А разве он уже не устроил ему проблем своими намёками и требованиями?

«А не поздновато ли ты опомнился, — с лёгкой насмешкой сказал Толик. Или то была уже Анна? — Если у меня из-за тебя будут проблемы, то ты попросишь прощения, верно?» Он мягко усмехнулся. Точно, то были интонации Анны.

Вадим захлебнулся вздохом: «Хорошо. Попрошу».

Толик продолжил: «Кажется, теперь я понимаю, ты не врал, когда писал на форуме, что любишь сильных женщин. Хочешь, чтобы Анна с тобой поработала».

Пауза затянулась.

«Для тебя это будет… сложно?» — спросил, наконец, Вадим.

Скажи Толик «да», и их игра определённо закончится. Но правда была в том, что его уже зацепило и повлекло за собой. Анна просыпалась, и ему отчаянно хотелось надеяться, что на этот раз — хоть раз — из всей этой дурацкой ситуации может получиться что-то хорошее.

Когда тот парнишка подглядывал за Анной, она как раз была в образе строгой учительницы с гибким кожаным хлыстом вместо указки. Анна заставляла и требовала. Анна приказывала. Для Толика всё это было только игрой, но Анна этой игрой наслаждалась. Нет, всё-таки — он наслаждался. Небольшой частью своей потаённой души. Вадим, будучи мальчишкой, запомнил Анну именно такой и на такую… — что? Запал? Он её такую полюбил? Толик серьёзно собирался делать ставку именно на это?

«Я попробую, — сказал он вслух, — если тебе этого хочется».

«А тебе?» — последовал осторожный вопрос.

«Встретимся через день, в воскресенье. Там и поговорим», — ответил Толик. Он не знал, понравится ли ему. Чего гадать. Он приедет и только тогда узнает.

~

Мимо сквозняком пронёсся поток тёплого воздуха. Разве сквозняк бывает тёплым? Химера протянула руку, ухватила ею лишь пустоту, и в следующее мгновение их с тюремщиком швырнуло к каменной стене, вжало со всей силы — не вздохнуть. «Куда это мы идём? — спросил Палач, соткавшись из воздуха, — да ещё так поспешно?» Тюремщик засучил ногами в метре над полом и не смог выдавить из себя ни слова. Его глаза выпучились от тщетных усилий. В том, как Палач говорил, химере чудилось шипение сотен и сотен ядовитых змей. «Это создание теперь принадлежит мне. Отдай», — потребовал Палач, одной рукой всовывая в разинутый рот тюремщика какую-то бумагу, свёрнутую в свиток и запечатанную сургучной печатью, а другой — разжимая его пальцы, сжавшиеся судорожной хваткой на ошейнике. Сперва хрустнули пальцы, затем взвыл тюремщик, жуя вольную, потом звякнули полукруглые половинки разломанного ошейника, упав на каменный пол. Палач шагнул, вталкивая химеру спиной вперёд в камень, в стену, мимо всех известных ходов и дверей, кратчайшим путём наружу. Тяжесть камня сдавила со всех сторон, и даже близость Палача, его запах и сила не могли утешить эту боль. Химера почувствовала, как умирает: её сердце перестало биться. Быть может, просто из-за того, что химеры не должны уметь ходить сквозь стены.

«Нет», — просто сказал Палач, заглядывая в её глаза. Он просто посмотрел на неё, а в следующее мгновение — уже сжимал её сердце. И химера откуда-то знала: на сей раз он не будет убивать, сейчас он наоборот дарил жизнь. И кому? Нелюдю, химере, неспособной даже сохранять свою форму.

Словно в ответ на эти мысли, тело химеры вновь поплыло, изменяясь. Начали сдвигаться кости, поплыла кожа, истончились руки, изменилась форма груди… «Мне нравилось и так», — с теплом в голосе произнёс Палач, и изменение тут же остановилось, неоконченное. Нравилось? Ему действительно могло такое нравиться? Сердце, сжатое крепкой рукой, наконец-то вздрогнуло и забилось самостоятельно.

