Этот мужчина смотрел на меня и мне было страшно.

В комнате стало тихо. Улыбки сошли со взрослых лиц. Все сразу стали серьёзные. Все сразу занялись взрослыми делами.

Глава третья

О пользе чтения детских сказок

Мама подвела меня к столу. И сказала: «Вот это мой стол!» И, усадив меня на стул, стоящий возле него, произнесла: «А вот это мой стул!» И пояснила, что эти вышеозначенные предметы производственного инвентаря принадлежали ей, а значит, и я могла любезно ими воспользоваться. То есть они мне были предоставлены мамой как бы во временное пользование.

Разумеется, я не знала тогда всех этих умных слов, и мама, конечно же, говорила со мной другим языком, но нельзя забывать, что эти рассказы пишет всё-таки взрослый человек. И этот взрослый человек уже не может мыслить без этих умных слов. Этот взрослый человек давно уже забыл, как мыслит четырёхлетний ребёнок. А если бы даже и вспомнил свои мысли из прошлого и записал бы их, то другим взрослым попросту стало бы неинтересно читать этот рассказ.

Но я отвлеклась.

Итак, в моём распоряжении оказались стол и стул. А это было уже немало.

Мама продолжила развивать свою мысль дальше. Она мне разъяснила, что все остальные предметы мебели в данной комнате ей не принадлежали. А это значит, что никаких прав ни она, ни я, на них не имели. Эта была чужая собственность. И их владельцам очень бы не понравилось, если бы я начала околачиваться рядом. Или, не дай бог, решила бы всеми этими чужими материальными благами, чужими объектами социалистической собственности воспользоваться. Это было бы незаконно. И повлекло бы за собой нежелательные последствия. Ибо посягательство на предметы социалистической собственности карается законом.

Я была ребёнком понятливым. И попыталась схватить тетрадь, лежащую на мамином столе. Раз уж она была мне предоставлена во временное пользование.

Ловким выверенным движением мама вернула свою тетрадь обратно. И убрала подальше. Подальше с моих глаз. И пояснила, что хоть стол временно и был дан в моё полное и безоговорочное распоряжение, но всё же, всё, что на нём находилось, было исключительно предметами личного маминого пользования. И любое на них посягательство могло караться если уж не законом, то мамой лично уж точно.

Я была ребёнком сообразительным. А потому всё поняла.

Тем более, я знала Сказку «Три медведя» и слишком хорошо помнила, к каким ужасным последствиям привело сидение за чужим столом на чужом стуле и незаконное использование предметов чужой собственности.

Я была ребёнком с развитым воображением. И сразу же очень ярко и образно представила себе, каким страшным и громким голосом, голосом Михайло Потаповича, заревел бы самый страшный мужчина в этой комнате: «Кто сидел на моём стуле? Кто сидел за моим столом? Кто брал мою ручку? И исчеркал ею всю мою тетрадь?». И мне стало страшно. Заранее страшно. Это и стало великолепным сдерживающим фактором и одновременно надёжной гарантией от любых неправомерных действий и от любых посягательств на чужую собственность с моей стороны.

Мама положила передо мной листок и ручку и сказала, что этой ручкой на этом листочке я могу рисовать. Рисовать всё, что мне вздумается.

Я схватила ручку, чтобы успокоиться, но мама мягко взяла её у меня из рук, положила на стол и продолжила. Продолжила меня запугивать.

Она показала мне на дальнюю дверь, которая вела куда-то из этой комнаты и сказала мне ни в коем случае к ней не подходить. И ни в коем случае её не открывать. А если я это сделаю, случится самое страшное. Ужасное и непоправимое.

Она показала мне на дальние шкафы. И сказала мне ни в коем случае к ним не подходить. И ни в коем случае их не открывать. А если я это сделаю, случится тоже самое страшное. И тоже ужасное и непоправимое.

Я согласно кивнула и даже и спрашивать, что же такое случится, не стала. Ведь мне не так давно читали Сказку о Синей Бороде и я слишком хорошо теперь знала, что некоторые двери лучше не открывать, а в некоторые шкафы лучше не заглядывать.

