Юный Варий вскинул подбородок, будто собираясь возразить отцу, но встретившись с ним взглядом, вмиг передумал, склонил голову и, ни говоря, ни слова, скрылся в усадьбе.

– Уверяю, я нисколько не сержусь на твоего сына, – вновь попытался вступиться за мальчика Лоллий.

Однако Варий в ответ лишь сдержано кивнул и важно проговорил:

– Пустое, суровость отца идет на пользу детям.

Подобно всему предприятию Батиата большая часть его конторы была недоступна посторонним взглядам. Снаружи холма находились лишь три-четыре комнаты, в которых ланиста, а чаще всего его помощники, принимали случайных посетителей. Основные же помещения, с разветвленными мрачными коридорами, небольшой временной казармой, комнатами счетоводов, врачей и тренеров прятались глубоко внутри, как нора старого лиса прячется в глубине холма.

Личный кабинет ланисты располагался в самом конце длинного темного коридора. Он был обставлен скупо и с хорошим вкусом, чего, казалось бы, трудно было ожидать, учитывая род занятий владельца и фальшивую помпезность парадных помещений. Внешность Батиата также опровергала стереотипы относительно того, как должен выглядеть человек этой малопочтенной профессии. Он не был ни устрашающе зверообразен, ни мерзостно слащав. Не мог похвастаться ни жиром, затопившим мышцы, ни ожесточившими лицо шрамами. Коротко говоря, по его внешнему виду случайный человек вряд ли мог бы догадаться о его роде занятий. Скорее его можно было принять за секретаря из небогатого дома или мелкого землевладельца, приехавшего в Рим, чтобы разрешить какие-нибудь скучные юридические споры.

Преуспевающий ланиста был мужчиной чуть ниже среднего роста, крепким и стройным, несмотря на свои пятьдесят лет, со скошенным подбородком и мелкими, не запоминающимися чертами лица. В одежде ланиста предпочитал темные цвета, а его взгляд походил на холодный и безразличный взгляд крупной хищной рыбы.

– Учитывая все эти обстоятельства для меня было бы желательно отыскать Аякса как можно скорее. Я был бы очень благодарен, если бы ты согласился написать рекомендательные письма, и указал людей, у которых я мог бы навести справки, – сказал Петроний, закончив описывать обстоятельства дела.

Децим Лентул Батиат, ланиста в третьем поколении, обладал всеми пороками, присущими своему сословию. Он был, расчетлив, скуп и абсолютно, почти божественно бессердечен. Злые языки обвиняли Батиата в похищениях людей, незаконном обращении в гладиаторы провинциалов, многочисленных мошенничествах при выполнении государственных и частных заказов, а также связях с римскими бандитами и иллирийскими пиратами.

Без сомнения, совокупность этих полезных свойств была главной причиной того, что, получив семейное дело после смерти отца, Батиат преуспел в своей постыдной профессии. К наследственной школе в Капуе он прибавил еще несколько гладиаторских школ в других городах Италии и для удобства ведения дел обзавелся отдельной конторой в Риме.

Но даже самые заклятые враги Батиата никогда не обвиняли его в неблагодарности. К любого рода долгам, вне зависимости от того, шла ли речь об обязательствах морального, либо финансового свойства, ланиста относился со скрупулезностью царя Нумы.

В течение всего рассказа он не произнес ни слова. Казалось, на неких невидимых весах ланиста взвешивает соотношение услуги, оказанной некогда Петронием с размером платы, которую тот только что потребовал. Наконец Батиат с сожалением вздохнул, сделав очевидно вывод о том, что его моральный долг все еще слишком велик, а помощь в поиске никому не нужного бывшего гладиатора способна погасить лишь малую его часть.

– Мы сделаем лучше, если ты, мой господин, не будешь возражать, – сказал он. – В наших кругах к посторонним людям относятся подозрительно. Человеку, пришедшему с улицы, какими бы рекомендациями он не располагал, трудно завоевать доверие. С другой стороны, я пользуюсь некоторым влиянием среди коллег. Не в обиду тебе будет сказано, мои люди справятся быстрее. Я выберу самых толковых и поручу соблюдать осторожность, чтобы не спугнуть дичь раньше времени.

– Ты окажешь мне неоценимую помощь, – коротко поблагодарил Петроний. На самом деле на меньшее он и не рассчитывал.

