— Может и получиться, – зверёк, тщательно пережёвывая пищу, пополз в другом направлении. — Так или иначе, я была к ней ближе, чем они все. Преимущество, как-никак.

— Прекрати говорить о ней в прошедшем времени, – шипит Гилл. — Твой пессимизм…

— Реализм, – она перебивает Скарлетт, задыхающуюся от недовольства. — Я знаю, что тебе тяжело смириться с этой мыслью, но уже заканчивается третья неделя, как её нет. Пора смотреть правде в лицо.

А Скарлетт начинает хотеться прокусить собственный язык, ведь у неё внутри что-то просыпается – весь этот чёртов цирк снова видится ей несказанно смешным, до грёбаных колик. Неужели нагло обмануть такое количество людей аж н-а-с-т-о-л-ь-к-о просто?

Вот же, чёрт подери, она: убийца и бесчувственное чудовище, та, что бьёт со спины, плюётся ядом, а затем склеивает свои ресницы слезами; вот же, чёрт возьми: превосходная актриса и патологическая лгунья, которой хватит лишь импульса для того, чтоб вырвать с корнем чью-ту безневинную жизнь вне зависимости от того, какое она имела значение.

Насмешка вот-вот порвёт голосовые связки; её изнутри разворачивает от лающего смеха. Скарлетт готова взорваться ярким фейерверком из одного кроваво-красного, ведь лучшее место, где можно спрятаться – прямо под носом наблюдателя.

Да почему, чёрт, так нелепо?

— Не хочу говорить о Бренде.

Но она будет ломать комедию и дальше. Будет плакать, выглядеть мрачнее тучи, заикаться и дрожать, ложью выжигать глаза общественности, а затем – плевать в её разъеденное лицо. Будет, пока ещё на это способна.

— Хочу просмотреть статистику всех пропавших девушек в Виктории, – объявляет Блэр после затянувшегося молчания. Вернувшийся поссум, проделав несколько шагов ей навстречу, замер.

— В Виктории, – задумчиво вторит Скарлетт.

— У этой проблемы гораздо больший масштаб, – она потянулась к оцепеневшему зверьку. — Может, обстоятельства исчезновений на что-нибудь да натолкнут.

— Если что-то нароешь – поставь в известность. Пожалуйста.

— Обязательно. Ещё и распечатки предоставлю, – соглашается, кивая.

И в эту минуту, Скарлетт могла поклясться, она чувствовала себя вершительницей судеб, всевидящим оком и самим Богом – всего лишь наблюдательницей игры, правила которой она устанавливала сама. Её смех перекатывается волнами под потолком, пока подопытные хомячки наматывают круги в колесе.

Как человек, спящий по пять часов в сутки, Баркер Скарлетт завидует. Мысленно он окрестил её ведьмой – её маленькая смерть (он всегда воспринимал сон только так) длится пятнадцатый час.

Как человек, в своём обиталище не терпящий чужаков, Баркер Скарлетт не будит. Странно осознавать: её присутствие и даже то, что она заняла одну из комнат в его квартире, Ричарда не напрягает. Рик принадлежал к той касте парней, где незнакомых девушек, с которыми проводят длинные и, верно, ужасно холодные ночи, вышвыривают за дверь ещё спросонья. Он начинает к ней привыкать.

— Просыпайся. Или я тебя сейчас ударю, – и он, конечно же, шутит, ведь бить лежачего (лежа-чу-ю) совсем не по-пацански.

Её сон не прерывался: за время, проведённое наедине с собой, Баркер успел покурить, из-за чего она только закашлялась, пристально понаблюдать за ней, почти как маньячина, пошуметь и даже опрокинуть тарелку рядом. Гилл в ответ простонала что-то неразборчивое.

— Вста-вай, – Рик толкнул её в плечо.

Становилось чертовски скучно; больше всего он ненавидел томиться в безделье.

— М-м, – Гилл отворачивается, голову зарывая в подушку. — Да, я… Уже…

— Ты проспала половину суток.

— Да? – голосом надломленным и мятым. — Ох… Кошмарно, – она натягивает одеяло.

— Скоро солнце сядет.

Скарлетт недовольно бурчит, затем приоткрывая один глаз.

— И что? – говорит уже разборчивей. — Мне нужно начать фотосинтез? Отвали, пожалуйста.

