Ричард, сидя напротив, подпирает лицо ладонью, не прекращая играть с её локонами:

— Только… ты сломала об меня зубы.

Скарлетт кривится брезгливо, в чистейшем отвращении. Отворачивает лицо, отводит глаза. Не хочет признавать: он прав.

— И ты поэтому привёл меня, как скот, сюда на убой, — болезненно отзывается она.

— О, нет, – морщится Баркер. — Ты уничтожила нас сама, я к этому непричастен. Твоё тщеславие погубило нас двоих, мне просто нужно всё закончить.

— Заканчивай. Не могу слушать твои бредни.

Его ухмылка. Он выпрямляется, вставая с пола. Занюхивает тринадцатую. Вот-вот снизойдёт психоз – бесповоротный и окончательный, но не к этому ли Рик стремился?

— В целом, я не рассчитывал, что это случится так скоро, – он ровняет четырнадцатую. — Я, честно, думал, что ты будешь умнее. Не станешь орать направо и налево, что какой-то там преступник «забрал наше», не будешь кичиться тем, как и кого убивала, кому причиняла боль и всё такое прочее. Это же так… тупо? В чём смысл? — он оборачивается, но, не получив ответа, возвращается к белому порошку. Плохо. — Впрочем, не столь важно. Ты глупая и явно себя переоцениваешь, а благодаря тебе мы, блять, обречены на гниение не только внутреннее, а ещё и внешнее. В тюрьме. Спасибо.

С непонятно откуда взявшимся раздражением Ричард наклоняется.

— Что ж, – отшатывается от стола он, пока не решаясь перейти к последним двум. Всё ещё шокирован тем, что может функционировать сквозь раздирающую его боль и темноту в глазах. — Финишная прямая?

В ладони, трясущейся так неистово, оказывается заточенный скальпель. Рик едва может стоять, еле дыша, но заставляет себя пройти ровно и почти не шатаясь.

Панический визг. Оказалась не такой бесстрашной, какой хотела выглядеть.

Скарлетт в истерике уворачивается от лезвия, крича неистово, наверное, ещё надеясь, что кто-нибудь её услышит – в огромном особняке, в глуши, за чертой города… К чему приводит страх?

Она рыдает, обливаясь слезами, жмётся к стене, пытается ударить, но ей, скованной, ничего не остаётся.

А он повторяет в спутанных мыслях снова и снова: «Другого выбора у меня нет».

— Пожалуйста, прекрати! – умоляет Гилл, захлёбываясь. — Ты пугаешь меня! Я знаю, что ты этого не сделаешь, просто, блять, перестань!

Он перехватывает её горло, вжимает в бетон. Мир меркнет: будто кто-то играет с рубильником, включая и выключая свет, неустанно, опять и опять.

— Хватит!

Виски пульсируют, а он не чувствует сопротивления. Знает: Скарлетт бьётся и пытается выбраться, но не ощущает. Перед чёрными глазами лишь её грудная клетка, лишь животрепещущая пульсирующая жилка на тонкой шее. Не человек – машина для убийств. Не человек – тело.

От любви к ней он излечился. Жалость выведена из строя.

— Ричард! – истошно орёт, отбиваясь. — Прошу, пожалуйста, нет, умоляю, хватит! Я сделаю всё, что ты хочешь, я буду такой, как ты хочешь, я… – задыхается Гилл, не прекращая рыдать. — Я никогда не буду лгать или издеваться над тобой, я никогда не причиню тебе боли, только отпусти меня, пожалуйста, Ричард, прошу…

Он сжимает скальпель крепче.

— Все они просили, – непрекленно произносит Баркер, – только ты их, почему-то, не слышала.

Лезвие входит в грудь.

На её приоткрытых губах застывает сдавленный стон. Взгляд синих, широко раскрытых глаз опустел: влажные и красные от слёз, они сохранили в себе его отражение. Она, кажись, не верила в произошедшее даже на последних минутах – тех, в которых гасла её жизнь.

Баркер вгоняет его глубже, в ответ получая хрип. Проворачивает. Веки распахиваются всё больше, а изо рта, тонкой пунцовой нитью, по подбородку стекает кровь. Он рвёт ткани, протягивая скальпель выше, и тогда тело в его руках содрогается.

Сердце всё ещё бьётся.

В порез, раскроивший ей грудь, он проталкивает кисть. Есть ли смысл в такой жестокости? Обещал же однажды забрать его отдельно от тела.

Вскрывает клапаны. Вынимает.

Руки покрыты кровью – горячей и отвратительно вязкой – по самый локоть. Шея девушки – очередной мёртвой девушки, нашедшей свою гибель в его доме – расслаблена.

— Странно, что там был не пластик, – вдумчиво проговаривает Баркер, внезапно понимая: в комнате он отныне один.

Скарлетт Гилл была живой.

Она не восстала из мёртвых и не собрала себя по кускам обратно. Она продолжала лежать: в его руках, вглядываясь в пустоту и сцепив пальцы, мёртвая Скарлетт – некогда муза, некогда единственная и горячо обожаемая вдохновительница – истекала кровью с зияющей дырой в груди. Её сердце, наконец, было у него.

Рик, крепче сжимая мышцу, уже перестающую сокращаться, вздыхает:

— Мне не жаль.

Сколько времени у него есть, чтоб погрузить новый трофей в ёмкость с формалином?

Комментарий к XXVIII: ЧЁРНЫЙ КВАДРАТ НАИВНОЙ ПОЭЗИИ

и, в конечном итоге, кровь растопила лёд.

в чём смысл данной работы? может, существует какая-то потаённая глубокая мораль?

эта история лишь в тысячный раз подтверждает: «amor vincit omnia» – ложь. сладкая, приторная, и, возможно, вкусная, но всё такая же ложь. психопата любовью не вылечишь.

а убийца остаётся убийцей. он может любить животных, уважать старших, женщин, сексуальные и расовые меньшинства, помогать бедным и несчастным, но, в первую очередь, он – душегуб. детские травмы и сложное взросление ни разу не повод и не оправдание.

он может называть себя кем угодно: творцом, художником, мессией, только это никогда не поменяет сути. до конца своих дней, он – преступник и разрушитель судеб.

и им может оказаться каждый.

ваш друг, сосед, враг, одноклассник или просто человек, сидящий рядом с вами в метро. он может носить «ив сен лоран», «баленсиагу» и «армани», учиться в престижном вузе и казаться примером для подражания, быть самой обаятельностью – настолько, что ваши подозрения никогда на него не падут, и вам стоит об этом помнить.

ну, и самое очевидное, конечно: россказни про нежную любовь двух убийц – бред. не верьте и не слушайте (а лучше плюньте в рассказчика за лапшу, которую он вешает вам на уши).

кажется, всё. спасибо всем, кто был со мной на протяжении этого долгого времени и мотивировал не забрасывать «кровь со льдом». я ценю это.

будьте осторожны.