Людей здесь было много, они сидели прямо на земле или на подстилках возле своих пожитков. Одни женщины и дети, которых матери бдительно держали возле себя. Все без исключения с интересом смотрели вслед тучной женщине, уводившей за собой тех, кого раньше в подземелье не видели.

— А где мужчины? — спросила Азея. — Я не видела ни одного.

— Они в других помещениях, — ответила Кара, — ближе к дворцу. Всех собрали и отправили туда, на случай прорыва в подземелье. У дворца ведь ожидается самая бойня.

— Там сейчас везде… бойня, — грустно промолвила Азея.

— Сейчас расскажешь. Сейчас присядем и расскажешь.

Кара и ее дети расположились в дальнем углу зала, как раз возле широкого коридора, уходящего на запад. У двух набитых едой и какими-то вещами сидела девочка лет двенадцати и не отрывала глаз от двух сверточков, чуть покрупнее, чем тот, что сейчас держала Кара. Когда появилась мать, девочка радостно вскочила, но смутилась, увидев, что та пришла не одна.

— Знакомьтесь, это моя старшая из дочерей — Литана. Двое младших вот — сопят, — Кара указала на свертки. — А вот сыновей и мужа увели. Присаживайтесь, в тесноте, да не в обиде.

Азея послушно опустилась возле Литаны, девочка подозрительно взглянула на незнакомую женщину и устроившегося возле нее мальчугана, но ничего не сказала. Только торопливо залезла в мешок, достала буханку хлеба и протянула гостям.

— Молодец, сообразительная, — похвалила Кара,? а хозяйственная какая, не по годам просто. Только скромная очень. В кого — не понятно.

Кара сидела рядом с близнецами и уже расшнуровала кофту, освобождая полную правую грудь.

— Спасибо, — поблагодарила Азея, принимая хлеб.

Только сейчас она поняла, насколько голодна. Да и усталость валила с ног. Казалось, прикроет глаза на минуту, а забудется сном на много часов.

Пока младенец жадно сосал предложенную грудь, Кара с пониманием смотрела на несчастную, измученную Азею и Гаспера, уплетающего хлеб за обе щеки.

— Я помню, — вдруг промолвила Кара Азее, — он дружил с моим Теризом. Наверное, со стороны кажется, что я такая бездушная, не переживаю. Знаете, Азея, я все, что могла уже выплакала, да только сына моей скорбью не вернешь. До конца жизни мне винить себя за его смерть. Только не один он ведь у меня. Что будет с остальными, если я забудусь в горе? Кто о них позаботится? Нет, Азея, надо держаться.

Умерших надо помнить, но не стремиться к ним. Мы еще живы, и пока есть ради кого, надо жить. А такие всегда будут. Вот, Ниана сказала, что ты бездетна. Это не мое дело, но вот есть эти дети, и пока не выяснится, что с их родителями, они — твои дети. И ты должна жить ради них.

Азея кивнула, и погладила по голове Гаспера. Мальчик, в отличие от нее не выдержал, склонился и удобно устроился на коленях Азеи. Сон пришел моментально.

— А я и живу, мне другого просто не осталось.

И, не торопясь, шаг за шагом, Азея рассказала Каре о самых страшных сутках в своей жизни. Кара слушала внимательно. Рид, наконец, успокоился и снова уснул. Когда рассказ истек, Азея в очередной раз промолвила:

— Спасибо вам, Кара. Если бы не вы, кто знает, как бы все это закончилось.

— Людям помогать друг другу надо, а не убивать. Азея, вы бы отдохнули. Глаза уже, вон, западают. А я посижу с вами, не волнуйтесь. Какая разница, где ждать вестей. Спите, и ни о чем не беспокойтесь. Ваш кошмар закончился.

Может, раньше, Азея бы и не согласилась, предпочла бы потерпеть. Но организм взвыл, сопротивляясь, голова сама клонилась на бок, а веки отяжелели, налились застоявшимся сном. Она даже не успела согласиться, просто уснула. Кара бережно, стараясь не тревожить, укрыла женщину покрывалом и присела рядом, заведя с дочерью негромкую беседу.