Рик пожимает плечами. Что ж.

Он со скучающим видом выходит из комнаты, направляясь к террариуму; Баркер и сам не знал, для чего держал в нём членистоногое. Мог ведь, в конце концов, завести змею, куда более привлекательную?

Так или иначе, сейчас в руках Ричард держал своего птицееда, коих, с её же слов, Гилл боялась до смерти; вообще-то, брать их на руки – практика сомнительная, и для различных манипуляций существует специальный пинцет, но кому это вообще интересно?

Мохнатый и, в силу своего возраста маленький, монстр лениво перебирал лапами, удобнее устраиваясь в его ладони.

— Мой хоро-оший, – тихо бормочет Рик, опуская апатичного паука на подушку – ту, на которой покоилась расслабленная ладонь. — Скарлетт? – переходит на полушёпот, наклонясь к её уху; паук сползает на постель.

— Да что тебе опять надо? – раздражённо, не открывая глаз.

Рик аккуратно убирает волосы с её лица, заправляя их за ухо, и хищно улыбается в сладком предвкушении.

— С добрым утром, принцесса Аврора.

Птицеед заползает в её ладонь.

— Что за… – начинает она, но, когда раскрывает веки, истерично взвизгивает. — БЛЯТЬ!

Скарлетт мгновением вскакивает. Она подрывается, едва ли не падая с постели и путаясь в одеяле; испуганная, Гилл сбрасывает паука, словно её бьёт разрядом тока.

— Убери это от меня! – болезненно стонет, почти скулит, поднимаясь на ноги и спиной прилипая к стене. — Ричард!

Её личико, почти идеальное, морщится, искажаемое отвращением и животным страхом. Глаза Скарлетт, еле дышащей, краснеют.

— Рик… Пожалуйста, – взмолилась та, не сводя взгляда с приближающегося к ней птицееда. Её будто сковывает – так, что она почти не может двигаться.

— Не пугай его, – он хохочет насмешливо. — Он кусается побольнее меня.

Теперь уже глаза её наполняются слезами, а сама Скарлетт хнычет, как обиженный ребёнок. Она вздрагивает. По щеке сползает слеза.

— Пожалуйста, убери его, – снова просит, тяжело сглатывая.

Неожиданно: в нём просыпается сочувствие.

— Рик, – повторяет, как в бреду. — Потому что если не уберёшь, я засуну его в блендер, – на грани истерики Гилл дрожит, всхлипывая.

— Ты нравишься мне больше, когда плачешь, – изрекает, всё же решая сжалиться. — Иди сюда, дружок, – сокрушённо вздохнул Баркер.

— Я тебя ненавижу, – вытирая слёзы, констатирует Скарлетт.

— А ты мне нравишься. Жизнь несправедлива, как видишь, – мохнатый питомец возвращается к хозяину. — Не ной.

— Я не ною, придурок, – она попыталась произнести это злобно, но получилось как-то даже умилительно; возвращая паука на своё законное место, Ричард думает, что было бы неплохо сегодня его покормить. Он на прощание стучит по толстому стеклу перед тем, как закрыть плотную крышку.

— Не хнычь тогда.

Оскорблённая, она, проходя мимо, с силой толкает его в плечо.

— Идиот, – обозлённо рычит сквозь сжатые зубы.

Рик грубо перехватывает её запястье. Он вдавливает пальцы в руку, пока от костяшек не начинает отливать кровь, и молча смотрит на неё, готовый заломать (или выломать).

— Отпусти, – фыркает, пытаясь вырваться.

— Сбавь обороты, хорошо? – Баркер давит, всматриваясь в сузившиеся зрачки синих глаз. — Не заставляй меня делать то, о чём я пожалею впоследствии.

Скарлетт замолкает. Рука ослабляется.

— Ладно.

Её «ладно» его напрягает.

— Ладно? – переспрашивает, точно не может поверить собственным ушам. Начинает раздражать: ещё секунду назад она готовилась выцарапать ему глаза, сейчас же, смиренная, соглашается, излучая спокойствие. Она снова играет, а ему казалось, что с этим уже давно покончено и притворство между ними – ни к чему.

— Ладно.

Перемены её настроения до тошноты неестественные. Она словно путается, не зная, какую изобразить эмоцию на холсте собственного лица.

Скарлетт примыкает к его губам.