– Твои излишние комплименты мне ни к чему. Хочешь ими сбить меня с толку? – тихо спросила Лена. – «Беги от славы, беги от лести. Они – не слагаемые успеха». Многие хорошие люди, пройдя огонь и воды, медные трубы не преодолевают. Казалось бы, вот оно – счастье! А оно – мимо… Не достается выигрышный билет – успех.

– Мечтаешь отлучить его от себя? Не выйдет, – рассмеялась Инна.

– Современные дети другие, они живут фантазиями и воспринимают мир уже кем-то переработанный. На их рисунках в основном иноземные черепашки ниндзя, которые все время ссорятся и воюют, да еще Барби. Это плохо, – удрученно заметила Аня. – А еще дети теперь не верят в сказки, как верили мы.

– Мой пятилетний внучатый племянник Димочка писал письмо Деду Морозу, а сам мне на ухо «по секрету» шептал, что Деда на самом деле не существует, что его взрослые придумали для детей.

А черепашки – дурное поветрие. Ничего, Ленины книги со временем, когда малыши подрастут, вернут их в реальность, научат понимать добро, – сказала Инна.

Лена улыбнулась, и из ее глаз на миг будто исчезла усталость.

– Тебе интересно писать о стариках, которые имеют право рассуждать о пережитом, потому что уважение к минувшему отличает культурного человека от дикаря? Потому что старики – аккумуляторы всего лучшего в поколении? Оно и понятно, мудрость возраста не затеняется личными пристрастиями. Они уже выше их. Это результат твоего трепетного отношения к представителям старшего поколения? – Этими вопросами Аня-педагог выразила свое серьезное отношение к Лениным книгам.

– Я люблю людей, – коротко ответила Лена.

– Рита говорила, что в советское время легче было писать. Творческие люди знали, что ждет от них государство. Были рамки: это можно, это нельзя. Жизнь была проще, стабильнее, народ был более расслабленный. Люди чувствовали дыхание времени, больше радовались. Раньше писателей вели и подталкивали, а теперь они живут в постоянном напряжении, в состоянии преодоления, собственно как и вся страна. Было духовное и душевное здоровье народа, а сейчас каждому второму требуется психиатр. Государство отыскивало таланты, несло за них ответственность: учило, выращивало, направляло обращаться к вечным и социальным темам, обеспечивало редактуру, трудоустраивало, давало жилье, – «поведала» подругам Аня.

– Сначала казалось, что весь мир принадлежит им. Потом узнавали, что и это недостижимо, и это недосягаемо… – усмехнулась Инна.

– Теперь обо всем говорят открыто, нет повода для аллюзий. А хороший юмор должен строиться на намеках и тонких ситуациях. Поэтому и опускаются многие нынешние юмористы ниже пояса. Происходит общее снижение уровня произведений, – добавила Жанна в разговор подруг еще один отрицательный момент.

– Есть социальный юмор, но я люблю безадресный, независимый от географии, общечеловеческий, но тонкий и умный. А если ощущение черных крыльев над миром, осознание зла, которое проникает во все щели, и невозможность от него избавиться? Не до юмора, – загрустила Аня. – И достойная сатира почему-то отсутствует.

– Она, как правило, развивается и расцветает пышным цветом только в тоталитарном обществе. А у нас демократия.

– Не только, – упрямо не согласилась с Инной Аня. – Недостатков у нас сейчас, пока мы «перестраиваемся», много больше. Есть что покритиковать. Нам нужны таланты с врожденным чувством юмора и вкусом к самоиронии. Эти качества должны быть потребностью души, этакой горчичкой, шикарной приправой к серьезным «блюдам» в характерах юмористов. А сейчас иногда такую примитивную муру со сцены несут! И что самое обидное, считают себя талантами.

– Ты учитываешь потребности и желания читателей? – задала Лене наводящий вопрос Инна.

– В основном, свои. Я пытаюсь вести их за собой. – Во взгляде Лены, обращенном только к Инне, и в ее тоне содержалась мягкая ирония.

– Говоришь читателям: дышите и живите в одном ритме со мной и с моими героями? Заставляешь задуматься о том, что раньше им никогда не приходило в голову? Учишь?

– Ты всё слишком упрощаешь.

