А жизнь все время испытывает человека. И нет тому конца.

Вот вчера состоялся торжественный въезд в столицу всей плененной родни последнего сибирского хана Кучума… Были там и сыновья его Асманак, Шаим, Бабадша, и совсем малые Кумуш и Молла. Жены, невестки, дочери в шубах бархатных, украшенных золотом и серебром, все ехали в резных санях, удивляя собравшийся народ своим видом.

И было все так просто, обыкновенно, как если бы не разгромлено было царство Сибирское и невидимая тень некогда грозного хана Кучума не витала над ними, напоминая о бренности человеческой жизни.

Сопровождали их всадники из боярских детей, все в соболиных шкурах да с пищалями.

А среди толпы находилось и много чужеземцев. Они видели покоренных, и уверен был Годунов, немало завидовали возросшему величию Руси. А сам Кучум, ослепший и жалкий, вроде явился в Ногайский улус с поклоном. Да те умертвили его без жалости. Вот он, конец былому величию. О том задуматься всякому монарху надо, но он промашки не допустит. Не для того все затевается, чтобы попусту сгинуть в бездне времени.

Но было еще одно, невероятное, которое омрачило ему всю прелесть торжества. Среди толпы вдруг, как тень на ясном небе, мелькнуло лицо молодого парня, мелькнуло и снова пропало, затерявшись меж многих иных лиц.

Заметил его Годунов и, бледнея, сжал зубы, словно увидел призрак. Был этот неизвестный человек как будто близнец умершего царевича Дмитрия. Глянул снова Годунов на то место, но где там! Если кто и был, разве его найдешь?

Вечером того январского дня, когда по Москве провезли родственников покоренного Кучума, в доме купца Артемьева было весело. И Тимофей, как причастный к усмирению хана Кучума человек, находился в центре внимания. Говорили вразнобой все собравшиеся за столом, но казак остальных почти не слушал, а нет-нет да и взглядывал на Наталью, сестру хозяйки. Наталья все больше молчала, но, заметив интерес к себе, вдруг спросила Тимофея:

– А что Тимофей Андреич молчит?

– Я слушать люблю, – улыбнулся ей казак, не отведя взгляда.

– Хотела все спросить вас, а неужто вы этих людей, что нынче по Москве на санях везли, там, в Сибири видели?

– Кое-кого видел… – казак припомнил тех, кого брали в плен в его присутствии.

Один из них точно мелькнул сегодня там, за спинами других. Звали его вроде Асманак. Совсем еще юноша.

И совсем не он занимал мысли Тимофея. Среди многочисленной толпы, собравшейся поглазеть на пленников рода Кучумова, он заметил своего врага, того самого, из-за которого пришлось ему уйти из войска воеводы Воейкова.

Это был Игнат Нарубин, по рождению своему казак, по природе человек, любивший находиться среди победителей, кем бы они ни были.

Не знал Тимофей, увидел ли его Нарубин, но уже само появление этого человека испортило Тимофею праздничное настроение. Ведь и он считал себя тем, кого славили сегодня в народе.

– Тимофей Андреич скромен, – пьяно ухмыльнулся хозяин. – Но я его хорошо знаю.

– Я слышала про то, как вы себя вели, когда… – Наталья сбилась, уловив недобрый взгляд своей сестры.

– Чего там, вел, – махнул рукой Артемьев. – Если бы не он, лежать мне в землице…

– Брось каркать, Петр Трофимович, – веско заметила его жена. – Кому где лежать – только богу ведомо!

Она снова с укоризной глянула на сестру, но та, обычно покорная ее воле с самого детства, в этот вечер не захотела смолчать и уступить.

– А что там еще в Сибири видали, Тимофей Андреич?

– Ну… – казак раздумывал, не зная, о каких событиях рассказать, потому как много было всего: и ужаса, и смертей, так как ни одна война не обходится без этого. Но говорить об этом не хотелось. Здесь, в доме купца, его редко спрашивали о прошлом, разве что в первые дни. Но это было даже лучше.

Однако не в этот вечер.

Наталья его привлекала всерьез, и хотелось ему сказать о многом. Но только ей одной.

– Встречал я как-то шамана одного… – медленно начал он. – Там племен много. А эти люди были не веры Кучума. Но они платили ему дань.

