Умрёт ещё один человек - что ему до него? Один из многих.

Человек, вставший между ним и людьми в форме Департамента.

Он видел его без бинтов, перепачканного в крови и грязи. С ним так поступили люди. Со своим.

Стоило уйти, но он пододвинул поближе довольно удобный стул и несмело обхватил холодные пальцы своими.

Без Стаи он едва ли сможет помочь. Без Стаи его сил не хватало даже, чтобы восстановиться самому. Была бы Стая – он бы давно отрастил и когти, и клыки. Заросли бы раны и разгладились бы рубцы, но Стаи не было, а без неё он был омегой, и только и мог, что согреть руку человека теплом своей ладони. Да, боль он ощущал. Пытался, как мог, сосредоточиться на ней, но иллюзий не питал.

Оборотни не вырывались из рук охотников. У человека тем более не могло быть шансов.

Он почти не отходил от койки – только справить нужду и поесть, да если того требовали медицинские манипуляции. И всё равно возвращался, пытаясь удержать

А чуть больше, чем через трое суток, Брок открыл глаза. Нахмурился, дёрнулся было, но, оценив обстановку, откинулся головой на подушку, не вырывая руки из рук Джека. Несколько секунд полежав так, он вновь закрыл глаза и едва заметно сжал пальцы.

— Они требовали выдать им тебя.

Голос Брока был едва слышным, но Джека эти слова словно ударили. Он мотнул головой, будучи не в силах поверить в сказанное. И в несказанное. Проклятая ложь…

И ровное мерное биение человеческого сердца. Джек знал, как звучит ложь. Не в словах – в сердце. В крови. Джек снова тряхнул нечёсаными волосами. Страшно было верить в эти слова. Страшнее, чем просыпаться в одном доме с убийцей. К счастью, Брок ничего больше не сказал до тех пор, пока в палату не вошел Пирс, под чьим взглядом оборотень предпочёл перебраться в коридор, не прислушиваясь к беседе за закрытой дверью.

***

Брок оклемался. Несмотря на запреты врачей, он начал пытаться ходить и хоть как-то возвращать себе подвижность. До поры Пирс его сдерживал, но в скором времени и он отмахнулся, приказав врачам отстать. Дома Рамлоу тоже почти не сидел, разве что пару дней, а потом, вызвав машину и велев Джеку собираться, махнул на полигон

Так они с тех пор и остались вместе – зверь с повадками человека и человек, который был опаснее любого зверя. Они привыкли друг к другу быстро, привыкли и другие. Оценили в бою.

Когда Джек впервые в этой новой жизни почувствовал сначала Брока, потом и остальных, он не поверил, но очевидное отрицать вечно не получалось, и он окунулся в это, казалось бы, давно забытое чувство. Чувство поддержки стаи, мягкое тепло.

Когда он, швырнув противника на камни далёкой страны и запрокинув вытянувшееся лицо к небу завыл так, что где-то вдалеке заверещали сигнализации машин, он понял, что пришло время признаться. Он боялся обернуться к командиру, уже наткнувшись на испуганные взгляды других, но Рамлоу, чёртов сорвиголова, подошел сам и похлопал по плечу, ухмыляясь. Так же он делал, когда его люди «на отлично» делали работу, и Джек подавился заготовленными объяснениями.

То полнолуние прошло будто вскользь – он слишком давно не видел такого неба, не ощущал свободы. Город – это не свобода, ему там не хватало воздуха. Он вынужден был сознаться, но Рамлоу лишь кивнул и в следующем месяце выбил им выходные на три дня. Взяв машину, он отвез его в предгорья заповедника. Брок проводил его взглядом, устроившись на спальном мешке, пренебрегая палаткой, прямо у машины, плюнув на безопасность. Ошейник, одежда и обувь остались в машине.

Вернулся Джек с полным набором бритвенно-острых когтей и с клыками в пол-ладони, но Брок всё равно не отреагировал как должно.

А Джек дал себе зарок. У него не будет другой стаи, кроме этих людей, и он сделает всё, чтобы сохранить их, эту неправильную стаю.

Никто не удивился, когда Брок назвал его своим заместителем, только кто-то из самых молодых бойцов с плохо скрываемой надеждой поинтересовался, не станет ли зам ебать их меньше, чем командир. Сам ошарашенный новостью, Джек рассмеялся так же легко, как засмеялся сам Брок.

Пирс своего отношения не скрывал, но если для Брока Джек стал напарником без претензий к видовой принадлежности, то для директора их конторы Джек стал «выгодным приобретением». Он так и сказал, не таясь. Но Джек и не претендовал на большее в свой адрес. Не приказал пристрелить или избавиться иначе, не сдал куда нужно, но по каким-то своим связям оформил странные документы, по которым Джек, будучи оборотнем, числился на службе. Ему выдали удостоверение, зарплатную карту, Брок настоял на водительских правах, когда Джек научится водить машину. Ему оформили медицинскую страховку для закрытого госпиталя при министерстве обороны – такую же, как всем сотрудникам.

Жильё тоже предполагалось, но Брок махнул рукой и предложил, если Джека всё устраивает, оставаться у него. Баб ни тот, ни другой не привели бы невзначай, а жить в одиночку Брок отвык, и ему было бы скучно без второго жильца. Джек, не раздумывая, согласился. Его всё устраивало.

В тот день Джек поинтересовался, с чего вдруг Пирс так добр к нему, так относится к Рамлоу – по отцовски, слишком заботливо выделяя среди прочих сотрудников.

Брок прищурился, открывая очередную бутылку пива, глядя мимо Джека.

***

Когда его, голого, обросшего, исполосованного плетью вышвырнули в пыль у посольства, первым, после врача, его посетил не посол, а человек, которого он бы не хотел видеть. Человек, уже тогда обладавший особой властью.

Александр Пирс был отцом одного из его сослуживцев. Его сын, который даже по документам значился как Алекс и на все попытки называть его полным именем разве что морду бить не пытался, погиб одним из последних. Боевики долго выбирали из четверых оставшихся мальчишек, кого они оставят в живых как жест доброй воли. Чтобы было, кому рассказать – каково в плену. Чтобы больше никто не рвался воевать на их земле.

Старший Пирс думал, надеялся, что выжил его сын. Он рвался в палату госпиталя как обезумевший, а потом так же безумно выл в коридоре, когда Брок, страшно исхудавший, изуродованный, повернулся к распахнувшейся двери.

Было сложно. Обезумевший от горя отец винил в смерти сына всех. Боевиков, командование, врачей. Брока. Брока в особенности, потому что тот выжил, а Алекс – нет. Потому что, умри Брок - и Алекс мог бы быть живым. Да, таким же исхудавшим, покрытым кровоподтеками и содранной местами шкурой, но живым.

А выжил Брок. Пирс грозился отдать его под трибунал за содействие боевикам – ведь почему-то же Брок выжил.

То, что он унялся, было чудом. Да, Брок извинился перед ним за гибель сына, будто это он отдавал приказы. Он рассказал обо всём, что помнил. Потом его комиссовали, и он вернулся в штаты. А через несколько лет они встретились вновь.

И извинился уже Пирс. Извинился за брошенные в горячке слова. За лишнюю боль. И предложил помощь. Не как подачку, нет. Броку, не имевшему шансов найти работу по духу, он предложил место у себя. Брок, не став играть в гордость, согласился. Не чурался он и проявлений отцовских чувств со стороны Пирса. Брок заменил ему потерянного сына. Через какое-то время они нашли то место, где держали и перебили отряд Брока. Нашли и останки, перезахоронили с почестями в родной земле.

Джек стал хорошим приобретением, которое скрашивало одиночество Брока и могло выступить живым щитом – Пирс не скрывал и этого, но он видел, что непроизнесенные слова были понятны, а потому сделал всё, чтобы Джек остался рядом с командиром официально.

***

— Расмусен звонил. Просит выделить людей. Завтра какая-то встреча, а их сопровождающих взяли на чём-то горячем. Обещает любые деньги.

Джек расстелил на ящике чистую ткань и уложил на неё винтовку. Занявшийся своей, Брок картинно приподнял бровь.

— И он хочет, чтобы мы без предварительной проработки сунулись на чужую территорию?

Роллинз оттянул планку и, как того требовала инструкция, убедился, что в патроннике пусто. Брок в своё время порадовался, как легко обучается оборотень, у которого то, что человеческие новобранцы не могут запомнить даже благодаря увесистым сержантским пинкам, откладывалось на уровне инстинктов если не с первого, так со второго раза.