К обеду Елбаздук объявил сбор своей свите и повелел быть готовыми к отъезду завтра с раннего утра. Вечером за прощальным застольем кунаки сидели вдвоем.
– На следующий год, если все будет хорошо, буду идти назад, как только откроются перевалы. Заеду в гости отдохнуть после перехода через главный Кавказский хребет.
– Я обижусь, если ты не сделаешь этого. А позволь спросить тебя, кунак, кто этот юноша с раскосыми глазами, о котором ты так печешься и пристально следишь за его успехами и неудачами?
– Это мой воспитанник, я его аталык. Ты же знаешь наши обычаи, мы не воспитываем своих детей сами, но можем воспитывать детей своих соседей, стоящих выше нас по социальной лестнице.
На Кавказе много не говорят, каждый понимает с полуслова и лишних вопросов не задает. Не стал больше спрашивать и Хетэг.
– Судя по задаткам твоего воспитанника и по тому, как он их реализует, юноша этот может пойти далеко, – заключил осетинский князь.
Тепло разлилось по душе Елбаздука.
– Не хочешь ли ты, брат мой, отпустить с нами в поход своего сына Ахсара? Пусть посмотрит мир, наберется ума-разума, людей увидит разных, некоторые науки познает.
– Да… – задумался Хетэг, – спасибо за приглашение. Могу обдумать его?
– Конечно, да, я буду ждать твоего решения сколько нужно.
Ждать решения долго не пришлось, поездка была отложена только на один день. Хетэг снарядил сына, обнял друга и брата, перекрестил всех перед долгой дорогой через горы.
Отряд приближался к Дарьяльскому ущелью. Чем ближе они подходили, тем громче слышался шум воды, это Терек гремел. Кидаясь на стоящие перед ним валуны, пытался сдвинуть их с места, но камни стойко сопротивлялись, разрывая и разбивая воду на бурные мутные потоки и брызги. Шум ревущей воды метался по узкому пространству меж гор, пытаясь улететь, но нависающие скалы возвращали его назад, там он усиливался, кружился, метался, бил по ушам людей и животных, вызывая оторопь, переходящую в страх.
Дорога медленно поднималась в гору, а горы все выше и выше тянулись к небу, теснее обступая реку. Воздух становился холоднее, ущелье мрачнее и мрачнее. Всем казалось, что солнца на небе никогда не было, лишь при внимательном взгляде вверх по синеве неба можно было представить, что где-то там, в поднебесье бродит пропавшее светило. Дальше дорога становилась круче, уводя путников ближе к облакам. Терек оставался внизу, продолжая свою яростную песню, потом вдруг нырнул куда-то в сторону, шум его стал удаляться, а путь закружил вдоль реки Байдарки, бегущей догонять Терек. На самом высоком перевале, когда дорога уже собралась спускаться вниз, путешественники увидели величественную, покрытую снегом гору, на макушке которой пристроились отдыхать два кучерявых облачка, отличавшиеся от снега легкостью и синевой.
Ночевали на перевале. Ночь окутала все вокруг холодом, но у костра под рассказы о великой и таинственной царице Тамаре из рода Багратионов было совсем не зябко. Почти до утра проводник-осетин с удовольствием повествовал о мудрости и щедрости царицы, о том, как она строила храмы и монастыри, одаривая монахов большими деньгами, отвергла своего первого мужа Юрия, сына русского князя Андрея Боголюбского, с которым у них не было детей, и вышла замуж за друга детства осетина Давида Сослана. Храбрец Давид все время воевал и богатую добычу полностью привозил жене, а она рачительно тратила ее на укрепление государственности Грузии. Рассказчик поведал и о любви великого поэта Шота Руставели к царице, которой он посвятил поэму «Витязь в тигровой шкуре». Узбек-Антанук внимательно слушал и понимал, как народ любит царей-созидателей. Прошло около ста лет со дня смерти Тамары, а люди с упоением рассказывают о том, что она построила, приписывая ей все были и небыли. Молодой хан неоднократно убеждался в этом на спуске с гор, ибо в каждом селении слышал новые легенды о мудрой Тамаре, ему показывали башни, мосты, храмы, которые строила великая царица.
