***

Его обдали из шланга водой, холоднющей, будто из ледяного озера набрали. Женька разом очнулся и схватил ртом воздух, раскрыл глаза и отшатнулся в испуге. Затылок гулко стукнулся обо что-то твёрдое.

— Экземпляр хороший, но в отвратительном состоянии, — произнёс лысый зеленокожий уродец с третьим веком во лбу и в белом халате.

Женька выдохнул. Не уродец. Центаврианин. Со странно вспухшей шеей. Он никогда не разбирался, кто из центавриан какого пола, хотя ксенопсихологи в один голос утверждали, что именно по этим припухлостям и можно определить, к какому из трёх основных или двух дополнительных полов принадлежит конкретный индивид. Погодите, что значит «экземпляр»?

Женька попытался покрутить головой, но разглядел немного. Он в лаборатории, это точно. Об этом говорил и белый халат центаврианина, и запах каких-то медикаментов и дезинфектантов, и какие-то непонятные приборы и аппараты, попадающие в поле его зрения. Манипуляторы, зажимы, какие-то провода, головные обручи. А вот обычная капельница на стойке. А вот пустой стенд наподобие тех, в которых раньше показывали киборгов в рекламах DEX-компани. Похоже, в таком же стенде и Женька сейчас стоял. Разглядеть большего не получалось. Человек, который находился вне видимости Женьки, ответил центаврианину ворчливо:

— Что было, то и привезли. Здоровый, молодой.

— Да, но сейчас мне нужны особи с модификацией. Этот экземпляр обычный, я у него разве что кровь могу взять, чтобы пополнить банк, и только-то.

— Ну, кто ж знал. Этот приду… Экземпляр доставил нам много хлопот. Пока ловили, пока везли.

— Заморозили бы в криокапсуле, как обычно вы возите женские особи.

— Да у одного из наших с ним тёрки были, надо было уладить.

Центаврианин хмыкнул и повернулся к столу, чем-то зазвенел, забряцал инструментами. Его локти, узкие и тонкие, сноровисто двигались под халатом, будто суставчатые лапки паука. Женька сглотнул сухим горлом, стараясь прогнать панику. Что он ему сделает, этот зелёный лысый гном? Да ничего.

Центаврианин повернулся и растянул безгубый рот в подобии улыбки.

— А ты хороший, удобный, — сказал он Женьке. — Другие часто кричат, дёргаются, угрожают. Ты молчишь. Это удобно. Не мешает работать.

Женька в ответ изо всех сил дёрнулся в своём стенде. Конечно, тот был рассчитан на здоровенных киборгов, и ничего сломать или погнуть в нём ему не удалось. Зато он угрожающе качнулся, а позади Женьки что-то скрипнуло — кажется, металлические крепления, которыми стенд прикручивали к стене. Центаврианин покрылся серыми пятнами и кузнечиком отпрыгнул в сторону. И выронил из руки иглу, которую явно собирался вколоть Женьке в вену для забора крови.

Человек расхохотался. Центаврианин злобно выругался на своём квакающем языке и выскочил из поля зрения Женьки. Открылась и захлопнулась дверь.

За ним достаточно скоро пришли двое, и пока один держал у виска Женьки щёлкающий электричеством разрядник, второй отстёгивал крепления и заводил руки Женьки за спину, чтобы сковать их наручниками.

— Пойдёшь впереди, — скомандовал первый и для острастки коротко ткнул Женьку разрядником в плечо. Электричеством ужалило не сильно, но ощутимо, продёрнуло от затылка до пяток, а ещё Женька прикусил язык.

— Пшёл, кому говорю!

И он пошёл, попутно осторожно оглядываясь и осматриваясь по сторонам. Это был научный комплекс, но какой-то потрёпанный. Современные светильники горели с перебоями, пол местами был чем-то процарапан — такое ощущение, что когтями, а местами — залит чем-то настолько едким, что пластик потёк волнами и потерял рисунок деревянных сосновых досок, сдобренных сучками и годичными кольцами. В коридорах встречались центаврианцы в белых халатах — все на одно лицо, — и люди наружности Яниса, явно наёмники и нарушители закона, по которым плачет не одна тюремная камера не в одной солнечной системе. Пару раз Женька видел каких-то навороченных мужиков с сопровождающими и личными киборгами-телохранителями. Такие были одеты в костюмы с иголочки и носили дорогие булавки для галстуков, запонки или даже серьги в ушах с бриллиантами из Аркадии. Вид конвоируемого Женьки их ничуть не удивлял, на него вообще никто не обращал внимания, люди проходили мимо него, как мимо пустого места. «Мафиози, — подумал Женька. — Воротилы теневого бизнеса». На мафию это действительно было похоже, только не на самих воротил, а на их ближайших помощников-исполнителей. Воротилы, наверное, сидят где-нибудь в Аркадии или на Новой Вероне, а дела проконтролировать присылают таких вот костюмчиков. Когда Женька спускался по лестнице на нижний этаж, то где-то выше пролётами открылась дверь, и он услышал обрывок фразы:

