– А вот и товарищ Горский! – Жора довольно улыбался, одновременно жуя огромный бутерброд. – Штрафную, Володя! Штрафную!

От штрафной Владимир отказываться не стал, произнес классический тост, выпил и закусил домашним огурцом. После чего вручил Жоре коньяк и сел у края многолюдного стола, возле Надежды Витальевны, красивой и меланхоличной барышни, с которой было так приятно поговорить о ничего не значащей ерунде.

– Наполнить твой бокал, Надежда?

Надежда Витальевна имела обыкновение пить белое вино, а по прошествии второго бокала любила материться мелодичным, хрустальным голосом. Последнее обстоятельство предсказуемо делало ее желанной гостьей любого серьезного празднества.

– Не спрашивай, Володя.

– Не буду.

Больше Владимир не спрашивал, и у Надежды весь вечер было чудесное настроение. Она забыла про очередной неудачный роман, про недоделанный и десять раз проклятый отчет, про сломанный ноготь. Она пила теплое шардоне и нежно, ласково ругалась матом.

– За тебя, Надежда!

– За тебя, Володя!

– А за меня?! – обиженно кричал Жора, и все тут же пили за него.

Изредка в кабинет заглядывали случайные люди, понимающе улыбались и плотно прикрывали за собой дверь. Они придут завтра, и не будет у Жоры от них спасения. Но сегодня никто не смел тревожить его скромный, но искрений триумф. Все-таки они в большинстве своем были очень тактичные люди.

Владимир пил мало и пьян не был. А вот Жора и еще пара не слишком знакомых Владимиру коллег брали от этих минут все то немногое, на что они еще были способны. Коллеги или минуты? Владимир точно не знал, но был уверен, что уж кто-нибудь да способен.

– Ну что? Может, чаю?

Кто-то спросил, кто-то поддержал, никто не отказался. Тут же для всех нашлись кружки, а для некоторых даже и блюдца. Зашипел, забурлил белый, потрепанный чайник. На столе появились маленькие желтые пирожные. Тут же навалились легкая дремота и столь редкое умиротворение.

Владимир охотно принял из заботливых женских рук чашку горячего чая, поставил ее на стол, заглянул внутрь и вздрогнул. Из глубины чашки, из темного чайного омута, ему нагло подмигивал Лабиринт. Он ничего не забыл и по-прежнему жаждал встречи. Когда? Да хотя бы сейчас!

Владимир зажмурился и крепко схватился за край стола. Он чувствовал, как Лабиринт навис над ним, вопросительно изогнув вороненую бровь. Он звал, тянул к себе за невидимую, но неумолимую цепь. Он не принимал отказа. Он даже не понимал, в чем смысл отказа.

– Володя, передай мне пирожное. Самое сладкое!

Пирожное! Владимир очнулся. Прости, Лабиринт! Как оказалось, в мире есть куда более срочные дела. И куда более приятные.

В течение следующего часа Владимир выпил две кружки чая, съел три пирожных и сказал не меньше десятка комплиментов устало взирающей на мир Надежде. В конце концов Владимиру стало скучно, и он, еще раз пожелав Жоре всех благ, отправился в свой кабинет.

– Ну как? – без особого интереса спросил Шилов, встречая коллегу в расслабленной позе матерого сибарита.

– Нормально, – усмехнулся Владимир. – Без жертв.

– Чем дальше в жизнь, тем меньше жертв, – с грустью заметил Сергей. – А помнишь, как раньше? Страсть и грязь, боль и счастье. Почему все так быстро прошло? Почему мы стали такими скучными, Вова?

– Это для того, чтобы ты смог встретить свой очередной день рождения.

– Наверное, оно того стоит, – пожал плечами Шилов. – По крайней мере сегодня.

– Даже жаль, что сегодня уже почти закончилось.

Владимир вышел из Министерства. На улице, прячась в дымчатых сумерках, вальяжно наливался червонным золотом поэт-октябрь. Он снисходительно посылал в лицо стрелы тугого, острого ветра и, слегка прищурившись, навевал смутные образы соколиной охоты и языческих хороводов.

Владимир торопливо шел по устланному падшими листьями тротуару и то и дело посматривал за свое правое плечо. Там, за правым плечом, за ним гнался Лабиринт. Плавно и неотвратимо он настигал и уже заранее распахивал свои коридоры для крепких, чудовищных объятий.

