Отличительной моей чертой была повышенная говорливость. Говорить я начала рано. И с тех пор не замолкала. Говорила я всегда очень много. И заболтать могла любого. До сих пор не знаю, достоинство это или недостаток…
Приняв вахту, мама брала на руки сначала меня, потом свои лекции и ходила по комнате, пытаясь одновременно угнаться за двумя зайцами, то есть занять чем-то меня и усвоить новые знания. Судя по одним пятеркам в институте и почти идеальному ребёнку, ей это удавалось неплохо. Мама мне потом рассказывала, что она читала вслух непонятные мне термины (мама училась на инженера-металловеда), а я, сидя у неё на руках, с очень важным видом их повторяла. Возможно, это как-то повлияло на то, что когда я выросла, я выбрала тот же самый вуз, что и мама, хоть и другой факультет.
Другой факультет я выбрала, видимо, от того, что с мамой я так и не доучилась. В один год и пять месяцев меня отдали в ясли. И с тех самых пор к моему воспитанию подключилось и общество. Надо сказать, всё это не способствовало улучшению моего аппетита. Он как был плохим, так и остался. Как утверждала моя мама, это было от того, что других детей нашли просто в капусте, а меня в кислой. И надо сказать, в её словах было разумное зерно…
Пролетая над родным гнездом…
Предисловие
Продолжаю повествование про свои ранние годы. Это вторая статья из цикла "Родом из детства". И я в этом повествовании получилась немного другой. Не такой, как в первом рассказе. Но этому есть логическое объяснение. Всё дело в том, что воспитывали меня и мама, и бабушка. Так вот, с мамой я была одна, а с бабушкой другая. Ребёнок тонко чувствует и понимает, с кем как себя вести. С кем можно покапризничать и повредничать, а с кем лучше быть шёлковым и послушным… На кого можно залезть и сесть на шею, удобно свесив ноги, а с кем лучше пыхтеть, отдуваться, но идти самому. Поэтому там, где я капризная и вредная – это я с мамой, а там, где почти идеальная – это я с бабушкой. Тут всё объясняется просто.
Пролетая над родительским гнездом…
Накормить ребёнка – одна из вечных родительских проблем. Хотя раньше, думаю, таких проблем у большинства населения просто не было. Вернее, эти трудности как раз-таки были, но не в том смысле, который подразумевается в этой статье. С едой раньше было хуже. Настолько хуже, что люди часто голодали. И еде радовались. И дети, и взрослые. А, сейчас в развитых странах, в эпоху продуктового изобилия, накормить ребёнка правильной и здоровой пищей превратилось в одну из очень непростых задач в деле воспитания подрастающего поколения.
И здесь в ход идут все подручные средства. И задействуются любые методы, как жёсткие и авторитарные, не оставляющие ребёнку права самостоятельного выбора и относительной свободы действий, так и более щадящие, мягкие и гуманные – например, подкуп и шантаж. Бывает, конечно, и откровенное запугивание. Но в этой статье речь пойдёт только о цивилизованных методах. Другие методы мы здесь рассматривать не будем.
Мои воспитатели, мама и бабушка, как и большинство воспитателей того времени, были приверженцами самых жёстких и самых что ни на есть авторитарных методов, применяемых при выращивании потомства. Их система воспитания базировалась на полнейшем подчинении младшего старшему и на его, младшего, то есть, беспрекословном повиновении. Младший не имел права голоса. По определению. В семье царила монархия. И даже не конституционная. Правящей верхушкой была бабушка. И по совместительству же и рабочим классом. Бабушкин авторитет был непререкаем. Её авторитет никто и не оспаривал. Какую же должность занимала при ней моя мама?.. Думаю, должность премьер-министра. Как и бабушка, мама тоже совмещала две должности. Премьер-министра и угнетаемого и притесняемого рабочего класса. Надо признать, самого рабочего из всех рабочих… А кем была я? А я олицетворяла собой те самые пресловутые низы. Бесправные, но не забитые. Потому что физические наказания, к счастью, в нашей семье не применялись. У нас всегда предпочитали действовать убеждением. И верили в силу слова. В нашей семье вначале было слово. Так вот, я была теми самыми низами, которым даже в голову не приходило бунтовать и которые с покорностью принимали все те инициативы, распоряжения и директивы, которые спускались сверху.