– Не хочешь написать роман о современных удачливых предпринимателях? А прообразом взять кого-то рядом живущего, с реальными фактами из его жизни, с конкретной манерой действовать и говорить, узнаваемого.

– Может и стоит. Успешность – важная составляющая современной жизни не только для мужчин, но и для женщин. Но я не готова об этом писать.

– У меня есть много достойных кандидатур из ближайшего окружения. Глаза разбегаются. Ну да ладно, – разочаровано протянула Инна. – Тебе прекрасно удаются книги для подростков, вот и пиши о них. Будь оригинальна, пролагай новые тропы. Окунайся туда, где «смиряются души твоей «моей» тревоги»! И как говорит один мой друг-художник: «Ищи жизнь даже в спящем куске мрамора». Когда я читала твои описания природы, мне казалось, что ты получила благословение на творчество от любимой малой родины – нашей деревни. Ты росла как деревце, питаясь благотворными соками ее земли. Я чувствую в твоих рассказах запах и вкус той нашей жизни, слышу музыку леса, поля, речки. Она – кратчайший путь донесения чувств и мыслей до сердца. И пока я жива, моя душа всегда будет рваться в места моего детства. Эта же музыка ослабляет и смягчает остроту восприятия боли твоих героев. Но тебе необходимо вербальное дополнять визуальным.

– Уже учла. Четвертое переиздание выпустила с рисунками.

– А что расскажешь о своих книгах для взрослых?

– Пишу я их также как детские. Когда накатывает вдохновение, я не могу остановиться, пока течет мысль. Лихорадочно записываю, боюсь что-то потерять, упустить. А тут другие мысли наваливаются, в сторону уводят, разветвляют сюжет… Поэтому случаются хромые и корявые строки с нелепым порядком слов. Вот и приходится впрягаться, терпеливо выправлять, шлифовать, углублять или «пропалывать» текст. Кропотливое редактирование – сложная и затратная по времени работа.

– Я наперед знаю, что ты скажешь. Мол, еще не факт, что с первого раза получается доводить текст до ума.

– Трудно расставаться с произведением в том смысле, что улучшать и дорабатывать его хочется до бесконечности, а времени нет. Неимоверное количество материала и радует, и раздражает одновременно. В нем можно утонуть. И о том хочется поведать, и о другом. Чему оказать предпочтение, что вычеркнуть? И название должно быть достойно замысла.

– Хочешь сказать, что не очень владеешь вопросом или стараешься писать лучше других?

– Лучше себя, – ответила Лена. – Эх! Мне бы хорошего редактора, чтобы он не только жестоко покромсал все мои уже вышедшие в свет тексты, но еще и поучил этому искусству. Пообщаться бы с современными гениями критики. Был у меня прекрасный педагог – Николай Калтыгин, под орех разделал один мой рассказик в полстранички и тем основательно «вправил мне мозги». Я ему безмерно благодарна. Жаль, что он больше не находит для меня времени. Я понимаю, собственные счастливые семейные заботы и творческие труды положительно захватили его в плен. И этому тоже можно радостно завидовать. Но способности писателю и критику даются для того, чтобы ими пользоваться, делиться. Возродить бы институт редакторов! Я скромно пытаюсь без них обойтись, но у меня это плохо получается, – «навела» на себя критику Лена.

– Мне понятен вариант, когда впечатлительность и соображение составляют единое целое, – заметила Инна.

– Мне тоже. Но ведь увлекаешься. – Лена улыбнулась, давая этим понять, что одобряет подругу. Потом о другом заговорила:

– У меня нет супергероев. Я пытаюсь постичь непростые и подчас по-настоящему драматические судьбы обыкновенных людей. Мне важна атмосфера в семьях. Юмор я признаю только добрый, элегантный, чуть ироничный, не унижающий человека.

– По типу того, как шутит твой сынок? Как-то сижу я у тебя в гостях и смотрю наш с тобой любимый канал «Культура», а твой Андрюшка проходит мимо меня в свою комнату и, как бы между прочим, говорит, мол, с вами еще не здороваются дикторы телевидения? А другой раз ты зовешь его к столу, и я слышу: «Мамочка, мне некогда, пообедай с президентом, он сейчас выступать по телевизору будет». Или еще: «Мама, ты следишь за временем? А то без тебя дикторы могут не начать твою любимую передачу». Прелесть!