Застыл мир за ним, остыл.

А бывало давно, по утру,

Из ладоней дожди я пил.

В душе, – лишь метели плач,

Пожалеть бы ее, – нет сил.

Я теперь, ее волей, – палач.

А ведь я милосерден был!

Ты не стерпишь, беда – зима,

Сердца стынь, боль его огня,

Превратишься ты в лед сама, —

Посмотри, посмотри в меня!»

Стоп! Хорош ныть! Ты чего это расклеился, а? У тебя дел по горло, некогда печалиться! Не желаешь сидеть в одиночестве, – шуруй с веселой командой поисковиков в Киев! Приглашают же, причем весьма настоятельно!

Так что, – ноги в руки и вперед!

Решено! Сейчас отправляюсь домой и звоню Диме, – не утром. Утром уже выдвигаться надо! Затем иду в «Мир», – Сергея предупредить, потом собираюсь и еще останется пара – тройка часов, на покемарить.

Так я и сделал. Выходя из портала в своей квартире, я почувствовал, как настроение улучшается.

Управился со всеми делами за три часа. Сергей, узнав о нашем предстоящем, возможно долгом отсутствии, стал допытываться, куда же мы собираемся отправиться, но не найдя в моем лице разговорчивого собеседника, отступился и просто пожелал удачи. Неплохой он все-таки мужик!

Перед тем как идти спать, просидел еще полтора часа, изучая историю киевских гор, нависающих над Подолом, и связанные с ними легенды. После Карелии, без подготовки я больше никуда не поеду! И уже практически засыпая, решил сходить на балкон, подышать ночной прохладой. Выходя, зацепился ногой за раскоряченную статую саламандры. Надо же, снова про нее забыл! Шштелльсси – то, здесь – и я не совсем один! Правда, какой с нее толк нынче? Даже мордой каменной в ногу не ткнется, напоминая, мол, пора бы и покормить! Стоит в уголке диковинным памятником, не шелохнется. Блин… Хотя…

Будь она не саламандрой, а обычной женщиной, – некоторые мужики, наверное, такой жене рады были бы до чертиков. Десяток слов сказала и все, превратилась в статую на недельку! Мечта!

***

На Киев выдвинулись только ближе к обеду. Пока все съехались, пока позубоскалили, радуясь встрече, пока выпили кофейку на дорожку…

И вот, наконец-то, – вновь наша арендованная «Нива – Арктика» с пневмодвигателем идет мягко, бесшумно и энергично подминая под себя одно за другим короткие тире дорожной разметки. Снова под колесами шоссе, теперь под номером Е-101.

Я уже и забыл, насколько люблю просто ехать куда-то! Проносящиеся за окном пейзажи, остановки в придорожных кафе, неторопливые разговоры ни о чем… Все мое существо ликовало, радуясь солнечному дню, хорошей дороге, отсутствию всевозможных нерешенных проблем. Именно сейчас – я просто еду! Как же мне всего этого не хватало!

Кайф!

Проносятся за окном лесопосадки, стихийные рынки с полусонными кумушками за грубо сколоченными торговыми прилавками, справа солнышко радуется чистому небу, над дорогой облака зарождаются, а слева вдалеке из низких туч по нитям дождя молнии водохранилище хлещут вспыхивающими сиреневым плетями, словно Марфутина семихвостка Фролову задницу. Тьфу ты! Ну и сравнение пришло в голову!

Кстати!

– Акваланги взяли? – отвлекшись от созерцания пейзажа, между делом поинтересовался я.

Дима даже хрюкнул от неожиданности.

– Ты опять за свое? Хватит! Я до сих пор помню, как мы с ними по Воттовааре носились, словно дурни с писаной торбой! Там-то они зачем?

– Мало ли, куда нам залезть доведется? – предположил я. – Вдруг потоп? А мы без аквалангов!

– Киев на горах стоит! – сообщил мне он.

– А Подол – то, внизу! – не согласился я, улыбаясь. – У Днепра! А если, цунами?

– Тьфу на тебя! – рассмеялся Дима. – Подол выше уровня реки на тридцать метров! Так что расслабься!

В общем, за разговорами потихоньку и доехали. Останавливались всего раз, после Брянска. Поужинали в кафе «Партизанская засада» на повороте на Бяково, хозяином которого оказался Димин друг – поисковик из Брянской «Славы Отцов». А ничего так Миха, зачетную точку общепита замутил!

