— Но не от этого, – он безысходно разводит руками в стороны. — Мне жаль.

Баркер заливает чайные листья водой, пока пытается понять, чего данным диалогом Гилл хотела добиться. Эти её маленькие игры, если честно, доебали до глубины души, но что-то в них было.

— Я просто устала вредить людям, – наконец выдаёт та. Вот так неожиданность.

— Мне смеяться или плакать? – безучастно спрашивает Ричард. Голос сквозит скептицизмом.

— Я серьёзно.

Ему смешно.

— Я бы скорее поверил в то, что пришельцы с планеты Нибиру решили захватить Землю, – хохотнул Рик.

— Твоё дело. Переубеждать не стану.

— Ну, – тяжело вздохнул он. — Допустим, ты правда хочешь противостоять тому, что жрёт тебя изнутри вот уже несколько лет, что звучит странно, как минимум. Что тебе нужно сделать первым делом, как думаешь?

— Эм… Перестать вредить? – предположила она.

Ладно, это уже что-то.

— Хорошо, а вторым?

— Да откуда я, блять, знаю? Я тебя поэтому и спросила, – вспылила Скарлетт.

— Поставь себя на их место, – пожал плечами он. — Больше всего ты ценишь себя, верно? Тогда мысленно нанеси себе тот вред, который хочешь причинить другому человеку. Глаз выколи, руку отрежь, не знаю даже.

— Но я ведь никогда не буду на их месте, – ровным тоном произносит она.

— Не спорю, просто попытайся представить. Тогда, может быть, поймёшь.

— Только какое это имеет значение? Моё воображение ничего не даст. Даже если и представлю…

— Меньше говори – больше делай, – бесцеремонно прервав её, Рик делает глоток. Аромат мяты окутывает рецепторы. — Сосредоточься, не знаю, что ещё в таких случаях делают. Представь, как тебе гвоздь в язык вбивают или зубы вырывают плоскогубцами.

Гилл хмурится и на время замолкает, пока он заинтригованно наблюдает за выражением её лица.

— Получается? – спрашивает после долгой тишины.

— Вроде того, – она морщится, взгляд опуская вниз.

— В астрал главное не уйди, я понятия не имею, как оттуда людей возвращать, – Баркер цокнул языком.

— И что это мне даст? – так же не смотря на него спрашивает Скарлетт.

— Я не силён в нейрологии, – протянул он, – но, по идее, при сопереживании должны активироваться какие-то там нейроны… Зеркальные, что-то такое.

— Зачем вообще переносить чужую боль на себя? – Гилл выглядит крайне озадаченной. — Допустим, ты поймёшь, что в этот момент чувствуют другие, но, блять… Ты же этого не испытаешь. Как это должно помочь?

— Об этом я и говорю, – натянуто улыбнулся Ричард. — Нормальные люди видят в этом причину остановиться. Ты – нет. Это пропасть в мышлении. Как Тартар в Аиде, только вместо чудовищ – твои мысли.

— Очень обнадёживающе, спасибо, – буркнула Скарлетт.

— Прекрати только обманывать меня, – вновь вздыхает Рик. — Я ведь знаю, что исправляться ты не хочешь.

— Но я хочу, – возражает без особого энтузиазма.

— Угу, и от жестокого убийства троих людей ты тоже отказалась? – Баркер смотрит на неё косо. — Или скольких ты там хотела прикончить за раз?

— Отказалась, – смиренно кивает. — Пускай всё остаётся, как есть. Ты был прав, на произошедшее нужно смотреть под другим углом. Может, это – наш шанс начать всё сначала.

Обе брови он вскидывает вверх, не веря своему восприятию. Изучает подозрительным взглядом, прикусывая кончик языка, и раскалывает во рту застоявшееся молчание, ярко ощущая на вкус. Порывается ущипнуть себя, чтоб проверить, не спит ли.

— Кажется, – задумчиво выдаёт Ричард, – пришельцы с планеты Нибиру всё-таки начинают захватывать Землю.

Скарлетт, ухмыляясь, забирает его чашку прямо из руки и с нахальным видом делает глоток, смотря в глаза.

— Это мой чай, – недовольно прокомментировал тот.

Гилл допивает оставшееся.

