Зато у нас все еще был Интернет. Теперь он представлял собой ограниченную сеть без соответствующего доступа к заграничным провайдерам, разумеется. Но людям стало не до него. В виду понятных событий. Социальные сети, которыми раньше пользовались во всю наши предки, стали неактуальными. Снимать всякие сторис, вроде это слово я слышал от своего деда, когда на тебя направляют стволы и угрожают или что-то типа: смотрите, вот тут я, а вот тут помойка или дешевый бар, например, вроде бы не самое занимательное и эстетичное занятие. В целом тьма, без единого намека на, хотя бы, маленький лучик света.

Погрузившись в свои размышления, я не сразу понял, что проехал свою остановку. Черт. Теперь до жилища добираться не менее часа пешком, а учитывая время суток и FNP-9 старенького образца, любезно подаренного дядей и привезенного им из США еще до запрета въезда и выезда, шанс на то, что я доберусь живым или, по крайней мере, покалеченным, ничтожно малы. По одиночке редко кто ходит, а вот группировкой, пожалуйста. Особенно в ночное время.

Перебрав все возможные варианты развития событий, которые могут со мной приключиться, а в особенности с моей впечатляющей удачей, выдохнув, я вышел на конечной остановке. Академический район. Оглянувшись по сторонам, я двинулся в путь, в это путешествие смерти. Уверен, вам смешно, мне вот не очень. Не то, чтобы я отличался трусостью, нет. Скорее наоборот. Я умудрялся ввязываться в такие переделки, что после таких вот рискованных вылазок по ночам, теперь я хожу со шрамом, пересекающим практические все лицо, начиная от виска и заканчивая нижней челюстью на противоположной стороне. Пару раз были сломаны три пальца на правой руке, тот случай, когда я в буквальном смысле вырвал глазные яблоки у одного их сотрудников Отдела А, соответственно поплатившись за это. Все-таки мне удалось сбежать. Благо талант легкоатлета мне пригодился. Глаза пока были целы, но мне пообещали, что это лишь вопрос времени. Таких историй в моей жизни хоть одним местом жуй. Как-нибудь я обязательно их все вспомню, хотя, скорее всего, только когда буду помирать, лежа где-нибудь в вонючей подворотне, прокручивая все воспоминания свой жизни.

Футболка взмокла от пота, заставляя невольно поеживаться от легкого дуновения ветра. Держась за кобуру, ну так, на всякий случай, я двигался почти трусцой, стремясь как можно скорее добраться до единственного безопасного для себя места. Украдкой, оглядываясь по сторонам, я словно змея, ловко преодолевал препятствия в виде неработающих валяющихся на земле автоматов с колой, обломков зданий и валяющихся гниющих человеческих конечностей. Запах, насекомые, все это щипало глаза, так, что наворачивались слезы, о рвотных позывах я вообще молчу.

До убежища оставалось где-то минут двадцать, я уже представлял, как забегаю в свою комнату, пусть не уютную, но зато оснащенную видео наблюдением и дешевой сигналкой, что давало мне призрачную возможность почувствовать себя в относительной безопасности.

Почти поверив в то, что сегодня мне все-таки удастся добраться целым и невредимым, я слегка замедлил шаг. Ну вот. То, о чем я говорил. В неярком свете единственного фонаря на квартале стали прорисовываться фигуры. Трое. Двое высоких, широкоплечих. Третий совсем мелкий пацан, и, судя по выкрикам, все они либо пьяны, либо под изрядной долей наркоты. Не Отдел А. Облегченно вздыхаю. Но сомнений нет, все однозначно вооружены.

Расстояние между нами сокращалось. Лучшая защита – нападение. Это я усвоил еще мальцом. Стремительным движением достаю ствол. Прицеливаюсь. Выстрел. В голову. Минус один.

Мелкий с нечленораздельными воплями пытается сбить меня с ног, одним движением сбрасываю с себя. Видимо слишком сильно. Отлетает в сторону, скулит. Секундная заминка. Всматриваюсь в маленькое лицо. Неужели ребенок? Нет. Всего лишь морщинистое лицо наркомана недоростка.

