…Але, Нюра, я – из Марокко… Как это? Сегодня 15-е, вот написано – Марокко… Где написано? На аэропорте. Да с этим Марокко – одна морока. Здесь налоги тоже силой из зарплаты вычитают. Но берут кокосами. С носу – по кокосу. А эти марокканцы наглые, ко всем женщинам пристают! Не, женщины не пристают, стесняются. Просто сидят на диване и ждут. Во-как здесь всё устроено интересно!

Обезьянок? Видел. Вон, сидят на диване. Жрут апельсины. А на нас поплёвывают. Ананас? Ананас пожёвывают. А на нас поплёвывают. Нюра, а тут еще растут вечно зеленые эти… да не сугробы. А – лимоны. Сугробы тут не растут, не могут. Жара, заводов вообще нет. Сугробы вечно зелёные, тут хочут расти, но не могут. А эти лимоны: хочут – растут, не хочут – не растут. Чё хотят, то и делают. Полная вакханалия. Во-как здесь всё устроено интересно! Ну пока, я тебе из Манилы позвоню.

…Але, Нюра, я – из Манилы. Тут одни филиппинки. Такие малесенькие. Меньше нашего петуха. Видел. Вон, сидят на диване. Их весь мир на няни разбирает. Они такие спокойные, такие терпеливые. На неё закричишь вот так вот – А-А-А! А она только головой кивает и улыбается. Во-как у них всё устроено интересно!

Нюра, ты кричишь на меня?.. Да никакая филиппинка меня не сманила. Я звоню с Манилы. Просто я понял, что ты у меня – ни разу не филиппинка. Ну, пока, завтра из Америки позвоню. Если денег хватит.

…Але, Нюра… Да не из Америки я. Ну да, Америка – по графику. Есть у нас железный график, иногда летит он на фиг. Не долетели мы до Америки, деньги у нас кончились. Ну, здесь, рядом, от Степана звоню. Нюра, не кричи на меня! Будь филиппинкой. Я же вернулся. И пол мира посмотрел, почти. Да, а вторые пол мира ты мне покажешь. Я согласен.

…Она сказала, я покажу тебе – пол мира! Я тебе даже – ВЕСЬ мир покажу!.. Пошёл домой, мир досматривать. Вторую половину.

Слово-то какое загадочное – партнёрша. Не портниха, не полотёрша, а партнёрша.

Кто она? Любовница? Или так, на сцене стоит, любовь изображает. Вот пусть думают, гадают.

Моя не изображала, она делала. Вот идёт по улице репетиция парада. Генерал кричит: «Равнение – нале-во!». А весь полк смотрит направо. Там на балконе моя партнёрша зарядку делает нагишом.

Генерал снова: «Полк! Слушай мою команду!». А партнёрша моя ножку закидывает на перильца балкона и делает шпагат. Шире, чем сама Волочкова! Генерал тихо шепчет в свой мегафон: «Отходим организованно. К следующему дому. Без паники! Мелкими перебежками». Хорошо, хоть не закричал, спасайся, кто может!

Каждый день – от неё сюрприз. Уроки изысканного секса! А сегодня, говорит, у нас шопинг, в универмаг. Я думаю, а там-то где? Она нашла – в примерочной. Мне 5 штанов дала, себе – 5 юбочек. Зашли в соседние кабинки. Между ними – только занавеска. И понеслась примерка. Без подробностей. Единственное скажу, там очередь собралась, но никто не возмущался. Просто все по очереди подходили, в щёлку заглядывали и отходили, мол, примеряют ещё. И очередь шла организованно. По кругу. Посмотрел – вставай в хвост. Без очереди никого не пускали.

Я ей говорю, давай хоть раз в приличное место сходим. Она говорит, куда? Я говорю, куда-куда? Куда приличные люди ходят? – Ну, хоть в подъезд.

Хохочет: «Банальный секс меня не интересует».

Я возражал, какой же он банальный? Всё натурально, никаких бананов. А она, не-е-т, говорит, секс должен быть изысканным и неожиданным.

Давай, говорю, как обычно, – в кино, на последнем сеансе, на последнем ряду… Нет, говорит, ты ещё детские грибочки предложи. Сегодня мы встречаемся… на кладбище. В полночь.

Ну, сумасшедшая! Потом думаю, хорошо, хоть не в морге. Только про это ей не говорите! Она у меня сразу.

