Иногда мне приходилось ждать кого-нибудь и в чужом мире. Но там всегда рядом со мной была мама. А рядом с мамой и минуты ожидания текли по-другому.
А в тот день, про который я веду свой рассказ, ждать было очень тяжело… Это был мой первый опыт. Я впервые ждала маму в чужом непривычном мне месте.
До этого дня все ждали только меня. Я была копуша. И все давно уже к этому привыкли. И мама, и бабушка, и воспитательница в детском садике – все взрослые, окружающие меня, были терпеливые. И всегда безропотно, покорно и молчаливо ждали меня. Ждали, пока я поем. Ждали, пока я оденусь. Ждали, пока застегну свои пуговицы, пока завяжу свои шнурки. Они ждали и никто меня никогда не подгонял. И ходила я тоже медленно. Медленно и неспешно. По сравнению со взрослыми. Но мама, идя со мной, всегда замедляла свой шаг. И идти с ней было приятно. Приятно, комфортно и легко.
Все всегда ждали меня. А теперь я ждала. Ждала свою маму. И это было непросто…
Один раз я уже пережила опыт расставания с мамой. Опыт расставания с мамой в чужом незнакомом мне мире. Но этих переживаний я не запомнила. Потому что была тогда слишком мала. Те душевные раны давно затянулись. А о том случае рассказала мне мама.
Тот опыт был слишком страшным для меня. Это был мой первый день в ясельной группе детского сада. Мне тогда был один год и пять месяцев. Мама принесла меня в ясли с утра. В первый раз. Принесла и сразу же ушла. А меня оставила там. Оставила до вечера. Когда она уходила, я не плакала. Потому что засмотрелась на красивые игрушки. А когда оглянулась… мамы рядом уже не было.
Я её звала, а она мне не отвечала. Я кричала: «Мама!»… а в ответ была тишина… Я звала и звала маму, задыхаясь от плача. Но мама на мой зов так и не пришла. В этот день рухнул мой Мир. Я была тогда слишком мала, чтобы понять, что мама меня не бросила. Я была слишком мала и не понимала, что мама за мной обязательно придёт. В тот день я потеряла маму. В тот день я потеряла её навсегда. Я целый день плакала, задыхаясь от слёз. Я целый день отчаянно звала её. А в ответ была тишина. Я была одна. Совсем одна. Среди незнакомых людей. Я звала и звала маму. А мама всё не приходила и не приходила…
Я была одна. Совсем одна. В чужом незнакомом мне мире. И я плакала и звала маму, стоя на руинах собственного рухнувшего Мира и едва уцелев под его обломками…
Я плакала, как плачет детёныш, потерявший свою мать. Я плакала, как плачет детёныш, оставшийся сиротой…
Я оглянулась на дверь. Мамы всё ещё не было.
В отличие от того ребёнка, я знала, что мама не бросила меня. В отличие от мамы того ребёнка, моя мама вышла ненадолго. В отличие от того ребёнка, я знала, что мама вернётся ко мне.
Я посмотрела на дверь. Мамы всё ещё не было.
И я снова и снова ждала свою маму…
Глава пятая
Кому плачут дети?
Позволю себе небольшое отступление. Хочу немного поговорить о детском плаче.
Как известно, дети плачут не просто так. Они стараются плакать кому-то.
Читала как-то в рубрике «Говорят дети»:
Плачет маленькая девочка. К ней подходит папа и спрашивает, почему она плачет? А дочка ему отвечает:
– Уйди! Я маме плачу!
Ещё слышала от своей знакомой такую историю:
Жили они с сыном вместе с её родителями. И её сын учился тогда ещё в первом классе. Вышел как-то папа той знакомой покурить на лестничную площадку. И вот, когда перекур у него уже подошёл к концу и он собрался возвращаться в свою квартиру, глянул он мельком в окно. В окно, которое есть во всех подъездах между этажами. А из того окна, надо сказать, хорошо просматривался весь двор. И напоследок, перед тем, как покинуть свой пост, папа той знакомой и окинул взглядом двор, на предмет, не идёт ли его внук из школы? Время-то было уже на подходе. И вот видит тот мужчина, что так и есть. Его внук в тот момент как раз резво так и вприпрыжку, весело бежал домой. И лицо ребёнка сияло счастьем и радостью, освещая всё вокруг. От входной двери подъезда до входной двери квартиры совсем небольшое расстояние. Они жили на первом этаже. И дедушка поспешил домой, чтобы успеть встретить внука. Прошло, наверное, не больше двух минут с того момента, как дедушка увидел своего внука через окно, до того момента, как он услышал звонок в дверь.
