Народ не выдержал, заржал, а профессор, как лекцию для первокурсников, продолжал:

– Очищаться продукт должен сначала марганцовкой. Не исключаю, что еще египетские жрецы пытались разгадать, почему марганцовокислый калий при взаимодействии с самогонкой вначале розовеет, затем буреет, а потом выпадает хлопьями. Бедолаги не знали причинной сути химических процессов и посему сгинули с арены мировой истории. Остались от них только пирамиды, да и те без облицовки.

Народ опять покатился со смеху. Послышалось восхищение: «Как излагает!»

– А суть в том, что все это бурение есть результат окислительных процессов, при которых первичные продукты окисляются. Одновременно получаются хлопья, по сути своей рыхлые образования, которые адсорбируют, то есть впитывают на своей поверхности высшие спирты, именуемые малосознательными обывателями сивухой.

После первичной очистки полупродукт должен перегоняться вторично. Первые полстакана, в которых не исключается нахождение легколетучих типа метильных спиртов и эфиров, говорю как химик, в данном конкретном случае были безжалостно вылиты в собачью чашку.

Виктор практично поддержал: «Не пропадать же добру».

Григорий согласно кивнул и продолжал:

– Животное выжило, но стало болтливым, появилась склонность к посещению злачных мест, и однажды поведало подвернувшемуся проезжему незадачливому собутыльнику малоизвестному писателю, историю, опубликованную позднее под названием «Сны Чанга». Но сейчас не об этом.

Начитанные друзья знали, о чем юморит Григорий, и согласно кивали: «Давай дальше!»

– Дальше? Дальше перегонялось на маленьком огне и только при температуре 66,6 градуса по Цельсию, что намекает на порочность первичного происхождения продукта, но одновременно предотвращает появление длинноцепочечных спиртов, повторюсь, в народе называемых сивухой. Горит это все адским синим пламенем.

– Ой, горит! Сильно горит!

– Вторичный продукт подлежит очистке молоком с добавкой небольшого количества засахаренной черноплодной рябины, меда, солодки. Потом все фильтруется. И вот в эту слезу младенца напоследок должно добавляться мелко измельченное крошево коры лимона, скорлупы кедрового и грецкого ореха зверобоя, чабреца и хрена.

Через месяц содержимое еще раз подлежит фильтрованию. После разливается по бутылкам. В каждую бросается маленький перчик Чили. И вот результат. Не побоюсь этого слова, блестящий!

Григорий Степаныч поклонился гостям, поднял стопку, глянул в сторону автора напитка и произнес:

– За Виктора!

Чокнулись. Выпили. Расцеловались. Начали закусывать.

Солнышко приветливо освещало застолье. Низко промелькнул дятел, застучал перекатистой дробью на столбе. По прополотым грядкам прохаживалась, трясла, как и положено, хвостом трясогузка. Но гости этого не замечали. Уж больно вкусна была еда на столе и дружна компания. Говорили обо всем и сразу. Случайный человек не сообразил бы, как это так можно спрашивать, например, о том, сколько в городе стоит бензин, мясо и помидоры, а отвечать на это, что менты не дают торговать деревенским с колес, заставляют покупать лицензии, а на фига они нужны, если ездят один или два раза, зато продают не какую-то генную модификацию, а свое, натуральное, да еще процентов на тридцать, а то и в два раза дешевле, чем в магазинах, или о том, что в мединституте половина, если не больше, тупых детишек местного начальства, а само начальство не дает работать и ворует.

Скрипнула калитка. Сидевшие повернули головы и увидели ту самую Матренихину дочку Галку. Она направлялась к дому, должно быть, к сестре Григория. Вдруг увидела компанию, ойкнула, сказала, что зайдет потом, завтра, не будет мешать, развернулась, и мужики увидели под плотно облегающей шелковистой тканью юбки покачивающиеся при каждом движении бедра. Сестра окликнула её, поспешила догнать. К ней присоединился брат. Остальные мужики вздохнули, ощутили навернувшуюся слюну, сглотнули и снова ощутили. Королевна!