Азее снились Эльда, Аллер и Линвард. Эльда взмахнула на прощание рукой и ушла куда-то вдаль, растворилась утренней дымкой. Аллер обернулся, двинулся за ней. Линвард остановил, схватил за руку, но Аллер покачал отрицательно головой. Пальцы Линварда разжались, отпустили. Аллер развернулся, вздохнул. Он медленно удалялся, но его силуэт все не исчезал, будто ненадолго решил задержаться в мутном мире.

ЭПИЗОД IX

Солнце медленно ползло по небосводу. Огненный шар в ладонях Великой Заты каждый день совершал вместе с ней путешествие с востока на запад. И ничто из того, что творилось на земле, не могло ни прервать, ни даже приостановить этого триумфального шествия.

Аборн доживал свои последние часы. Избитый и покалеченный, лишившийся своих последних защитников, город издыхал. Повсюду дышали гарью жадные пожары, по улицам, выкрикивая победные лозунги и размахивая синими флагами, расхаживали недавние штурмовики. В разбитых погребах находились и вскрывались винные бочки, и алое, в цвет разбавленной крови, вино распивалось за падение Аборна. За новую власть в Фелидии. За погибших товарищей, шедших на приступ стен.

Последние защитники отбивались в галереях Дворца Совета. Они падали, либо сраженные мечами, либо пронзенные стрелами далисских лучников. Умирали молодые, пожилые, окунали пальцы в собственную кровь и выводили на стенах и полах буквы, складывающиеся в жестокие проклятия.

Когда красные знамена Фелидии сменились на синие, город задрожал от радостных криков. Через открытые ворота исковерканной Велисской Башни в город в сопровождении верных сподвижников величественно въехал Маниус. Его встречали как освободителя: кричали, свистели, преклоняли колени.

Маниус ехал во Дворец, чьи развалины возвышались над избитым Аборном. Дворец Советов обстреливали беспощадно, тратя на него не многим меньше снарядов, чем на стены. Был бы приказ, его бы под основание срыли вместе со всеми живыми, оставшимися под крышей, разобрали бы по камешку. А членов Совета четвертовали бы, не меньше. Но убивать можно было любого, кто не прятался в подземельях, кроме этих пятерых. Их жизни нужны были Маниусу, иначе его план, столько лет шлифуемый и прорабатываемый, не имел бы абсолютного успеха.

Ему нужны были их лица. Он хотел видеть, как выглядят теперь те, что совсем недавно были всесильными, могущественными повелителями, казалось, целого мира. Перед своим народом они должны были принять свое поражение. А он продемонстрировать свое милосердие. Когда вся страна будет рычать и требовать их казни, Маниус собирался благородно простить недавних врагов и оставить им жизнь.

Он оставил коня у порога дворца, опасаясь обвалов, в окружении личной стражи, он прошел по коридорам некогда самого красивого здания в Аборне в уцелевшие покои Кайзала, где, как доложили, ожидали плененные Члены Совета.

Маниус ожидал другого. Он надеялся на пятерых, но вместо этого увидел сидящих за маленьким столом в окружении надзирателей только толстого, унылого Коэла и нахмуренного, не поднимающего даже глаз на вошедших, Нарима.

— Добрый день вам, Советники, — стараясь не выдавать своего разочарования, насмешливо поприветствовал их Маниус. — Что-то мало вас сегодня встречает новую власть.

— Скажи и на этом спасибо, — пробормотал в бороду Нарим.

— Где остальные? — Маниус требовательно повысил голос.

Коэл обернулся. В его бледных, больных глазах не обида сидела, не ненависть, а жгучая боль потери. Маниус понял, что не об ушедшей власти переживает больной советник. Что ж, Коэла он уважал более остальных именно за сердечную доброту и ответственность, которым могли бы поучиться многие другие.

— Ты бы присел, Маниус, чего стоять? — предложил он беззлобно, будто не враг зашел в его покои, а старый знакомый. — Уж, кому-кому, а мне можно верить: в ногах правды нет. Присаживайся. И стражу свою отпусти, к чему нам лишние уши? Бояться тебе нас не нужно. Что тебе, молодому, сильному, да к тому же правителю, как там ты говорил? Королю? Да, кажется так. Чего тебе нас бояться?.

Маниус довольно ухмыльнулся, ловко развернул свободный стул и, важно забросив ногу на ногу, махнул рукой охране: