— Шесть лет. И еще два года ушло на то, чтобы исправить последствия.
Риан сглотнул. По его подсчетам выходило, что он в таком положении был никак не больше полутора лет. Может, меньше — он не мог вести подсчеты времени по вполне объективным причинам.
— Расскажите, герцог. Простите, но мне любопытно. Если это вас смущает, то не стоит, конечно.
Триас прикрыл глаза и его взгляд перестал жечься.
— Ничего. За эти годы я отвык от стеснений. Всё было просто. От меня избавились, чтобы я не претендовал на чужое. Продали за бесценок в первом же городе. Потом перепродавали — никому не нужен строптивый раб, хотя ребенком я был красивым.
— Сколько вам было?
— Девять. Едва исполнилось.
— О боги.
Герцог Варкано махнул рукой.
— Всё в прошлом.
Риан внимательно посмотрел на собеседника.
— Не для вас.
Триас вновь пожал плечами.
— Так для всех. Мне повезло: я сумел сбежать. Обустроился. Но всё в прошлом.
— Вы говорили о последствиях?
— Да. Мне пришлось долгое время провести у лекарей, которые приводили в порядок мое тело. Это тоже научило меня многому. В конечном итоге я сумел извлечь пользу изо всего этого.
— Что ж. Рад за вас, герцог. Я благодарен вам, но привык сам решать свои проблемы. Если у вас нет ко мне требований, я предпочел бы покинуть ваш уютный замок.
Ральдо кивнул.
— Единственное, чего я требую ото всех — не попадаться вновь, чтобы мне не пришлось выкупать вас дважды. Я распоряжусь приготовить для вас все нужное и дам провожатых до города в долине.
Риан отстранился от парапета.
— Тогда, если вы позволите, я вздремну еще немного перед дорогой.
— Я не против.
Уходя, граф Моле спиной чувствовал тяжелый взгляд серых с прозеленью глаз.
Утром у ворот его ждали четверо всадников на крупных сильных конях, способных легко преодолевать заснеженные пространства. Теплая одежда, немного денег, провизии и письменное поручительство — чтобы никто из охотников за рабами не посмел поднять на него руку. Возможно, поможет.
Без пышных прощаний отряд неспешно выдвинулся по дороге, ведущей в долину. За ночь выпало еще немного снега. Широкие копыта с хрустом сминали его, оставляя крупные следы.
Риан обернулся. Ему казалось, что в спину снова смотрит, словно целясь, этот странный человек. Он упорно не помнил, чтобы хоть что-то слышал о роде Ральдо.
— Он надеялся на вас.
Граф Моле обернулся. Рядом, стремя в стремя, ехал слуга герцога Варкано. Один из его свиты. Он помогал графу влезть в седло, когда его купили.
— У герцога слишком болтливые слуги.
Едущий рядом молодой мужчина обернулся с таким презрением на лице, что граф почти решил, что в чем-то не прав.
— Его слуги обязаны ему не только жизнями. А мне он дороже всего на свете.
Граф Моле не собирался вести беседу со слугой, но против желания все же присоединился — дорога обещала быть долгой и скучной.
— И почему же?
Причин разговорчивости слуги он еще не знал.
— Мы росли вместе. Он был четвертым и самым слабым сыном в семье. Его не выводили в свет, о нем даже не знали — он всегда был в тени отца и братьев. Только мать любила его. Она вообще была хорошей женщиной, доброй и набожной. Это от нее он почерпнул нелюбовь к рабству. Он не был похож на отца ничем, и за это тот его ненавидел, постоянно ругал жену за то, что родила такого сына. Лучше бы дочь — ее можно было выгодно выдать замуж. А четвертый сын был ни к чему. Миледи решила, что ее сыну стоит подружиться хоть с кем-нибудь, и ее выбор пал на меня — мы были ровесниками, моя семья служила у них уже которое поколение. Нам позволили дружить и проводить время вместе. Это помогло: молодой герцог перестал быть замкнутым, стал веселее, но неожиданно миледи умерла, и всё пошло вразнос. Замок принадлежал ей, и только она им занималась. Ее муж знал лишь, куда потратить деньги. Выпивка, игры, любовницы. Трое старших сыновей пошли по его стопам. Младший же не переставал отпускать нравоучения.
Граф Риан поднял руку, останавливая рассказ.
— Зачем мне все это знать?
И едва удержался в седле. Слуга герцога направил своего коня так, что он ударил грудью коня Риана. Голос его стал настолько злым, что казалось, еще слово — и он нападет.
— Затем, что я устал видеть, как его помощь отвергают такие, как ты.
