– Ну да, ну да, конечно… И такое бывает, – досадливо усмехнулась Инна. – А Федька, наверное, придерживается байки о том, что Бог возвысил Адама над Евой, дав мужчине духовное превосходство над женщиной за то, что она его, бедненького, совратила яблочком. А зачем поддавался? Зачем перед Богом плакался, мол, не виноват, это всё она. И этот слабак и слюнтяй дан женщине как надёжа и опора?.. Что-то я этого духовного мужского превосходства не наблюдаю. В нашей жизни все больше с точностью наоборот. Где доказательства в пользу этой версии? Не до конца продумали ситуацию составители религиозных сюжетов. Да и с ребром Адама, мне кажется, у них промашка вышла. – Инна раздраженно махнула рукой.

– Сколько всего наговорила! Будто бездна прошла через тебя и остановилась на ступенях перед преисподней. Сама-то понимаешь, что несешь? – возмутилась Жанна.

– Да уж как ты бездумно, ни бельмеса не соображая, не цитирую вызубренное. Впрочем, каждому свое… Пойми, именно в женщине духовные силы возобладали над животным началом и это возвысило ее над мужчиной. О ней можно сказать – Ее Величество Женщина! Вот поэтому всегда принижали и порабощали ее мужчины грубой физической силой и много еще чем непорядочным.

– Схлестнулись и перепутались две линии мнений. Опять это твой иронический скептицизм! Прекрасная тема для спора в ночи, – усмехнулась Лена.

– …Сладко подчиняться талантливому, приятно радеть о хорошем человеке!

– И если уж умирать, так с музыкой и в гибельном восторге! – Это Инна шутливо перебила и притушила высокую интонацию Ани.

– Женщины думают сердцем – вот в чем причина наших бед.

– Этим твои познания и ограничиваются?

– По-настоящему любящий человек бывает таким трогательным, таким незащищенным.

– Что-то ты, Анечка, совсем расчувствовалась. Луна на тебя влияет? – с легкой насмешкой спросила Инна.

Лена слышит:

– …Случись Эмме погибать на глазах у Федьки, он не спас бы ее, – резко заявила Инна. – И пальцем бы не пошевелил.

– Не может быть, – неуверенно возразила Аня. – А если бы, допустим, обе тонули?

– Ну уж если в ссорах он становился на сторону любовниц… Ни дна ему ни покрышки! Федька как зверь кидался на жену, защищая очередную дрянь, чем окончательно добил бедняжку. Эмма, наверное, до сих пор не может оправиться от унижения. Хвалить любовниц при жене – верх нетактичности и непорядочности, а защищать – верх подлости. Ждать от Федьки добрых дел для жены и детей – все равно что искать свой завтрак в пасти у льва с горящим факелом в руке, – зло фыркнула Инна.

– И все же когда Федор подошел с любовницей к остановке, где стояла Эмма, он сразу направился к жене. А та женщина потопталась, поерзала, и, распсиховавшись, чуть ли не бегом помчалась от них через дорогу. Эмма даже голову не повернула в сторону соперницы, только глаза презрительно сузила. Я сама видела эту сцену, когда приезжала к ней в гости.

– Та женщина, наверное, побоялась публичного скандала. Ох, я бы ей устроила! – воскликнула Инна, услышав уверения Ани.

– Обладание падшей женщиной – а изменяющая замужняя и есть таковая – не доставляло истинного удовольствия, вот Федор намеренно и возвышал ее в своих глазах, мол, порядочная, умная, чтобы гордиться ею и прежде всего собой, мол, какую бабу имею! Он прекрасно знал, что она подлая тварь, но не хотел «слышать» этого, потому что сам был такой же. В его мечтательном воображении любовница – чистая прекрасная возлюбленная, будь она даже Бабой Ягой, а он – прекрасный принц, – предположила Жанна. – А жена в его глазах обыкновенная домработница, независимо от того, кто она вне дома. Любовницу-то он в быту не видит, иначе бы давно от нее сбежал.

«Нам бы «почитать» мысли на этот счет самого Федора», – про себя усмехнулась Лена.

Разговор свернул в другое русло той же темы.

– Эмма, по ее же собственному признанию, не умеет жить одна. Днем еще туда-сюда, вся в делах, а ночью… на нее давила громада горького одиночества и тоскливых мыслей. Страшное дело, «когда ты есть, а тебя не надо», – вздрогнула седыми змейками бровей Аня. – Если Федор долго не приходил домой, Эмма переживала до одурения. Такая вот странная особенность. Вот и молчала. Мне это трудно себе вообразить, тем более что они жили как квартиранты. Да-а, не задалась жизнь Эммы, – печально, но с некоторой запинкой произнесла Аня, очевидно, неоднозначно относясь к рассказанному ею же факту. – Говорят, надо представить себе, что произойдет, если этого человека в твоей жизни вовсе не будет, а потом решать: разводиться или нет. Вот, видно, Эмма и решила.

Моя подруга все время на мужа обижалась. Было за что. И вдруг он скоропостижно умер. На ее глазах рухнул, когда они в театр собирались ее наряды и «брильянты» выгуливать. Подруга разом сникла, потерялась в одиночестве. Все ей стало не мило. Может, поняла как он был ей дорог, как нужен был?

– Ну был бы рядом с Эммой равнодышащий, а так… Не понимаю, – неуверенно пожала плечами Жанна.

– Поплясал бы Федька у меня на горячих угольках!

– На куски порвала бы, в порошок истерла и тесто замесила, – насмешливо отреагировала Аня на привычное хвастовство Инны.

– Ты понимаешь, живя с Федькой, Эмма как бы ежедневно принимает яд, который ее медленно убивает. От яда можно избавиться, лишь поменяв или очистив среду обитания. – четко и однозначно выразила свой взгляд на проблему Инна.

«Ну, положим, я с тобой согласна и что из того? «Обвешиваешься» угрозами: я бы, я бы, и на том все заканчивается», – презрительно передернула плечами Жанна.

– Но как избавиться? – задала прямой вопрос Аня.

И получила не менее прямой ответ:

– Головою в омут! Элементарно! Помнишь эту нашу студенческую фразу? Теперь, правда, говорят: «Элементарно, Ватсон».

– Кому в омут? Мартышкин труд что-то кому-то советовать, – ошеломленная мощным выбросом отрицательных эмоций, попыталась остудить Инну Жанна. – Не лопни от злости. Догадывалась, что ты с «приветом», но чтобы настолько... Если так и дальше пойдет наш разговор, то страшно подумать, чем он может закончиться.

– «Злая ложь и правда мудрая

Пред тобой равны, любовь!»

Осип Мандельштам. Философ! – сказала Лена задумчиво.

А размышляла она совсем о другом: «Завтра Федор не услышит от девчонок ни одного слова порицания, но и добрых слов от них не получит. Будут вежливо не замечать. А Инна может сорваться. Надеюсь, не при всех».

– Прямо убила бы Федора! – вырвалось у Ани. – Хочется схватить черенок от лопаты и дубасить, дубасить… У нас женщина – опора семьи, а не эти… так называемые мужчины.

– Ну что ты, Аннушка, плохих не так уж и много, – успокоила ее Лена.

– Неверных мужей хочешь уничтожить-извести? Новые появятся. Они же как тараканы. Переползут. Их если только ультразвуком… – посмеялась Инна над взбудораженностью Ани.

«Видно, содрогнулось Анино доброе сердце от пронзительного сопереживания, – вздохнула Жанна. – Душа ее закрыта для пустых и холодных глаз... Всю жизнь привыкла обуздывать себя. С детства жила с осознанием обреченности и беспощадности суровой судьбы, потому и жизнерадостности в ней мало. А с возрастом еще и слишком ясное и покорное знание истины, что жизнь каждого человека – миг во вселенной и часто неудачный, наложило свой отпечаток… Ноет, это да. Но ведь по-своему борется за души, работая с детворой, потому что верит во что-то большее, чем материальное потребление. Не стремится к недостижимому, но есть у нее воля к жизни, есть мужество жить достойно. Молодчина».

– Как-то я ехала в такси по карточке детдома. Разговорилась с шофером. И вдруг он так искренне-радостно улыбнулся, вспоминая о любовнице. Тут я ему вопросик на засыпку подкинула, мол, хотелось бы вам, чтобы ваша жена, пока вы на работе, вот так же радовалась с другим мужчиной и тоже считала, что ничего плохого не делает, и говорила бы, что грешки жизнь украшают? За что вы уважаете ту женщину, которая развлекается с вами, а может, и не только с вами? За удовольствие, которое она вам доставляет?