С Джеком заговорила какая-то деваха с розовыми волосами, две других стояли рядом. Кажется, все трое чем-то восхищались. Джек засмеялся, отрицательно покачал головой и мягко высвободил руку из чужих пальцев. Ну да, ёпт, конечно! Стоит только на минуту отвернуться, отпустить его от себя, как его уже лапают! Женька с трудом пересилил своё желание затолкать Джека обратно в бассейн, чтобы тот как следует смыл с себя чужие следы.

Он развернулся и прошагал обратно в дом, под крышу и музыку техно. Мгновение, — и Джек был уже рядом, мягко толкнувшись в бок обнажённым влажным плечом.

— Жень, ты чего?

— Хочу посмотреть, что тут ещё есть. Ты оставайся, поешь, если голодный.

— Нет, я лучше с тобой.

— Волосы отожми, с тебя капает.

Джек послушался, игриво стрельнув глазами в его сторону. Мол, понимаю я, отчего ты бесишься, но сам виноват, так что слушаюсь и повинуюсь.

Они нашли ещё несколько комнат, обстановка и размеры которых иначе как «залами» не позволяли их назвать. Все помещения в доме были с высокими потолками, широкими дверными проёмами и большими окнами, здание явно строилось с учётом местного климата и летней жары. Сейчас, в межсезонье, на Охаре было тепло почти так же, как в самые жаркие дни на Эдеме, но вот летом, в самое пекло, здесь наверняка принято включать кондиционеры, а по вечерам раскрывать окна нараспашку, чтобы нагревшийся от жары дом подышал бризом с моря.

Они с Джеком нашли зал со стульями, длинным массивным деревянным столом и голопроектором, висящим на стене, сейчас графитно-чёрным, он явно использовался для совещаний. Зал с мягкими диванами и креслами вдоль стен, с белыми стенами и живыми зелёными растениями в коричневых кадках — для ожидания или отдыха. Ещё один зал с огромными мягкими подушками, низкими креслами, пуфами, с окном во всю стену, с потрясающим видом на море и насыщенно-синеющее небо — Женька застыл, впервые разглядевший ночь на Охаре именно сквозь это окно. Россыпь звёзд, ещё бледная, но уже видная даже сквозь отсвет зашедшего солнца, розоватые и сиреневые туманности и яркие вспышки космических кораблей на орбите, огромная жёлтая луна, почти идеально круглая, а рядом — ещё одна, гораздо меньшая, слегка подкрашенная лиловым. Женька шагнул ближе к окну, болезненно ощущая, как раздвигаются границы окружающего его дома, каким бездонным становится небо, как исчезает всё, кроме него самого, одиноко стоящего перед громадой космоса и всех обитаемых миров. Он отдался в обнимающие его руки так легко и свободно, словно это сама Вселенная поддерживала его за плечи.

— Джек, ты мокрый, — напомнил Женька.

— Плевать, — философски ответила его личная Вселенная.

— Ничего глупее нет, чем стоять и обниматься, глядя на небо, знаешь?

— Люди так делают.

Женька сглотнул, давя в себе порыв сделать ещё какую-нибудь романтическую глупость побанальнее. Это было бы страшно. И первый шаг… Нет, он никогда его не сделает. Целоваться в романтической обстановке он мог бы с Аллой, если бы та предварительно дала понять, что ждёт этого, разумеется. А Джек… Ну, это же Джек. Нужно ли ему это? Навязываться Женька не собирался, тем более что с трудом представлял, что будет делать дальше, что дальше делать будут они оба, да и сомневался он, что Джеку нужно подобное. Было бы нужно, сделал бы сам, первый, верно? Джек всегда так делал раньше.

Так что нет. Он не станет.

— Пойдём дальше.

— Пойдём.

Кроме ещё нескольких залов для отдыха и чтения, они внезапно набрели на комнатку, забитую спортивным инвентарём, и Джек ради прикола лёг и без труда отжал от груди гравитационный гриф штанги с установленной на табло цифрой «двести».

— Это весь возможный максимум, а я ведь и больше могу, — пожаловался-похвастался он.

Женька проглотил своё «ну и на хрена». Если Джеку хочется гонять вхолостую свои наноимплантаты, то кто он такой, чтобы ему мешать.

Дальше был зал-столовая, но двери в него, стеклянные, прозрачные, были уже заблокированы. Кроме различных подсобных помещений и так же заблокированных живым охранником лестниц, ведущих на второй этаж, на вилле больше ничего не было. Нанятый обслуживающий персонал то и дело выносил новые закуски и коктейли из пристройки рядом с основным зданием, нанятый ди-джей гонял музыку, плейлист явно был составлен с учётом вкусов хозяйки, потому что «ВИА Галакта» не умолкали ни на минуту, а когда весь их мало-мальски известный репертуар отзвучал, следом пошли похожие попсовые группы. Женька узнал только «Зауберг» и «Сити Ловерс», но и то только потому, что его младшая сестра Машка в старшей школе постоянно крутила их на стареньком, ещё компакт-дисковом приёмнике, который отец захватил с собой с Земли, когда отправлялся колонизировать Эдем. Компакт-диски было уже не достать, и приёмник использовали в доме, как обычное радио.

