— А кто был?

— Да всякая сволочь, мой лорд.

— Понятно.

Мы были готовы к старту, однако я не удержался от еще одного вопроса.

— Можешь научить меня читать?

— Вис наверное сможет. Или эльф этот. Я читать не умею.

Второй большой полукруг по лесу ничем от первого малого не отличался. Разве что больше оврагов и завалов из старых стволов.

Из нового был лесной тур. Огромная, но очень тупая туша. И очень инерционная. Я просто увернулся, и даже не приседая, как с кабаном, отрубил ему ногу. Вообще, правильный удар легко рубил кости, рёбра и позвоночники. А правильный укол пробивал любую шкуру.

Мне нужны были противники по-серьёзнее. Но вечерело. Я сбросил торбу под большое, развесистое дерево.

— Милли, ням-ням.

— Мур-мур, мой лорд.

Лучница принялась таскать хворост на костёр, а я все же надрал травы и почистил ею свои клинки. Особых повреждений на заточке не нашлось, но надо научиться их точить. У кого?

Убирать мечи в ножны не хотелось. Этот день меня не вымотал. И я отошёл от костра поработать над связками. Сегодня с волками я открыл для себя — мои клинки обоюдоостры. То есть финал одного удара — вполне старт для обратного, без проворота кисти.

Очень интересны были эти двойные удары «вправо-влево», «назад-вперёд» и «наискось вверх-вниз». Но еще интереснее комбинации всех вариантов для двух рук.

Клинки пели, я чувствовал каждую мышцу и все вокруг. Это дерево в сумерках, маленький огонь под ним, Милли, что расстелила скатерть, уселась на нее голышом, стирает с себя грязь тряпочкой смоченной в вине и косит в мою сторону хитрым глазом.

В конце концов я визуализировал дурацкие иконки заклинаний, почему бы мне не визуализировать себе противников. Скажем, в виде оскаленных волчьих морд.

Рисунок боя стал сложнее, я ускорился и намеренно «вёл под связку» всегда четыре цели одновременно. Чуть укоротил удары и добавил уколы.

Рабочая часть моих клинков — последняя четверть от острия. Я сознательно уменьшил ее вдвое выигрывая тем в точности и силе. Бум ушёл за кабанами первого уровня, и значит здесь его быть не может. Но его нет и рядом с замком.

Могут ли цели падать сверху и выныривать из земли? Да какая разница. У меня — могут. Прыжки с ударами ниже ног — шикарная находка. Является ли мана чем-то вроде нематериальной матрицы, что активируется мной в момент применения заклинания?

Последняя волчья морда разъехалась надвое в последнем «шшах». Я стоял во тьме мокрый, пропотевший насквозь. Костёр давно утих. Милли спала.

Подбросив веток на еще живые угли, я достал из торбы ломоть хлеба и кусок холодного твердого мяса. И сжевал это. Огонёк ожил и я еще покормил его.

Снял пояс с мечами, лёг к Милли сзади и обнял. Она мурлыкнула во сне. Её затылок пах вином. Можно ли так беспечно спать здесь, под тобой, дерево? Дерево не ответило.

Я лизнул эту сладкую, тонкую шею и провалился в сон. Засыпая, почувствовал, что Милли наоборот, проснулась.

На летающей лошади не надо было держатся. Она сама держала меня на спине своей магией. Светло-зелёная, переливаюшаяся светом, как шёлк, короткая шерсть, а под ней могучие мышцы и натянутые в струну сухожилия.

Крылья, расходящиеся в стороны чуть позади шеи, светлели к концам, кончики перьев были белоснежно яркие. Золотые рожки на голове пегаса смотрели вверх и назад. Он нёс меня над далёкой землёй. Там, внизу, были леса и квадратики полей, реки и замки на их берегах. Всё такое игрушечное. Не настоящее.

Блеснул водным зеркалом большой залив. На его берегу, в устье толстой реки раскинулся огромный город. Зелёный пегас снижался прямо к его центру.

Все здания здесь были каменными, многоэтажными с высокими башенками. Между ними парки с фонтанами, каналы, фруктовые сады, оранжереи. Какое обжитое место.

В центре этого великолепия возвышался совершенно сказочный замок, по площади своей в несколько раз больше всего моего городка вместе со стенами. Интересно было бы взглянуть на здешнего лорда.