*

Как он и опасался, в фойе было куча народу. Родители с детишками, воспитанники клубов со своими руководителями, все в костюмах для выступлений или просто в нарядной одежде. В дальнем углу торговали едой, перед входом стоял фотограф — Толик опустил голову, притворяясь, будто роется в сумочке в поисках пригласительного, и удачно не попал в кадр. По периметру залы были расставлены столы, где проводились какие-то мастер-классы по рукоделию: всякие цветы из бумаги, пластилина и прочей мишуры. В толпе ходило несколько аниматоров — один в костюме тигра чуть не сбил Толика с ног, а потом пытался отчаянно извиниться молодым женским голосом. В избежание подобных столкновений Толик прошёл в дальний конец зала и встал у стены. Под ногами валялись конфетти, фантики от конфет и лопнувшие шарики. Ведущий, — не Вадим, а просто какой-то молодой педагог с микрофоном — объявил, что пора идти в зал, вот-вот начнётся представление. Толик вздохнул с облегчением: он специально приехал с таким расчётом, чтобы долго не торчать в фойе с риском быть узнанным кем-нибудь из руководства. К примеру, вон теми экономистками, одна из них как раз жаловалась на его очки, сидя на кухне — Толик повернул голову в сторону и сделал вид, словно убирает прядь волос за ухо, когда полная рыжеволосая тётка прошла мимо в компании своей товарки.

Зря он, конечно, нервничал и боялся, что его узнают. Длинные волосы чёрного парика, слегка завитые на крупные бигуди, прекрасно скрадывали его лицо. Даже если кому-то он и покажется знакомым… Нет, они решат, что обознались. Толик и сам с трудом находил знакомые черты в зеркале. Вадим должен быть ему благодарен: Анна блистала. Толик даже поймал парочку заинтересованных мужских взглядов и внутренне усмехнулся.

Когда почти вся толпа из фойе протолкнулась в зал, он тоже отлепился от стены и пристроился в хвост очереди. Уселся рядом с выходом и приготовился ждать и смотреть выступление детских и юношеских танцевальных коллективов из районных клубов. Некоторые были вполне даже ничего, но Толик-то пришёл сюда совсем по другой причине, и вынужденное ожидание — ещё лишний час или больше — заставляло его нервничать. На сцену вышли Вадим с Альбиной и поприветствовали зрителей. Те в ответ закричали и захлопали. Хм, Вадим был хорош, прекрасно общался с залом и объявлял о выходе танцевальных коллективов, о чём-то дежурно шутил с Альбиной, что-то говорил об осени и о том, «как наши воспитанники отдохнули этим летом». Но Толик помнил: Вадим обещал ему разговор после представления, поэтому ему нужно дождаться окончания всего этого мероприятия.

*

Толик сбросил смс, как и собирался, отсидев первую половину концерта. Ответ пришёл незамедлительно. Вадим просил, чтобы после окончания он ждал его возле служебного входа за гардеробной. Неужели Толик сможет в образе Анны попасть во внутренние помещения или даже в какой-нибудь из кабинетов, временно переоборудованный в гримёрку? Конечно, он и раньше там бывал — всё-таки здание принадлежало их учреждению, и Толик неделю назад устанавливал здесь оборудование. Но одно дело — прийти сюда по работе и совсем другое — как абсолютно посторонний человек, которому не положено находиться в так называемых служебных помещениях.

Вадим встретил его, как только закончилось представление. Толика вынесло толпой к углу, к маленькой обшарпанной дверце возле лестницы с запасным выходом. Вадим смотрел на Анну ошеломлённо. Толик бросил короткий взгляд в гардеробное зеркало. Макияж не размазался, парик не съехал, глаза в линзах вместо очков выглядят непривычно раскрытыми. Туфли на танкетке визуально удлинили ноги. Юбка едва-едва до колена, тёмный капрон — не колготки, а чулки — шелковисто облегал икры. Кокетливая полоска-чокер на шее. Тёмно-синяя кружевная блузка, бюстье с выпуклыми чашечками, удачно имитирующими женскую грудь. Толик знал, что Анна хороша. И взгляд Вадима подтверждал это. Анна была прекрасна, привлекательна. Толик ощущал, как внутри него разрастается какое-то крылатое чувство сродни удачи, жгучее и горячее. Если это и был путь на дно, то именно сейчас он падал всё глубже и глубже.

— Невероятно, — ошеломлённо произнёс Вадим, распахивая какую-то дверь. Он, попятившись, вошёл в помещение, оказавшееся складом театрального реквизита. Руку Анны он так и не отпустил, поэтому Толик был вынужден идти за ним.

— Нравлюсь? — с насмешкой спросил он.

Куда только подевалась его обычная отстранённость и робость в общении с людьми. Анна раскрепощала его лучше, чем стакан крепкого алкоголя.