К тому времени, как они закончили обход, снаружи уже окончательно стемнело, в бассейне обнаружилась яркая подсветка, музыка сделалась громче, а толпа — раскованнее. Очевидно, сказывалось потребление «Счастливой Лагуны», которую не пили только такие принципиальные личности, как Женька, охранники, то и дело мелькавшие на периферии, да ещё, вероятно, охарцы, которые на вечеринке питались сырой рыбой, а алкоголем не интересовались вообще. В зале с техно-музыкой было не протолкнуться, но Женька заметил там и Бекки, и Аню. Девушки примкнули к большой компании и явно ничуть не страдали от отсутствия внимания, так что он даже не стал к ним подходить. Сделав ещё один подход к столу с обновившимися закусками, Джек потащил Женьку танцевать снова. На этот раз расслабиться и изобразить хоть что-то наподобие танца у Женьки не получалось. Он мельком увидел давешних альфиан, стоящих у стены и увлечённо целующихся, и не смог разобрать, какого они пола. Не смог также забыть, как упустил момент и не поцеловал Джека в той комнате, где они видели луны Охары. Если Джек хотел этого, то он этого заслуживал, а Женька мог ему это дать, но не дал. Теперь его глодало сожаление об упущенной возможности, совершенно не свойственное ему чувство.

— Жень, не грузись. Тебе не нравится здесь? Хочешь, пойдём отдохнём? В той комнате с подушками можно отлично поспать.

Он бы прекрасно поспал и на открытом воздухе, на земле или на шезлонге, но лучше всего — прямо на песке возле пирса в ожидании первого катера, который отвезёт их обратно.

— Да нет, всё нормально. Просто скучно.

— Жень, твоя низкая искренность меня не обманет.

— Тут нечем заняться. Мне скучно и хочется обратно на наш остров. Но я потерплю, если ты хочешь побыть здесь до утра. Всё? Сто процентов?

— Восемьдесят. Тебя тревожит что-то ещё, что сбивает замеры и вносит погрешность.

— Перестань меня замерять.

— Не могу. Ты же мой хозяин. И не хочу. Пойдём, покажу тебе кое-что, — и с этими словами Джек схватил его за руку и повёл за собой через толпу. Люди расступались перед ними, кто-то похлопывал Джека по плечу, тот отвечал, улыбался. Когда он успел подружиться здесь с кем-то? Успех собственного киборга в применении им коммуникативных навыков заставлял Женьку удивляться.

Далеко они не ушли, всего лишь до соседнего зала с гигантским аквариумом и жуткой музыкой из подросткового периода Женьки. Ну ладно, не такой уж жуткой она была, просто слишком наивной и слащавой. Инопланетчиков здесь было больше, очевидно, им подобные песни нравились больше, чем прогрессивной и рисковой молодёжи, прилетевшей на Охару купаться, нырять и кататься по волнам. В аквариуме плавали сразу три спрута, и Джек уверенно подвёл Женьку к лесенке.

— Я обработал видео с записями погружений и теперь уверен, что тоже так смогу, — заявил Джек.

— Что сможешь?

— Их хореография — это и танец, и ритуал, и общение. Теперь я понимаю, почему Бекки так интересовалась им, он очень сложный.

Из аквариума как раз выбрался очередной пловец, и по лесенке принялся подниматься следующий, молодая девушка, худая и тоненькая, будто тростинка, с забитой разноцветными татуировками спиной, грудью и плечами. Женька успел разглядеть медуз и спрутов, прежде чем сообразил, что девушка по пояс обнажена. Татуировки скрадывали ощущение голого тела, обманчиво заставляя думать, что их владелица одета. Джек легко догнал её, перевалился через борт и погрузился в подсвеченную воду следом. Очевидно, охарцы были общительны, потому что приветливо взмахнули щупальцами и плавно поплыли в сторону новых посетителей. Женька смотрел только на Джека. Как тот легко и непринуждённо совершил в воде кувырок через голову, как плавно колыхнул руками, будто по ним прошла волна от кончиков пальцев левой руки по плечам — к правой. Охарец протянул щупальце и коснулся его правой руки, подхватывая эту волну и словно не давая ей угаснуть. Татуированная медузами девушка неловко повторила жест Джека, вот только кувырок она не совершала. Спрут, «разговаривающий» с Джеком, мягко охватил его запястье своим щупальцем, покрытым бархатистыми ворсинками, будто поросший короткими пушистыми водорослями. Джек сделал какой-то сложный жест левой кистью, согнул ноги в коленях, оттолкнулся ими и плавно изогнул тело. Они вдвоём со спрутом поднялись выше, почти к поверхности воды, но не коснулись её, — охарец напружинился, махнул свободными щупальцами, и они с Джеком поменяли направление движения. Теперь у них на пути было стекло, прямо перед которым стоял Женька. Джек раскрыл руки, охарец мягко обвил их щупальцами, и у самого стекла они остановились оба. Джек коснулся стекла со своей стороны, прижимаясь к нему подушечками пальцев, а Женька, повинуясь наитию, протянул руку и приложил ладонь со своей стороны. Секунду спустя пальцы Джека оказались окружены щупальцами и ворсинками спрута. А ещё секунду — они уже отплыли в сторону, кружась друг вокруг друга и сплетаясь руками, ногами и щупальцами. Женька выдохнул. Он вынужден был признать, что это действительно походило на танец. Охарец выглядел жутковато, его щупальца извивались и изгибались, и касались Джека, кажется, везде. А сам Джек… Женьке хотелось закрыть глаза и не смотреть, но он не мог себе сопротивляться и против воли любовался порнографичностью, грацией, скрытой силой, с которой Джек двигался и изгибался. Такой красивый. Такой идеальный, что смотрелось на него с завистью и даже необъяснимым вороватым голодом. И с радостью, ведь Джек был сорванным киборгом, а значит, был свободен. Свободен от того рабства, что человечество навязало ему при рождении.