Он отвел коня в сторону, и граф, совладав с эмоциями, приподнял подбородок.
— Он сам дал мне выбор. Назовись, чтобы я мог потребовать от него компенсации за твое поведение.
— Мое имя Ириго. И я сам в состоянии ответить за свои поступки. Ваш титул для меня ничего не значит, граф. Я знаю, кто вы, и мне достаточно того, что за мной больше власти. Я говорю это не потому, что у моего господина болтливые слуги. Он научил меня, что ложь и недоговоренность — это зло, но сам он, как бы смешно это ни звучало — беспомощен.
Это откровение интриговало. Лицо слуги было каким-то тоскливо-собачьим.
Граф милостиво кивнул.
— Хорошо, продолжай. Что ты мне хотел сказать?
— Я говорил, что слишком многие не знают благодарности и уходят. Бросают его.
— Он дает выбор.
— Да. Потому что знает, что бесполезно держать насильно.
— Он говорит, что ему хватает людей. По крайней мере, я понял это так.
Ириго усмехнулся так горько, что Риану показалось, будто в его собственных словах было оскорбление герцога.
— Он сказал вам, скольких он выкупает и сколько остается с ним?
Граф качнул головой.
— Нет. Не уточнял.
— Десятки из сотен. Он не жалеет денег. После того, что было с ним… с нами — он как одержимый скупает рабов и отпускает их.
— Ты был с ним и в рабстве?
Слуга кивнул с отвращением на лице.
— Благодаря ему я еще жив.
— Как получилось, что вы вместе попали туда и вместе выбрались?
Ириго внимательно посмотрел на графа, словно пытаясь удостовериться — точно ли тот хочет знать это.
— Он никому не рассказывает всего, и меня это тоже злит. Он пытается убедить себя, что это просто прошло, но до сих пор живет в тех воспоминаниях, и это хуже того, что когда-то было. Он ведь сказал вам, что его продали дядя с сыновьями?
Риан кивнул, почувствовав, что сейчас он услышит то, что, в принципе, не предназначено для чужих, и непонятно, почему его посвящают в тайну. Взгляд слуги стал хищным, и это добавляло уверенности догадке.
Ириго отвернулся, глядя на дорогу промеж ушей коня. Его голос неожиданно задрожал.
— Это был не дядя. Это был его отец.
Моле почувствовал легкую тошноту. Час от часу не легче. Герцог просто сумасшедший, да и родня у него такая же… Ириго же продолжил.
— Его отец и братья. Они напились, а он снова влез со своими замечаниями о том, что лучше бы им позаботиться о хозяйстве. Он попал под горячую руку, и они его не щадили. Он успел крикнуть мне, чтобы я спрятался, и я исполнил его приказ. Иначе они бы убили меня. Все же он был их братом, а я никем.
Риан заметил, как сжались пальцы слуги на поводьях — точно в таком же жесте герцог Варкано сжимал стакан, когда тот лопнул.
«Вот оно что. Этот почти каменный характер скрывает такое, что проще научиться лгать самому себе, чем с этим смириться и забыть».
— Может, лучше бы они убили нас тогда. Вместо этого они долго насиловали его. Когда он уже не мог вырываться — они позвали слуг. Когда он надоел и им — его отдали собакам. Мы были детьми, но я помню это до мельчайшей детали. Это было чудовищно. Они истязали его больше суток, а потом отвезли в таком виде на рынок. Когда увидели, что я увязался следом — схватили и меня. Юного герцога продали за бесценок, а меня отдали и вовсе почти что в довесок. И тут же отправились в таверну, пропивать заработок — она как раз была напротив, я видел. Работорговец был дальним родственником старшего герцога — он не стал спорить или отговаривать. Взял нас с удовольствием, правда, выгоды не получил. Мы были слишком несговорчивы. Покупатель вернул нас на следующий день, и, чтобы не терять престиж, он больше не пытался продавать нас. Оставил себе и стал воспитывать. Увы, я был не таким стойким, как мой господин. Я не выдержал издевательств и пыток и сдался. Герцог Триас так ни разу и не сделал ничего добровольно. Его насиловали целыми днями, пытаясь сломать, но ничего не получалось. Они не знали, что ломать уже нечего, а упрямиться он мог бесконечно долго — его воля была прочнее этих скал. А я подчинился им. Я научился ублажать своего хозяина, и тогда он не трогал герцога, хотя порой его отдавали забавы ради слугам и охране. Он до сих пор считает, что обязан мне, потому что из-за него меня постигла эта участь. Он никогда не думает о себе, и именно поэтому я ненавижу тех, кто уходит. Он не просит ничего, но он боится одиночества.