Вскоре подошли к древней столице Грузии Мцхете, стоявшей некогда на красивейшем месте при слиянии двух рек Арагви и Куры, где был прекрасный монастырь святой Нины, просветительницы грузин. Все красиво, но от города остались одни развалины да несколько строений, больше напоминающих землянки. Отдохнуть после трудного горного перехода остановились позже в Тбилиси, городке небольшом, светлом и уютном. Принимали гостей по-кавказски, поили вином. Отмывали дорожную пыль в Абанотубани, в том самом месте, где еще в пятом веке охотился Вахтанг Горгасал – сокол его, сбив утку, упал с ней в горячий источник и сварился в нем. Именно в этом месте грузинский царь повелел построить новый город и основал здесь столицу.
Отдыхали неделю, охотились, пополняли запасы пищи и воды, и вновь – поход, но уже менее трудный. Пройдя Рустави, они оказались в Гарбаданской степи. Все селения, встречавшиеся им по дороге, выглядели плачевно после разрушительного похода на эту землю предка Узбека, хана Берке.
«Ну зачем разорять и разрушать города дотла? Доход приносят люди, которые бы жили здесь и сейчас, работали, создавали бы товар, торговали им, облагай их данью и живи всласть. Даже если люди сильно сопротивлялись и их пришлось убить, зачем разрушать жилища и орудия труда? На место уничтоженных придут другие, сразу начнут работать и давать прибыль, – думал Узбек, опустив голову. – Стану ханом, буду разумней!»
Елбаздук тоже пребывал в плохом настроении. Глядя на разрушенные города и чуть теплящуюся в них жизнь, он казнил себя за то, что привез внука сюда, не предполагая, что так изменился некогда цветущий край ученых и поэтов.
– Когда люди голодные, им не до наук, – говорил сам себе князь.
Окончательно был выбит из колеи Елбаздук, когда они достигли Шемахи, во времена оные блиставшей славой и роскошью. Каждый князь на Кавказе и на Руси мечтал получить себе в жены распрекрасную девицу – шемаханскую царицу, каждый правитель считал за честь дружить с ширваншахом. А сейчас из глаз Елбаздука бежали слезы, он, много раз здесь бывавший, не узнавал ничего. Город, разрушенный золотоордынскими воинами тридцать лет назад, был окончательно добит землетрясением. В нем можно было насчитать не более двух сотен бедняков. Состоятельные люди давно покинули Шемаху – кто ушел в горы, кто в другие города.
Ночь в разрушенном городе выдалась бессонной, спать не давали печальные мысли и духота. Уснул расстроенный князь лишь под утро, во сне пришла к нему шустроглазая девчонка Тайдула.
– Что, князь, опустилась вершина твоей горы? – спросила девочка, как взрослая мудрая женщина. – Должно быть, снег запорошил ее. Ты же всегда держал голову высоко. Не разучился еще? Так подними, князь, глаза и иди на восток, к морю, там найдешь то, что ищешь.
Елбаздук вскочил, как ошпаренный, осмотрелся, солнце уже взошло, около походного шатра была утренняя суета, раздавались веселые голоса молодых людей, на душе у князя стало веселее, он умылся и приказал отправляться на восток.
Через трое суток отряд стоял под стенами хорошо укрепленного города Баку. Елбаздук приготовил подарки для стражи и отправил гонцов к ширваншаху Кей Кабусу ибн Ахситану с просьбой принять его. Гонцам было велено передать: «Пусть князь ждет вестей от шаха». Прошло еще три дня. Отряд тихо стоял под стенами крепости, чувствуя, что за ними постоянно наблюдают. К концу четвертого дня ворота города открылись во внеурочный час, в лагерь принесли приглашение ширваншаха: князю и трем его дворянам разрешено прибыть в полдень следующего дня.
Пришел день, когда Узбек впервые вошел во дворец мусульманского владыки. Двери тронного зала распахнулись, черкесы в национальных одеждах, без оружия прошли через вход, украшенный золотой китайской парчой, и ступили на длинную ковровую дорожку персидской работы. Дивные узоры этого, казалось, бесконечного ярко-красного ковра вели к трону, на котором восседал ширваншах Кей Кабус ибн Ахситан. Чуть правее, за украшенной драгоценными камнями спинкой трона стоял визирь Агиль ибн Хусейн. Елбаздук степенно, слегка преклонив голову, шел впереди, за ним Узбек-Антанук и два черкесских дворянина, держа в руках огромные серебряные подносы с подарками. Не доходя нескольких шагов до постамента, на котором располагался трон, князь преклонил колено, спутники его упали на оба колена и низко склонили голову.