– Кстати, первого нужного тебе человека ты уже нашел, – отогнув большой палец правой руки, ланиста указал на себя. – В начале мая ко мне обращался некий Аякс, похожий на человека, которого ты ищешь. Просил место тренера в одной из моих школ.

– Он был один? – уточнил Петроний.

– Да, – подтвердил ланиста. – И насколько я могу судить, отчаянно нуждался в этой работе. Но, слишком много спеси для провинциала, не имеющего серьезных рекомендаций. Я ему отказал. Не исключаю, что после этого он посетил и другие конторы. Мои люди разузнают все, что возможно.

– На лучшее я не мог бы и надеяться, – Петроний встал. – Я живу сейчас на Оппии, улица Пекарей. Нужно спросить дом с бычьей головой, который прежде принадлежал вдове Юстине.

В гордом, восьмиколонном атрии приёма у городского префекта дожидалось около дюжины клиентов и просителей. Статилий Тавр33 уже успел совершить свой утренний выход, выслушав льстивые приветствия и пообещав, что уделит время каждому. По этой ли причине, либо из страха перед суровой репутацией престарелого магистрата, в атрии царили тишина и порядок.

Никто не пробовал проскользнуть в кабинет раньше других, никто не пытался привлечь внимание к своей особе стенаниями и жалобами, как это бывало принято в иных домах. Собравшиеся негромко переговаривались друг с другом, чинно и спокойно поджидая пока подойдет их очередь.

На Лоллия Лонгина необходимость томиться в общей толпе, конечно, не распространялась. Он еще только входил в дом, а посыльный уже докладывал префекту о новом посетителе. К тому времени как, сопровождаемый завистливыми взглядами, Лоллий, пересек атрий, из-за прикрывавшей дверь в кабинет шторы выскользнул остролицый, похожий на ласку, секретарь и сообщил, что префект готов его принять.

Это был подвижный, низкорослый, немного неряшливый и на первый взгляд смешной старик, с огромным носом, выдающимся далеко вперед на манер воронова клюва. В сравнении с этим носом все остальные черты его лица казались ничтожными, незначительными и не заслуживающими упоминания.

Неблагодарную должность префекта, Тавр занял после блестящего Марка Валерия Мессалы, чье пребывание на этом посту было таким коротким и бесславным. Вот уже тринадцать лет, суровый старик успешно справлялся с обязанностями по обузданию бунтующих рабов и беспокойных граждан. Чуждый состраданию магистрат железной рукой навел порядок в Риме. Он усмирил буйные коллегии и истребил разбойничьи шайки, расплодившиеся в Городе и окрестностях за десятилетия гражданских войн. Он ввел в рамки благопристойности коррупцию при распределении бесплатного хлеба и положил конец незаконным отводом воды из общественных водохранилищ. Даже ночной Эсквилин34 под его управлением стал почти безопасным местом. А кровавые побоища Авентинских шаек, собиравшие десятки участников и сотни зрителей, и превратившиеся в своеобразный аналог гладиаторских боев, отошли в область страшных городских преданий.

Скупым жестом пригласив Лоллия сесть на стоящий напротив стола табурет и вежливо поинтересовавшись здоровьем дядюшки, который проходил под его началом службу в Далмации, префект немедленно перешел к делу.

– Дурно. Весьма дурно, молодой человек. – Тавр укоризненно покачал головой, выслушав сбивчивый рассказ Лоллия. Руки префекта при этом как будто жили отдельной жизнью, перекладывая лежащие на столе таблички и свитки в известном только ему порядке. Выцветшие от старости глаза, не мигая смотрели в лицо посетителя. – Дом – это семья, а хозяин дома – отец. Отец волен налагать наказание, но он, же должен и отвечать за проступки домочадцев. Ты ввел в семью чужого, не потрудившись поинтересоваться, какого человека принимаешь под свой кров. Теперь ты приходишь ко мне и просишь защиты и помощи. Благодари Добрую богиню, благодари ларов-хранителей, что тебе не пришлось самому поплатиться за легкомыслие, – тут голос префекта вдруг утратил торжественную суровость, словно ему внезапно наскучила его роль. – Это только, подумать, нанял гладиатора с улицы, без ланисты, без рекомендаций. Чем ты думал? Куда дядя смотрел?