Приходим на кладбище. Тишина… как на кладбище. Только эти совы – ух! ух! ух! У-у-ух, как всё непросто. Подходим мы с ней к самой страшной могилке, там земля свежая ещё, я пощупал. А она говорит, тут нас никто не побеспокоит. Это тебе не примерочная. И целует меня при лунном свете прямо в мои холодные губы. Я говорю, может сменим могилку. Вон там под фонарём – площадка с памятниками. Бандиты, наверное, бывшие. Они, как люди. Спасут, если что. А она прямо топит мои слова в поцелуе. Я чувствую, вроде стало отпускать. И тут из могилки этой страшной высовывается рука. Я задёргался, а она ещё крепче меня сжала. Я вижу, что гора цветов на могилке зашевелилась. И тут вылазит из цветов человек в костюмчике «от Армани». Отряхнулся и говорит:

– Давайте знакомиться, я Иван Степаныч, директор всего вот этого праздника жизни, этого благополучия.

И кладбище рукой обвёл.

Я говорю, а я не помню, кто я.

А партнёрша моя хохочет и говорит, ну ты же хотел с папой познакомиться. Вот и знакомься.

Я дар речи потерял и молчал всю дорогу. И вспоминал, кто я? Думал, никогда уже не вспомню. Только когда уже к их дворцу подъехали на их лимузине, я заорал: – Геннадий! Геннадий я! Вспомнил!

Ищите своих партнёрш, хороших и разных! Они везде.

В комнате, уставленной антикварной мебелью, хрусталём, старинным фарфором, уникальными книгами, увешенной коврами и картинами, сидит Маша, ждёт мужа с работы. Вбегает муж Николай, возбуждённый и взъерошенный.

– Маша, завтра меня забирают.

– Куда, на повышение?

– В полицию. Всё, доигрались.

– Какой ужас!

– Маша, будет конфискация. Действуй так. Мебель продай, оставь половик, циновку и железную койку.

– Где я возьму койку?

– Возле школы, в металлоломе. Попроси пионеров, они помогут.

– Колюня, сейчас нет пионеров.

– Как это нет? Если есть Зюганов, то есть и пионеры. Если есть пионеры, то есть и металлолом. Заплати им, они тимуровцы. Установи койку в квартире, пусть конфискуют.

– А где взять половик и циновку?

– У тети Любы. У неё как раз из всей обстановки – койка, коврик и циновка.

– Так может, там и койку взять, у тёти Любы?

– Ты – умница. Ей отвези персидские ковры, весь хрусталь, фарфор, богем. Купи сюда два граненых стакана – пусть конфискуют!

– А куда пуделя? Куда нашего учёного пуделя?

– К тете Моте. Вместо него забери у неё пару хомячков, пусть конфискуют!

– А куда картины, куда подлинники?

– Рафаэля отнеси к тете Кате.

(Подходит к картине Рафаэля «Мадонна», любуется). – Вот смотри, Маша, она, как живая! Я даже больше скажу, я ухом к её животу прикладывался – бурчит! Послушай сама.

(Маша прикладывается ухом к животу Мадонны на картине, прислушивается) – Точно, бурчит… А она не пукает?.. А может, это – у нас?

– Не позорь Рафаэля, Маша! Конечно, пукает! Это же Рафаэль! Вместо него купи картину в художественном салоне. С прорабом в сапогах.

– Которую?

– Ну, на которой сапоги, как живые.

– Сапоги нюхать?

– Можно не нюхать, понятно и так. Повесь картину на стенку, пусть конфискуют.

– А натюрморт? Твой любимый натюрморт?

– Какой?

– Ну, где нарисованы два талона на колбасу.

(Муж подходит к картине, нюхает все талоны на натюрморте, гладит их рукой).

– Маша, этот натюрморт – лучший шедевр в мире. Здесь талоны на колбасу, на водку, на масло. Они так нарисованы, что передают божественный вкус тех продуктов! Ты помнишь вкус того масла? А – колбасы? А – водки? (Плачет). Ты понюхай натюрморт, он, как живой. Пахнет, как в нашем, ТОМ самом гастрономе! И ничего в жизни потом не было вкуснее! (Нюхают натюрморт, плачут, лижут талоны). Давай вырежем талоны и съедим! Они вкуснее нынешней колбасы.

– Ты что, милый? Натюрморт – шедевр? Память молодости.

– Ладно. Отнеси тёте Кате вместе с Рафаэлем.

– А книги, книги куда?

– Художественную литературу спрячь. На всякий случай прочитай ещё раз. Всё прочитай и запомни. Чтоб потом внукам рассказывать. Вдруг конфискуют. На полках оставь соцреализм развитого социализма. Пусть конфискуют… Так. С нашими машинами, домами, квартирами и прочими яхтами у нас всё в порядке – они не наши… Беги и действуй!