– Кто же он такой?

– Это у них навроде колдуна, – пояснил хозяин, хорошо знакомый с обычаями племен и Пермского края, и Сибири, а также тех, кто не признает ни веры Христа, ни веры Магометанской, а живут по глухим берегам далеких земель, тайно отправляя свои языческие обряды. – Они молятся истуканам.

– Правда? – Наталья перевела взгляд на Тимофея.

– Похоже, что так. Я особо при их обрядах не присутствовал, но как-то вечером был я в дозоре и вдруг слышу, ломится кто-то через лес, прямо на наш стан.

– И кто же это был? – Наталья смотрела во все глаза.

– Местный один паренек. Я его чуть не убил поначалу. Но когда саблю к груди приставил, он плакать начал и все зовет куда-то в лес. Я товарищей своих вызвал, стали мы его выспрашивать, но он по-русски почти не говорит, бормочет только: «Тама, тама!». И рукой все машет. У нас один был из ясачных людей, он по-ихнему понимал, поговорил с ним и нам пояснил: там кто-то умирает… А что делать? Ну, старший наш сначала и слышать не хотел. А вдруг в западню манит? Но после выделил пять человек и среди них меня и того, кто язык их понимал. Пошли мы. – Тимофей перевел дух и выпил вина. – Шли мы недолго…

Вспомнилось все, что было несколько месяцев назад…

Старик-шаман, умирающий на берегу речки, бубнил что-то на своем языке, но их толмач слова перевел.

– Говорит, Кучума не возьмете, он уйдет…

– Как не возьмем? – вскинулись мужики. – Чего он там талдычит, нехристь? Кучумку найдем и за Ермака он нам ответит!

– Кучум уйдет к ногаям. И там найдет свою смерть! – вновь перевел толмач.

– Мы его сами должны убить! – волновались мужики.

– А чего он нас позвал? – спросил тогда Тимофей у толмача.

– Он хочет, чтоб мы убили его родню, сыновей и остальных…

– Это еще зачем?

– Говорит, Кучум убил его брата и всю семью… – ответил толмач.

– Если он знает, когда умрет Кучумка, почему ему не знать, когда и остальные помрут? – засмеялся Игнат Нарубин, пронырливый мужик. – Пусть его бог и наказывает кого он хочет!

Он глазами все обсмотрел, обшарил и толкнул казака.

– У них припасов – тьма! Давай их обоих и…

Тимофей глянул неодобрительно. Но Нарубин затеи своей не оставил. Подбивал и других, но рука ни у кого не поднялась убить и так умирающего старика и его молодого родственника. Когда Нарубин сам хотел мальчонку заколоть, Тимофей под руку его ударил и саблю выбил.

– Ты чего, сарынь донская? – вскипел Нарубин. – Я тебя убью!

Вот тогда они первый раз с ним сошлись. И Нарубин отделался несколькими выбитыми зубами.

Когда возвращались, один из казаков тихо сказал ему:

– Игнат этого тебе не забудет… В первом же бою жди пули в спину…

С тех пор Тимофей Нарубина остерегался. Но и тот обходил его стороной. Видно, ждал удобного момента.

– Чего же сказал шаман?

На него смотрели внимательные глаза Натальи. Тимофей смутился из-за своей задумчивости, вроде как забыл тех, с кем сидел за столом.

– Сказал, что Кучума мы так и не возьмем.

– Вона! – восхитился Артемьев, хлопнув себя по коленке. – Выходит, он правду предрек!

Странное чувство овладело Тимофеем. Он будто услышал, что шаман его зовет, где-то тут рядом находится. Он огляделся. Но вокруг сидели только родственники купца.

– Чего потерял, казак? – пьяный купец все-таки был сметлив, все подмечал.

Но в душу заглянуть не мог. А там блуждали тени убиенных, и кровь, и слезы – все смешалось, как в жутком вареве антихриста. Вот так, убивая на войне, сам становишься нехристем, подумалось Тимофею.

И вспоминать о пережитом больше не хотелось. И Наталья женским чутьем уловила его настроение. Не стала дальше расспрашивать.

Вскоре разошлись.

Когда укладывались спать, жена толкнула хозяина в бок.

– Чего ты?

– А вот чего… – она придвинулась к нему. – Видишь, что происходит?

– А что такое?