Любопытство сыграло со мной в очередной раз злую шутку. Оставшийся амбал выпускает в меня почти половину обоймы. Раз. Два. Три. Четыре. Рука. Плечо. Грудь. Наверно задело что-то жизненно важное. Промах. Пистолет невольно выпадает у меня из руки. Падает на землю. Несмотря на оглушающую боль, пытаюсь его поднять, но мелкий засранец выбивает его у меня из-под рук. Высокий хватает меня за край футболки, притягивает к себе и заглядывает мне в глаза. Дуло пистолета в голову. Чувствую холодную сталь. Внутри все сжимается. Неужели все так и закончится? Глупо. Очень глупо. Я всегда надеялся, что перед смертью, где бы она меня не настигла, я должен сделать что-то важное в своей жизни. Ведь у каждого человека есть свое предназначение. Так ведь?

–Наигрался, ублюдок?

В ответ я лишь плюнул. Не знаю, попал ли я ему в лицо, а может просто себе же на ботинки. Вспышки боли не давали особо думать по этому поводу. Все, что я видел перед выстрелом, было лишь отвратительно изуродованное лицо со стеклянными глазами и запахом явно ощущаемой гнили изо рта. Мгновение. Выстрел. Как будто выключили картинку на мониторе. Тьма. Секунды оглушающей боли такого масштаба, что если бы я мог открыть рот и закричать, прежде чем мои нервные клетки и рецепторы начнут отключаться, смог докричаться бы до самого бога, если бы он был, конечно. Все. Темнота. Никакой боли. Абсолютно ничего.

«Никто не умрет девственником.

Жизнь всех поимеет».

Курт Кобейн

Я не видел своего тела. Ко мне не приходила Смерть. Я оставался в сознании, но ничего не понимал. Тьма была настолько концентрированной, что казалось, будто я – часть ее. Страх, непонимание, ужас. Круговорот этих эмоций, казалось, будет теперь со мной всегда. Ну что ж, Леонид Владимирович, поздравляю. Скорее всего, вам любезно оставили место в чистилище. Или как там называют ад.

Я не знаю, сколько времени прошло. Может десять минут, а может десять лет. Я практически помнил все происходящее со мной накануне. Странно. Я всегда думал, что умирая, твое сознание, воспоминания просто испаряются. Религиозным я никогда не был. Да и в семье особо не рассчитывали на бога. Отца я видел всего лишь раз. И то, не в хорошем свете. Приполз на коленях к матери, вымаливая прощение и прося дать денег на дозу. Тогда я был сопляком, если мне не изменяет память. Мог только реветь, смотря на все происходящее. Воспитывали меня в основном дедушка с бабушкой. Мать пропадала на работе, стараясь заработать на еду. Где она работала, я не знал. Но знал точно, что явно не на «чистой» работе.

Именно дедушка с бабушкой воспитали меня порядочным, с понятиями чести и собственного достоинства человеком, дали хоть и начальное, но образование. Со школы, где я учился, меня благополучно выгнали в пятом классе. Просто подрался не с тем парнишкой. Вступился за девчонку. Малолетний дурак, что сказать. Горжусь собой до сих пор.

Мне требовалось лишь научиться читать и писать, чтобы самому начать заниматься дисциплинами, которые вызывают у меня интерес. Благо я успел застать то время, когда нужную информацию еще можно было получить в свободном доступе.

Друзей у меня было хоть отбавляй. Я всегда отличался компанейностью и простотой в общении. Врагов тоже было немало. В свои пятнадцать я понял, что быть просто умным и начитанным недостаточно. Постоянные драки, в которые я влезал, защищая себя и своих непутевых друзей, заставили меня переосмыслить свою физическую подготовку. Я записался на секцию легкой атлетики. Бегал я неплохо, а вскоре уже так, что в соревнованиях, через год тренировок, занимал почетные места. Уже тогда из худощавого высокого нескладного подростка появился, если не качок, то молодой человек весьма занимательной внешности. К слову, так говорили мне девчонки, которые пытались, так или иначе, заигрывать со мной. Я не хвастаюсь, не подумайте.

С наступлением темных времен, улица начала учить выживанию. Рукопашный бой, оружие. Если по рукопашке у меня были тренировки в режиме реального времени, то с оружием дела поначалу шли не так гладко. Спасибо дяде, брату отца, который за последний месяц своего приезда к нам, научил меня основам техники стрельбы, сумев объяснить механизм выстрела и основы баллистики. Все это было интересно. Но на учебных стрельбах, которые устраивал мой дядя, я нещадно мазал. Мазал до тех пор, пока не влез в свою первую серьезную заварушку. Что тут скажешь. Инстинкт самосохранения дал о себе знать. Тогда я понял, что механизм четкого прицеливания у меня срабатывает лишь тогда, когда я нахожусь на грани жизни и смерти.