Владимир прибавил шаг и на какое-то время оторвался. Он почти бежал, толкая и без того спешащих людей, заставляя посылать ему вдогонку недоуменные, полные укоризны взгляды.

Владимир не извинялся. У него были причины для спешки. У него были причины, чтобы бежать со скоростью человека, который опаздывает на поезд. На поезд, который в свою очередь отходит с опозданием.

Но так быстро Владимир бежать не хотел. И потому он просто упруго шагал по черному асфальту, каждую минуту оборачиваясь и внимательно осматривая пейзаж за своим правым плечом.

– Молодой человек, помогите, пожалуйста!

Владимир с ужасом понял, что призыв благообразной старушки с большой сумкой обращен именно к нему. Владимир очень не хотел сбавлять темп, но воспитание не позволяло проигнорировать законную просьбу о помощи.

Владимир остановился, с улыбкой кивнул и помог старушке поднять тяжелую сумку на двадцать три ступени вверх. После чего с затаенным ужасом оглянулся и увидел, что Лабиринт снова подобрался слишком близко и уже готовит финальный, гибельный прыжок.

«Нет. Не подходи», – прошептал Владимир и, не глядя, бросился прочь от страшного, темного призрака за спиной.

Его ноги срывались в тяжелый, медленный бег, губы шептали проклятия, а глаза искали свет, который легким, взволнованным жестом спасет от настигающей тьмы.

Но единственный свет, который он увидел, был красный сигнал светофора, говорящий о том, что, пожалуй, не стоит так уж торопиться. Минутку-другую можно и постоять, подумать, оценить ситуацию. Покрутить головой, посмотреть, с кем свела тебя судьба на эти краткие мгновения.

Владимир стоял, думал, вертел головой и изо всех сил заставлял себя не оборачиваться через правое плечо. Он очень надеялся, что Лабиринту хватит такта постоять на светофоре вместе с ним. Еще полминуты потерпеть, поскучать, потоптаться на месте. Еще десять секунд. Пять. Пора!

Загорелся зеленый, и Владимир тут же рванулся с места, с удовлетворением заметив, что Лабиринт замешкался, замечтался и безнадежно отстал уже на старте.

– Счастливо, – с сумрачным весельем прошептал Владимир и ускорил и без того суетливый шаг.

Лабиринт нагнал его через пять минут, но в это время Владимир уже нырнул в пропасть метрополитена и намертво смешался с толпой. Перепрыгивая через ступеньки, он сбежал по эскалатору и успел ворваться в последнюю дверь последнего вагона. Поезд тронулся, а Лабиринт остался. Владимир злорадно помахал ему рукой. Владимир забыл, что Лабиринт знает, где он живет.

Они встретились возле самого дома, под красными кленами, у старой, поломанной скамейки. Владимир сделал вид, что сдался, а потом бросился прочь в серый узкий переулок. Продрался сквозь тесно стоящий строй машин, пронесся по детской площадке, забежал за угол соседнего дома и только потом осторожно оглянулся. Лабиринта нигде не было.

– Все нормально, – тихо сказал Владимир и дежурным усилием воли заставил отступить скалящую зубы панику. – Все нормально.

Затравленно оглядываясь, он по стенке пробрался в свой подъезд, не дожидаясь лифта, взбежал на седьмой этаж, вошел в квартиру и резко захлопнул дверь. Разделся и пошел на кухню готовить нехитрый ужин.

– Все нормально, – снова повторил он, бросая в кипящую кастрюлю желтые, симпатичные макароны.

Макароны массово гибли в бурлящей воде, в то время как Владимир безучастно взирал на их мучения. Владимир очень не хотел оборачиваться. Он знал, что, несмотря на запутанный след и крепко закрытую дверь, Лабиринт найдет способ пробраться внутрь квартиры, а потом и внутрь него самого.

Он знал, но до последнего не желал верить, что Лабиринт пройдет сквозь сто дверей, сто замков, триста защитных кругов. Он знал, что Лабиринт уже прошел их все и теперь стоит за его правым плечом. Пристально смотрит на макароны, не желая, чтобы они переварились.

Наконец макароны были готовы. Владимир с грустной улыбкой выключил плиту, повернулся и вошел в Лабиринт.