхивать пепел. Он посмеивался — не то над сурикатом в колбе, не то над собственным некрологом.

— Нет, Вилли, я не спорю, мне сурово досталось, — Эрих скрипнул зубами, явно досадуя, что часть из них пришлось заменить золотыми. — Однако, спешу заверить, не смертельно.

— Спешу заверить, — противным голосом передразнил господин барон. — Вы зазнались, и Павлик зашёл вам в тыл, не так ли?

Он хохотнул: поймал, всё же, на некомпетентности. И вперился в переносицу Эриха, ожидая, что он на это скажет. Вильгельм уверен был, что ему нечем крыть: загнал-таки в угол.

— От своры Павлика ничего не осталось, — буркнул Эрих. — Я победил… И, кстати, Вилли, у меня есть отличная новость.

— Какая же? — осведомился господин барон и всё-таки прикурил — тоже, от свечи. Врачи в один голос твердили, что ему нельзя. Но кто же устоит перед «Королём мира»?

Эрих снял перстень с мизинца. Белый металл сверкал ярко, пронзительно — это не серебро и даже не платина. В перстень был вправлен крупный рубин, который бросал резкие отсветы, играя в свете свечей.

— Наши дорогие друзья поставили весьма интересную технологию, Вилли, — Эрих придвинул ближе подсвечник и дунул на одну из свечей.

Та погасла, с фитилька поплыл лёгкий дымок. Эрих поднял перстень, включил фонарик, осветив им рубин. Грани ослепительно вспыхнули, собрав свет в тонкий луч, под которым потухшая свеча загорелась с новой силой. Даже слишком сильно — фитилёк сгорел, воск потёк по чашечке подсвечника. Эрих взглянул на барона и довольно отметил, что его лицо вытянулось в изумлении.