Он поспешил открыть дверь и каково же было его удивление, когда на пороге их квартиры вместо весёлого мальчишки перед ним стояло совершенно несчастное зарёванное существо, которое непрерывно всхлипывая и размазывая слёзы по щекам, что-то бессвязно бормотало… Дедушка этого мальчика не верил своим глазам! На его зов о помощи прибежала бабушка. Дедушка с бабушкой переполошились. И очень испугались. Они никак не могли понять, что же такое могло случиться с их внуком за эти две минуты? А случиться могло многое… И их воображение им это подсказывало. Ведь, как известно, самое богатое воображение – это воображение бабушек и дедушек. И оно рисовало им картины одну другой страшнее, одну другой ужаснее…
Они быстро осмотрели внука на предмет внешних повреждений. Но ничего не обнаружили. Ни единой ссадины, ни одного синяка, ни малейшей царапины. Ничего. Совсем ничего. Одежда мальчугана тоже была в порядке. Нигде не порвана. И даже не испачкана. Мысли прародителей лихорадочно метались. А нервы скручивались и свивались. Они свивались в тугую пружину. Они скручивались в тугую спираль. Которая одним концом вонзалась в бабушкино сердце, а другим – в дедушкино. И бабушка с дедушкой хватались за сердце. И друг за друга.
От внука же ничего вразумительного добиться было невозможно. И бабушка с дедушкой растерянно переглядывались, инстинктивно отползая в сторону аптечки. Домашней аптечки. Той, где стояли пузырьки с Корвалолом. Но бабушка и дедушка гасили свои инстинкты и оставались на местах. А потому что боялись. Боялись хоть на секунду оставить внука одного. Им казалось, что если они его оставят хоть на секунду, с ним обязательно случится что-нибудь ужасное! Что-нибудь ужасное и непоправимое… Сколько продолжалось это светопреставление, никто сказать потом не мог. Не мог, потому что все тогда потеряли счёт времени.
И уже потом… много позже, когда их внук, смог, наконец, произнести своё первое слово и смог, наконец, связно мыслить и связно излагать свои мысли, им удалось всё же приоткрыть завесу той тайны и пролить свет на эту тёмную и мрачную историю… Оказалось, внука обидела учительница. Причём, очень сильно обидела. Обидела тем, что поставила двойку. У этого мальчика за его тогдашнюю ещё недлинную школьную жизнь, уже было много отметок. Причём, самых разных. Которые пестрели, сверкали и радовали глаз в его школьных тетрадках. И всегда появлялись они там неожиданно. Неожиданно и совершенно непредсказуемо… Иногда хаотично. И не были похожи они одна на другую. В семье к этому уже привыкли. В семье к этому относились с пониманием. И никогда этого мальчика за отметки не ругали.
И почему же именно эта двойка вызвала столь бурную эмоциональную реакцию, сказать не взялся бы никто…
Но самое удивительное было даже не в этом. Самое удивительное было совсем в другом. Насколько же велик был контраст! Контраст между весёлым и счастливым ребёнком, бегущим вприпрыжку из школы домой, и зарёванным мальчишкой, стоявшим на пороге… Стоявшим на пороге перед растерянными бабушкой и дедушкой. И насколько мало времени прошло между этими двумя событиями!
И взрослые всё удивлялись и удивлялись и никак не могли перестать удивляться!
А что здесь удивительного? Ребёнок просто шёл из школы домой и радовался всему, что видел. Радовался людям вокруг. Домам, деревьям и машинам. Радовался небу и облакам. Радовался ветру и солнышку. И всё вокруг него было прекрасным! И всё вокруг него было чудесным. А слёзы? А слёзы он приберёг на потом. Он их просто отложил. На время отложил. Правильно, зачем плакать, когда никто не видит? Какой в этом смысл? Плакать надо кому-то! Вот он пришёл и выплакал бабушке с дедушкой все свои детские горести, все свои детские обиды.