— …интересуется, будет ли умерщвление гуманным. Они ведь всё-таки люди.

— Мы предоставим вам всю информацию в нашем докладе, как только средства будут перечислены на указанный нами счёт, — голос был с характерным центаврианским акцентом.

— Да-да, разумеется.

Женьку втолкнули в следующую дверь, и конец разговора он не услышал.

Здесь были двери. Целый коридор одинаковых дверей. Будто в тюрьме или в лечебнице. Вот только в обычных больницах пациенты постоянно шатаются по коридору, проветривают свои палаты или ходят друг к другу в гости, а в этом коридоре все двери были заперты, о чём свидетельствовали сенсорные панели, горящие алым. Они прошли коридор почти до самого конца, прежде чем конвоир приказал остановиться.

— Что, прямо сюда? — спросил один.

— Никоол сказал, посадим его здесь, и между нами будет всё забыто.

— Ай, Билыч, заканчивал бы ты с этой кривой мордой в карты играть. А если Янис его спохватится?

— Скажем, что ошиблись камерой, — ответил Билыч и потрещал разрядником над ухом Женьки. Он дёрнулся, и конвоиры гаденько заржали. От разряда электричества на Женьку пахнуло озоном.

— Ну, смотри. Если что, меня тут вообще не было.

— Как скажешь, Мелкий.

— Пальнёшь в него?

— Да вот ещё, заряд тратить.

— Негуманно, — протянул Мелкий, явно кого-то передразнивая.

— Похрен. Всё равно сдохнет.

Женька уже почуял, к чему дело идёт, и заартачился, как только его попытались впихнуть в тёмный зев камеры.

— Вали давай, — с натугой проворчал Билыч, толкая его, выворачивающегося и расставляющего руки, чтобы хоть локтем, но зацепиться за дверной косяк. Женька успешно отдавил ногу сердобольному Мелкому, от души поплясав у него на пальцах, попытался достать коленом, а потом и головой до его живота, но тут Билыч вспомнил о своём электрошокере и всадил в него полный заряд. Женька на какое-то мгновение выпал из реальности, весь сотрясаемый жгучей болью, а когда очнулся на полу камеры, — даже наручники с него не сняли, гады, — дверь уже закрылась. И Женька остался один на один с неизвестностью. С живой, шелестящей неизвестностью.

Она коснулась его осторожно и мягко, положив на шею тонкую паутинку волос, и провела по его мгновенно вспотевшей коже прохладным лёгким движением. Женька отшатнулся и перекатился по полу, пытаясь встать, но нога наступила на что-то округлое и жёсткое, будто древесный корень. Вот только корни обычно из-под ног не прыскают, будто дикие зайцы, а этот — метнулся в сторону, да с такой силой, что ударился о стену. Женька услышал глухой гулкий звук и замер. В темноте таилось что-то огромное. Огромное и живое. Вот ёпт!

— Тихо… тихо… — произнёс он, стараясь говорить ровным голосом, — Я не хотел тебя пугать…

Точно так же он бы говорил с кабаном, попавшим в капкан. Дикое животное или домашнее, оно отлично чувствует настроение и намерения человека: по голосу, по движениям тела, по мимике, по взгляду. Неизвестно, видит ли оно в темноте. Неизвестно, какое оно — и хорошо. А то бы увидал его на свету, и, глядишь, не хватило бы выдержки. Женька догадался, что Никоол с кривой рожей — это тот тип с перебитым носом, которому он устроил «удачную» ринопластику в коридоре космолёта, когда сумел вырваться из холодильника с криокамерами. Если этот мстительный гад старался устроить его именно в эту камеру, значит, точно был уверен, что здешний обитатель на Женьку нападёт и покалечит или убьёт.