Мама окинула взглядом свой стол, словно прощаясь с ним навсегда, ещё раз строго посмотрела на меня, сказала: «Я сейчас!» и вышла. Вышла из комнаты.

Глава четвёртая

Мама потерялась…

Мама вышла за дверь.

А я осталась одна. Одна в чужом мире. И без мамы.

Уходя, она сказала: «Я сейчас!». Но проходили томительные минуты ожидания, а мамы всё не было… Мне казалось, что «сейчас» – это быстро. Но «сейчас» оказалось слишком долгим…

Я с тоской смотрела на дверь. Но никто не приходил. Никто не приходил за мной.

Я была ребёнком усидчивым. Но только тогда, когда можно было бегать. А когда прыгать стало нельзя, вся моя усидчивость сразу куда-то исчезла.

Легко быть усидчивым, когда можно бегать. А когда прыгать и шуметь нельзя, усидчивым быть очень сложно.

Я вздохнула. Взяла ручку. И нарисовала принцессу.

Я не владела средствами художественного выражения. И та кособокая принцесса, которую я нарисовала, не могла в полной мере отразить всю безнадёжность моего положения, всю безысходную глубину моего отчаяния, всю беспросветную тоску и смятение, охватившие меня.

Я чувствовала себя потерянной. И одинокой.

Я была одна. Совсем одна… Одна в чужом мире.

Этот чужой мир не был предназначен для детей. Этот серый мир был непонятным и пугающим.

И даже принцесса не могла скрасить моего одиночества. Ей тоже, как и мне, было грустно. Ей тоже, как и мне, было страшно. И для неё тоже этот мир был чужим. Её тоже пугал этот мир. Этот мир был неподходящим для принцесс. Он был неподходящим для принцесс и детей. Слишком он был серьёзный. Слишком он был взрослый.

Я смотрела на принцессу и мечтала, чтобы поскорее вернулась мама.

Мы с мамой всегда были как Солнце и Планета. И если для мамы Солнцем была я, то для меня Солнцем была мама.

Там мы с ней и вращались друг вокруг друга. Я была смыслом маминой жизни. А мама была центром моего Мира и Светом, согревающим и освещающим всё вокруг и дарующим жизнь. Мама была центром притяжения моей Вселенной.

И наше взаимное с мамой притяжение было намного сильнее, чем полагалось по всем законам, чем полагалось по всем законам физики, чем полагалось по всем человеческим законам.

И если мама исчезала из моего поля зрения, если мама исчезала за горизонтом, в моём Мире наступало солнечное затмение. В моём Мире сразу же делалось темно, холодно и неуютно. В моём Мире сразу же делалось страшно.

С высоты своего взрослого опыта скажу, что опасно столь сильно вовлекать и затягивать ребёнка в свою орбиту. Опасно так сильно привязывать ребёнка к себе. Это мешает ребёнку развиваться. Это мешает ему познавать мир. Это делает его более уязвимым и беззащитным перед внешним миром. Это делает  уязвимым и беззащитным и сам внутренний Мир. Мудрое воспитание и заключается в том, чтобы ребёнку было комфортно на разных орбитах. А не только в материнской. Воспитывая, необходимо сделать так, чтобы ребёнок почаще мог заглядывать за границы своего Мира и иногда выходить за пределы своей Вселенной.

Мы с принцессой задумчиво смотрели друг на друга. А мамы всё не было.

Я и раньше на время оставалась без мамы.

Но все те места, где я раньше оставалась без неё, были оборудованы для детей. Они были яркими, красочными и разноцветными. Там можно было бегать. Шуметь. Играть. Собирать башни из кубиков. Или делать дома из конструктора. Лепить из пластилина. Или из глины. Там были цветные карандаши и краски. Там были мелки и скакалки. Там были любимые книги. И пусть я не умела читать, но ведь можно было рассматривать в книгах чудесные цветные картинки. В тех местах, в которых я оставалась без мамы, были куклы, мячики и машинки. В тех местах были другие дети. Или родные стены. И если мама исчезала за горизонтом, со мной рядом обязательно был кто-нибудь из близких. Или хорошо знакомый взрослый.

И если мне приходилось ждать маму, я ждала её в своём привычном мире, занимаясь своими привычными делами и не выпадая из своего привычного ритма жизни.