Дорожки из пиленого дерева. Небольшая трибуна у площадки, которую окружают едва приметные землянки. Колодец, умывальники и сортиры на улице чуть поодаль, – не знаю, что там внутри, но трубы вентиляции торчат и электричество подведено. Тарелка громкоговорителя на сосне сводку информбюро вещает. Коновязь в сторонке с одинокой лошадкой в стойле, и темно-зеленый мотоцикл с коляской, на которой закреплена турель для пулемета, позади. У длинного стола с вкопанными в землю лавками, печь, сделанная из топливной бочки. На ней что-то варится, а рядом на мангале шашлык аппетитным дымком исходит. И еще одна бочка у стола, дубовая, с дождевой водой. И везде обилие цветов в объемистых долбленых древесных стволах, вместо клумб. Не знаю, насколько это соответствует исторической действительности, но красота!

Еду подают прямо в землянки, аутентичные такие, из сосновых бревен, законопаченных мхом, с покрытием из лапника, и грубым брезентом на входе. Внутри мебель вся ручной работы. По-моему, при ее изготовлении ничего, кроме топора не использовали. Электролампы светят ненавязчиво из скрытых ниш, и керосинка из старой снарядной гильзы сделанная легонечко на стенке, на полочке чадит. ППШ рядом висит, и портрет Сталина наличествует, да граммофон тихонько на грубом табурете в уголке дребезжит голосом Павла Михайлова: «Утомленное Солнце, нежно с морем прощалось…»

Впечатляет!

Солдатская пшенка с тушенкой, луком, морковью и шкварками, оказалась выше всяческих похвал! Шашлык, – само собою, без вопросов. Предлагали нам и самогон двойного перегона, но куда нам, разве можно? Еще ехать и ехать! Ограничились компотом из сухофруктов, – у местных он называется «взвар».

Уже выходя из землянки, я вспомнил историю услышанной песни. В Инете когда-то попалась, а теперь всплыла в памяти. Другой такой, столько раз перепеваемой, я не знаю.

В Киев приехали уже за полночь, но ребята нас ждали. Как не трудно догадаться, еще одни друзья Димы: Саня и Тамара, конечно же, из киевских поисковиков. У них тут вообще целых семь клубов. Оно и понятно, уж с историей этой-то древней славянской земли всем работенки хватает.

– Что ищете? – поинтересовался Саня. – В каких местах?

– Знать бы… – неопределенно протянул Дима, покосившись на меня. – Пока не совсем ясно! Но до завтра, надеюсь, определимся!

Я в подтверждение кивнул.

– Понятно! – не стал настаивать тот. – Определяйтесь! Если что, – звони! Подскочу!

Они выделили нам квартиру своих родителей, пустующую на Русановке, пока те обитают на даче, где-то аж за Березанью. В ней мы и устроились досыпать остаток ночи, предварительно заморив червячка.

Не успел я, как мне показалось и голову к подушке прислонить, уже трясут.

– Да проснись же ты! – разбудил меня возбужденный шепот Димы. – Антон, твою кочерыжку! Просыпайся! Дело есть!

– До утра не подождет твое дело? – недовольно пробурчал я.

– Не подождет. У нее мало времени!

– У кого? – спросонья не догадался я, о ком он говорит.

– У Аксиньи! – сообщил товарищ. – Одевайся и приходи на кухню! В темпе!

Я вылез из-под одеяла, натянул спортивки и прошлепал на кухню вслед за другом.

Там в уголке, на старой ободранной табуретке, царственно восседала, иначе и не скажешь, настоящая славянская богиня. Чем-то похожая на Прию, виденную мною на Воттовааре, только русоволосая. Дима не капельки не соврал, описывая мне таинственную вепсскую ведунью с придыханием и блеском в глазах. Ее красота была естественной и натуральной, без самого мизера косметики. Особенно меня поразили ее глаза: миндалевидные, насыщенного цианового цвета, яркие и завораживающие. Она улыбнулась коротко, и мне показалось – вся маленькая кухонька осветилась на мгновение, и все вокруг, даже сверкнувший ответной улыбкой чайник на плите, на это самое мгновение стали счастливы. В том числе и я.

Очень захотелось, чтобы она улыбалась постоянно. Теперь я друга прекрасно понимаю. Стоит вон бедняга, застыл соляным столбом в дверном проеме, с восторженной ухмылкой имбицила. Какая, после такой дозы чистой эйфории, к чертям собачьим, Любаша, а?