Гилл, пользуясь его замешательством, целует Баркера жадно и злостно; слюна её впитала мяту – так крепко, будто за минуту до этого она расколола во рту горсть мятных конфет. Когда успела?

Ему и не нужно отвечать: Скарлетт зубами обхватывает его нижнюю губу. Мягкую ткань прожигает боль, и Ричард морщится. В такие моменты он ненавидел свой низкий болевой порог. Рик молчит, пока зубы мучительно выжимают кровь, глушит внутренний стон, забывая дышать. Оттолкнуть бы её, вот только она вырвет ему губу с самого основания.

Хватка слабеет, когда Скарлетт отстраняется, после демонстративно облизываясь.

Ненавистная ему эмоциональная перемена.

— А теперь, – уголки рта растягиваются в ухмылке; она отходит. — Вернёмся к насущному.

— Сука, – бормочет Баркер себе под нос, вытирая кровь.

— Да, быть ею тяжело, – Гилл ведёт плечом, выходя в кухню. — Но кто-то же должен. К слову, – кончиками пальцев Скарлетт проводит по скользкой столешнице. — Я хочу кофе.

— Так свари, блять, – он фыркает перед тем, как наклониться к раковине и прополоскать рот.

— М-м, – мечтательно произносит она, осматривая комнату. — У тебя нет здесь кофеварки или вроде того?

— Как видишь, нет.

Рик чувствует на себе настойчивый взгляд.

— Что? – спрашивает, подвисая.

— Ты пьёшь воду из-под крана? – Скарлетт выглядит совершенно сбитой с толку, как если бы никогда не имела удовольствия лицезреть нечто подобное.

— Эм, да?

— И… Ты даже не фильтруешь её?

Ричард закатил глаза, раздражённо прыснув:

— Можешь представить? Просто беру стакан, включаю воду, подставляю его под струю и пью, тебе показать?

— Э-э… Нет, спасибо, – абсолютно обескураженная, Скарлетт затихает, глазами что-то выискивая.

— Что на этот раз? – спрашивает он после затянувшегося молчания. Со вздохом Рик, не получивший ответа, находит на полке пакет кофе, что ещё не открыт, и даёт его ей в руки; затем, в издевательской манере, вручает чайную ложку с туркой и даже предоставляет чашку на двести пятьдесят миллилитров. — Мне пакетик открыть или сама справишься?

— Сама. Спасибо за заботу.

— Только не говори, что не умеешь делать такие элементарные вещи, – раздосадованно вымолвил Баркер. — Ты ведь умеешь, да?

— Умею. Просто обычно это делают за меня.

— Даже так? – он вздёрнул бровь и снова не получил ответа. — Всё, отойди, – выпалил тот. — Не беси меня своей беспомощностью, я сам.

Отогнав её, Ричард приступил к ритуалу; сам он пил кофе очень и очень редко – с молоком и сахаром, иначе на вкус этот напиток напоминал ему свежезаваренную землю. Иногда – жжёную древесину.

— Получается, единственное, в чём ты хороша – игра на публику и убийства близких друзей? – красную чашку он наполняет до краёв, после чего ставит на стол перед ней.

— Она не была мне близкой, – возражает, перебирая спутанные волосы пальцами.

— Пускай. Просто подругой.

— И подругой тоже.

— И кем тогда? – с привычной насмешкой.

— Никем.

— Я часто видел вас вдвоём. Вы почти всегда были вместе. Странно, нет?

— Ни капли, – буркнула Скарлетт, уязвлённая или даже пристыженная. — Она всего лишь увязалась за мной, вот и всё. Мы не дружили.

— А ты вообще с кем-нибудь когда-нибудь дружила? Ай, можешь не отвечать, я догадывался, – отмахнулся он.

— По-твоему, я какая-то моральная уродка?

Ричард отвечает без обиняков:

— Да.

— Ясно, – а она, кажись, не удивлена ни капли.

— Такая спокойная, – Рик прыснул.

— А что? Как я должна реагировать? Хочешь считать меня монстром – считай, мне-то какое дело? – она делает глоток. — Если я выгляжу в твоих глазах инфернальным чудовищем – окей. Мне плевать. Я не буду пытаться изменить твоё мнение, в этом нет смысла. У всех разное видение мира.

— Я не… – от претенциозности данного заявления ему хочется смеяться. Только истинный смысл фраз доходит до него слишком поздно; примерно тогда, когда он начинает ощущать что-то, смутно напоминающее вину, колющую в горле. — Погоди, – Ричард мрачнеет. — Что ты сейчас сделала?