Стригуновы остановили нежданную гостью, недолго уговаривали, и вскоре за столом было уже шестеро. Шестой, поставив сковороду с жаренными из щуки котлетами, наконец уселась сестра профессора.

Виктор разлил виски женщинам. Объяснил, что напиток слабый по градусу, а значит, как раз для девушек. А мужчинам наполнил стопари своей, только что прославленной медовой с перцем.

Пояснил, что в ней не меньше пятидесяти пяти. Но это на вкус. Сколько на самом деле, он не знает, потому что не измерял.

– Сейчас уточним, – поддержал разговор Георгий Степанович, принес из машины спиртомер и погрузил в свой стакан.

Приборчик задергался, как поплавок на озерце, но постепенно успокоился.

– Наука начинается с точных измерений. Так говорил Ломоносов! – процитировал явно не впервые за жизнь профессор. Нагнулся, внимательно поглядел на деления и торжественно произнес: – Пятьдесят девять! Это серьезный продукт!

Галка уважительно поглядела на ученого гостя. Моргнула длинными, красиво подведенными ресницами, подняла стаканчик, томно произнесла: «За науку!» – и, слегка оттопырив пухленький перламутровый мизинчик, выпила.

То же сделали остальные.

Снова скрипнула калитка. Появился муж Татьяны. Капитан. Участковый. Под мышкой у него была дыня килограммов на семь, в руке пластиковая сумка весом еще более. Ручки у нее вытянулись и, того гляди, должны были оторваться, но почему-то держались.

Из сумки выглядывали красные морды раков размером со свиное рыло и клешни с капитанскую руку. А рука у профессорского зятя была с две обычные, да и сам он ростом в два метра и весом за сто наводил ужас на местных нарушителей, и таковые если где и нарушали правопорядок, то не на его участке и не в его селе.

– Мы бандитов ловим, в засадах сидим, а они вот они! Пьянствуют! Прямо под носом, – начал он сурово, потом разулыбался, медвежьей походкой подошел, обнял шурина так, что того не видно стало, потом поздоровался за руку с гостями. Крепкие от природы мужики почувствовали себя от этого рукопожатия не руководителями большого процветающего хозяйства, а мелкими, слабосильными детьми. Одновременно наполнила их такая же детская гордость за дружбу с этим человеком. А капитан поцеловал жену, погрозил пальцем гостье, сказал «ох, Галина, все хорошеешь» и уселся рядом с Татьяной.

Такому серьезному мужчине, да вдобавок участковому, капитану, мужу сестры профессора и вроде как, если отбросить юридические тонкости, хозяину дома Виктор налил не в стопку, как всем, а в граненый стакан, сказав, что атлету неприлично мельтешиться с мелкой тарой.

Выпили за хозяйку и хозяина. Голова у профессора с непривычки и от крепости напитков уже ходила ходуном, но отставать от других он посчитал неприличным и продолжал держаться на равных. Галка, оказавшись на скамейке рядом, стала ухаживать за профессором, подкладывать кусочки повкусней, помясистей. Приговаривала, что надо закусывать, а то с непривычки можно и захмелеть. Григорий с благодарностью кивал. По наущению Галины незаметно пропустил два тоста, хорошо закусывал и постепенно стал слегка трезветь.

Солнце темнело, уходило за реку в далекий лес. Оживлялись мотыльки, ласточки, прочая ночная живность. В саду прошуршал ёж, на задах двора захлопал крыльями старый петух, не ко времени прогорланил и поковылял на насест. За ним, ворча, поплелись недовольные куры.

Опять заскрипела калитка, и появились три жены – сестры. Были они в легких халатиках и шлепанцах. У каждой через плечо длинное махровое полотенце, а в руках цветастые полиэтиленовые пакеты. Они поздоровались, сказали Григорию «с приездом» и одинаковыми голосами заговорили:

– Пошли купаться на пруд! Погода чудная! Вода теплая! Хватит водку хлебать!

Увидели пиво, раков и также дружно и одновременно продолжили:

– Пиво и раков с собой берите. Там продолжим.

За столом предложение встретили восторженно, скоро сгребли со стола большую часть снеди. Не забыли про бутылки.

– Продолжение банкета на воде! – сообщил Валерка.