Как ни парадоксально, я была с одной стороны как бы внизу и находилась в полном подчинении у облечённых властью, а с другой стороны – вверху и высоко вверху, на самом что ни на есть привилегированном положении, принимая как должное, внимание и заботу окружающих, и награждая их время от времени своими капризами. А покапризничать-то я любила!
Мама, как я уже упоминала, тоже была сторонницей жёсткой дисциплины и беспрекословного повиновения. И приверженцем традиционных идей в воспитании. Но ей никак не удавалось воплотить свои педагогические теории в жизнь. Ей не удавалось реализовать все свои идеи из-за того, что она не умела командовать. В каждом из нас сидит начальник. В ком-то либеральный, у кого-то сторонник жёсткой диктатуры, у кого-то хитрый с маской демократа. Так вот, мамин внутренний начальник был слаб. Он был слаб, беспомощен и недальновиден. И постоянно позволял своим подчинённым садиться себе на шею.
И не смотря на то, что воля у моей мамы такой твёрдости, что об неё можно сломать металл, она не может заставить других выполнять её решения. Потому что мамина стальная воля всегда обращена только на неё саму. По отношению к себе мама всегда была предельно безжалостна и абсолютно беспощадна. Всю жизнь она прожила и живёт, как аскет, истязая себя регулярно запредельными нагрузками и расставляя вокруг себя, словно красные флажки, сплошные запреты. По отношению к другим мама всегда была мягка, уступчива, стопроцентно уступчива и в полной боевой готовности помочь. Мама всегда жила и живёт не для себя. Она всегда жила и живёт для других, забывая о себе. Мама – чистой воды альтруист. Мама – стопроцентный альтруист. Мамин альтруизм – самый чистый и незамутнённый из всех видов альтруизма, которые мне довелось когда-либо повстречать…
Но продолжаю о своём детстве.
Помню, вернее помню из маминых рассказов: мама опаздывала на работу, а раньше с этим было строго, бежала по лестнице через две ступеньки вниз, а я стояла у дверей бабушкиной квартиры и ревела белугой: ты меня не поцелула! Мама бегом взбиралась уже через три ступеньки вверх, целовала меня, успокаивала и мчалась на свою работу.
Или мама в другой раз опаздывала на работу, а меня нужно было ещё и в ясли забросить, она быстро очень меня одевала, на всех скоростях, а я тут же расстёгивала свою уже застёгнутую мамой кофточку – все до единой по одной пуговичке на ней и говорила: нас воспитательница не так учила и медленно, непослушными пальчиками, застёгивала её опять, повторно, но уже «сверху вниз», как полагается, а не «снизу вверх», как застегнула неправильно мама. Пресекая все попытки помочь, чтобы хоть как-то ускорить процесс, криком. Мама была супертерпеливая. И всегда давала на себе «ездить». И с ней я могла вволю капризничать. И проявлять свой вредный характер. Чего никогда не могла, например, позволить себе при бабушке. Дети очень хорошо понимают, с кем можно капризничать, а с кем лучше не надо. И постоянно проверяют предел терпения взрослых. А также регулярно испытывают их на прочность.
А мама? Кем она была всё же в семейной иерархии? Мама была главой в соседнем королевстве. И одновременно в моём подчинении. Причём, в полном. Мама была главой в нашей с ней маленькой ячейке общества. Мы с папой и с мамой жили отдельно (но не всегда) от бабушки с дедушкой. Бабушка и дедушка – это мамины родители. Августа Иосифовна и Василий Владимирович. Но я, разумеется, звала их не по имени-отчеству. А просто бабушка и дедушка. Бабушкино имя Августа в семье мы сокращали до имени Авва. В бабушкиной молодости подруги и некоторые знакомые звали её Аввочка.
До моих года и пяти месяцев, до тех пор, пока меня не отдали в ясли, мы с мамой жили у её родителей. С ними же жил и мой дядя, мамин младший брат. Я звала его просто Женя. Когда я родилась, он был совсем ещё молодым. Ему было семнадцать лет. К сожалению, впоследствии, он так и не женился и не создал свою семью. Детей у него тоже не было.