— Теперь мой.

Рик закатывает глаза.

— И ты тоже, к слову.

— Собственничество – плохая черта, – он ставит чашку в раковину, затем идя в коридор.

— Ты куда?

— За чаем, – Баркер снимает куртку с вешалки, ища сигареты.

— Ричи, – она окликает его знакомой тональностью, от которой Рик на мгновение зависает. Он медленно оборачивается, чувствуя пульсацию растущего напряжения. — Ты усвоил свой урок?

Тишина сжимает стены, впитывая каждый звук. Во рту сохнет, когда Рик забывает, как дышать.

— Конечно.

========== XXII: БОЙСЯ ЗА ИМИДЖ, БОЙСЯ ЗА ИМЯ ==========

То, что Скарлетт изредка причиняет ему боль – нормально.

Разбинтовывать руку хочется не особо. Рика, наверное, пугает то, что он может увидеть и каким окажется шрам. Свободное функционирование кажется чем-то заоблачным после нескольких недель перевязок.

То, что Скарлетт причиняет ему боль – показательно.

Баркер возрождает самые смутные детские воспоминания, взглядом упираясь в усыпанное звёздами небо. Ночной бриз холоден. Шум вокруг вязнет в трясине из его мыслей. Память осыпает его вспышками: Милдред поступала так же. Прогоняя дым через лёгкие, Рик откашливается. Сглатывает скопившуюся горечь.

Он, будучи девятилетним ребёнком с самым покорным нравом, не особо понимает, за что ему рассекают бровь. Даже не помнит, почему так произошло. Не забылся только вкрадчивый голос матери: «Ты ведь понимаешь, что я делаю это потому, что люблю тебя?». Не знает, почему его оставляют без ужина, запертым в тёмной комнате с выключенным светом в очередной раз, не догадывается, как нужно себя вести и как не попасть под раздачу, но чётко уверен, что так быть и должно. Это правильно, ведь он, вероятнее всего, виноват. Он наверняка сделал что-то плохое без шанса на прощение, но с обязанностью прежних ошибок не повторять. Это – верный порядок вещей, потому что любовь нужно заслужить. Даже родительскую, да?

«Я люблю тебя» Ричард слышал только после того, как вытирал кровь с разбитой губы,

(«и только попробуй запачкать футболку»)

выходил из комнаты или просыпался от острой боли в желудке.

Мальчики не плачут – наедине с собой, когда слёзы выедают сетчатку глаза, маленький Ричард размеренно дышит в попытке успокоиться. Мальчики не плачут, Ричард – тем более. Сглатывает, подолгу смотрит в потолок, морщится, а когда тёплая слеза всё-таки срывается с длинных ресниц, он мечтает ударить себя сам. И иногда бьёт: по щекам с проступающими на них фиолетовыми и голубыми сосудами. Мальчики не плачут, поэтому Ричард подолгу стоит у зеркала, говоря самому себе, что хорошие мальчики никогда не расстраивают родителей и всегда оправдывают ожидания, хорошие мальчики – повод для гордости, хорошие мальчики получают любовь и никаких пощёчин. А он, пока ещё, – сплошное разочарование.

— Ты рассказывать собираешься или нет?

Иногда хочется плюнуть в лица двоих родителей, только когда он становится совсем к этому близок, в голове всплывают те их немногочисленные фразы о любви. Людям, которые тебя любят, в лица не плюют, правда же? Людям, которые тебя любят, тоже бывает тяжело, не так ли?

Ему не хочется быть неблагодарным ублюдком. Вроде как обязан им жизнью, пускай и не самой лёгкой на первых этапах.

Так что это, пожалуй, правильно: любовь без боли не есть подлинной. За плохим всегда следует хорошее, а хорошее нужно заслужить.

— Да что ты опять приебался? – Рик морщится, стряхивая пепел на белый песок. — Может мне, блять, неприятно об этом говорить.

— Мне, если честно, поебать, – Элиас потягивается. — Я ни в жизнь не поверю в то, что эту хуйню ты сделал себе сам, – Лендорф кивает на левую кисть Баркера.

— Не верь, – фыркнул тот, сигарету прокручивая в пальцах. — Не моя проблема.