Зелёный как услышал, спикировал на большой мраморный балкон центральной башни и исчез. То есть я оказался один перед дверью из цветного стекла, почти на вершине этого грандиозного архитектурного комплекса.

Нет ничего сильнее любопытства. Я толкнул стеклянные створки рукой. Однако они не открылись, а рука прошла насквозь не встретив сопротивления. Вот так. Мы по отношению друг к другу нематериальны.

Что же, нематериальны, так нематериальны, любопытство от этого меньше не становится. И я шагнул сквозь двери внутрь помещения. Внутри, перед большим белым холстом на подставке, стоял худой старик в синей шёлковой рубашке.

Бритая сморщенная мордочка, печальные умные глаза. Вокруг были расставлены завершённые и нет картины, на столах разноцветные баночки с красками. Художник! Здешний лорд — художник.

Однако не просто художник, здесь были еще и большие чертежи каких-то механизмов на стенах, неизвестные мне приборы на полках. Книги стопками и просто открытые живописно валялись везде, и на столах, и на скамьях, и на полу. Внутренний бардак этой комнаты резко диссонировал с аккуратностью и продуманной упорядоченностью города снаружи.

Старик с длинной тонкой кистью в руке беспокойно заозирался. Он меня чувствовал, но увидеть не мог.

— Выходи, я знаю что ты здесь.

Ну и как я выйду? Очень хотелось внимательнейшим образом рассмотреть каждую из находящихся здесь картин, и каждый из чертежей на стенах. Я уже двинулся в обход, но как оказалось, старик обращался не ко мне.

В глубине помещения шевельнулась тяжелая бархатная штора. Из-за нее на свет выступил бородатый лысый дядька в полосатой хламиде. Полосы были серые и чёрные и шли сверху вниз. У его пояса на цепи висела книга в золотом окладе. А в руке красный посох с навершием в виде серпа.

Дядечка маг был очень зол. Его маленькие чёрные глазки бликовали красным.

— Я и не собирался нападать со спины. Потому что перед смертью ты должен услышать все! Всё, что я хочу тебе сказать.

Старик с кистью в руке звонко, по детски, рассмеялся.

— Ты не думал, зачем это тебе, что-то мне говорить? Не чувствуешь себя рабом человека, которому что-то пытаешься доказать? Ведь не будь меня, то и говорить тебе было бы нечего.

Железная логика. Этот старик не должен умереть. Он мне нужен позарез. И как художник, и просто как человек.

Однако бородатый маг логики не видел, он видел только оскорбление, и принялся оскорблять в ответ.

— Ты скорпион, гидра и бездарный кусок собачьей какашки! И смерть твоя будет мучительна!

Из посоха вышел алый луч и ударил старика художника в грудь. Тот остался стоять на ногах, однако контур его окрасился красным, а лицо стало очень, очень грустным.

— Ты парализовал мое тело, но в этом мире ничего не происходит бесследно. Знаешь ли ты вообще, что такое твой новый посох?

— То, что убьет тебя, еретик! Ты гнойная язва на матрицах этого мира. Адский червь, поглощающий суть вещей, чтобы выплюнуть ее изуродованной и искаженной!

Ого. Беседа крайне занимательная, однако я обязан помешать убийству! Когда маг вознёс свой посох второй раз, я прыгнул на него, но пролетел насквозь. Чтобы все твои матрицы в дульку свернулись!

И тут Маг сам окрасился по контуру ярко голубым и начал корчиться и троиться. Я уже видел точно такой контур на Бабетте и на Буме. Маг превратился в чёрное пятно и пятно это стало расползаться. В голове моей раздался голос старой знакомой:

Внимание всем, локализован вирус неизвестной природы! Разумным лечь на землю, накрыть голову руками, зажмуриться и широко открыть рот!

Старик у холста отмер, посмотрел в мою сторону, но мимо меня и решительно заявил:

— Кто бы ты ни был, уходи немедленно! Убегай, улетай, уносись как можно дальше отсюда!

Да как я могу без зелёного пегаса куда-либо унестись? Башня вздрогнула от совершенно непереносимого грохота, и я проснулся.

На краю уходящего сна мелькнули оседающие пылью здания, вспучившаяся огромным нарывом земля, взметнувшиеся в небо чёрные воды залива. Сон оставил после себя точное чувство, что вот только что мне чуть не прищемили хвост.