— Что я сделала? – форсирует голос, снова отпивает.

Баркер, впавший в ступор, пытается понять: и вправду – что она сделала?

— Ты манипулируешь мной.

— Чего? – засмеялась Гилл, поморщившись. — Нет, зачем мне это?

— Это я хотел спросить, зачем тебе это, – Рик складывает руки на груди.

— Ты не мой тупица-папаша, так что нет, – Скарлетт хихикнула и поднесла чашку к губам. — Ты слишком умён для того, чтоб тобой помыкать, успокойся.

— Ты продолжаешь. Хватит.

— Как знаешь, – она равнодушно пожимает плечами. — А кофе вкусный, кстати.

— Ага, из меня получится хорошая жена, – Баркер убирает книгу в мягком переплёте со стола.

— Расскажи мне что-нибудь о своём фильме, – она внимательно осматривает чашку, облизывая губы.

— Я его уже показал. С тебя хватит, – холодно отрезал Рик.

— Ричи, не будь занудой, – Гилл подпирает голову ладонью.

— Что ты хочешь услышать? Понятия не имею, о чём рассказывать, – он безразлично перелистывает желтоватые страницы.

— Да что угодно. Монтаж, съёмка, работа в команде с другими, работа с кастом – тем уйма. Нет, для начала хочу узнать его название. Ты ведь промотал этот момент?

— Названия нет.

— Как это работает, объясни?

— Вот так. «Неназванный». Это отражает всю суть работы, – он, отзываясь апатично, поджимает губы. — Никто не знает, что это, никто не знает, откуда оно взялось, так же, как и что случится, если пойти против правил. Это метафора. Аллегория на всё, что нас окружает и то, из чего состоит мир. То, что существует за его пределами. В этих пяти минутах я переосмысливаю всё своё существование, – Баркер повёл плечом. — И эта формула применима ко всему. Образ рыжей девочки – первые люди, которых ты видишь, приходя в мир. Она расскажет тебе о правилах, но не скажет, почему ты должен им следовать. Она знает, что они существуют, но никогда не скажет, кто их создал. Не скажет, что произойдёт, если от этих правил отречься и посмотреть туда, куда тебе запрещают. Она не знает, зачем это и для чего, но думает, что так должно быть, и, рассказав об этом, вдохнёт в тебя понимание с теми же установками. Неизвестность – то, что пугает больше всего. Каждого. Кровь, кишки, прочие вещи, традиционно отвратительные – оставляю дешёвым слэшерам, их наследие. Я навожу страх тем, с чем приходится сталкиваться каждый день: мыслями о смерти, Вселенной, бесконечности, мыслями внутри социального организма, любыми рассуждениями, которые могут вызвать панику и сильную тревогу. Это давит сильнее, чем абстрактный монстр под кроватью. Монстров, которых показываю я, ты видишь постоянно, даже тогда, когда твои глаза закрыты.

Скарлетт, всё это время не сводившая с него взгляда, вдумчиво произносит:

— И поэтому Тео назвал тебя вторым Аронофски.

Ричард презрительно фыркнул:

— Не хочу быть ни вторым Аронофски, ни третьим, ни, блять, сорок пятым. Меня отвращают эти его дурацкие сравнения и кумиры, которым он следует. Омерзительно.

Гилл допивает свой кофе.

— Впечатляет, – кивок. — Не хочу использовать это отвратительное речевое клише, но да, до знакомства ты казался мне безнадёжным самовлюблённым кретином.

— Горько признавать, но я и вправду безнадёжный самовлюблённый кретин, – говорит он вполне серьёзно, захлопывая книгу.

— Кстати, о самовлюблённых, – она опомнилась. — Мне уже не терпится выпотрошить одного.

— Прямо-таки не терпится?

— Да, чёрт возьми! – простонала Скарлетт. — Я больше не могу тянуть. Судя по поведению, этот уебан собирается меня изнасиловать.

— Я вскрою ему череп чайной ложкой, – спокойно сказал Рик. — Раз уж он угрожает твоей безопасности, думаю, пора начинать.

Скарлетт сияет изнутри.

— Правда? – переспрашивает, не веря собственному счастью.

— Правда. Только тебе нужно будет извиниться перед ним, – Ричард склонил голову набок. План, наброски которого они сделали ещё тогда, в закрытой комнате несколько недель назад, ему не слишком претил, да и роль Гилл в нём – тоже, но это было необходимой мерой. — Никаких взаимодействий с ним в соцсетях, помнишь же?