Да, мне, черт возьми, было больно! И очень тяжело, и сколько это все будет продолжаться, я понятия не имела. И, к сожалению, в этой ситуации не все зависело только от меня!

– Прости, ну прости меня. Я разрываюсь между вами. Мне не хочется и тебе делать больно, и маме.

– Но почему-то всегда попадаю я. Даниэль, прекращай так себя вести со мной. Я понимаю, что у тебя бизнес, что ты много работаешь, но я не хочу так жить! И не буду терпеть твою грубость. Ты меня знаешь. Даже несмотря на то, что я тебя люблю, ноги о себя вытирать я не позволю!

– Я извинился, – прорычал он. – И поговорю с мамой. Она изменит свое отношение к Дамиру.

– Не ради тебя, милый муж. Не ради тебя. А просто потому, что ребенок ни в чем не виноват!

Пусть знает, что я не собираюсь стелиться перед ним и терпеть выходки его мамы. А если так продолжится и дальше, то грош цена нашему браку.

Забрав свой чемодан, я, держа сыночка в одной руке, пошла к выходу, выглядывая своих родных. Булат с Лапочкой пообещали нас встретить в аэропорту, и теперь мне оставалось найти их взглядом.

Больше месяца не виделась с родными и ужасно соскучилась по маме с папой. В этот раз мой путь на родину был гораздо слаще и приятнее. Хотя я всегда с удовольствием приезжала домой. Но теперь… теперь у нас не очень ладилось с Даниэлем, несмотря на то, что после последнего нашего разговора о его маме вроде как все встало на свои места. Но нет, я себя чувствовала некомфортно, а потому и решила слетать в Киев, чтобы немного развеяться и поднять себе настроение. А муж был не против, сказав, что за это время успеет закончить все важные дела, а после мы отправимся отдыхать. В Испанию, где я была только раз, и то еще с родителями.

– Оливка, Оливка, мы здесь, – услышала голос сестренки, и, обернувшись, увидела семейство Богословских, забавно машущих мне руками.

– Дамирушка, смотри, вон дядя с тетей, – показала я сыночку пальцем, на что он забавно улыбнулся и тоже помахал ручкой.

– Привет-привет, малыха. Привет, Дамирыч! – поприветствовал Булат, поцеловав сначала меня, а потом звонко чмокнув моего сынишку.

Затем я сразу же утонула в родных объятиях сестренки.

– Привет, моя милая.

– Привет, соскучилась ужасно.

– И я! Привет, Дамирушка, – она тоже чмокнула малыша и снова крепко обняла меня.

– Видишь, Дамирка, как у женщин все сложно. Обнимашки, целовашки, и это они еще не плачут от счастья, – шутливо заметил Булат, уткнувшись носом в детский лобик.

– Кто бы говорил. Меня если два часа нет дома, готов на стенку лезть, – хмыкнула Ангелика, и мы все вместе расхохотались. Боже, как хорошо рядом с ними.

– Как дела, малышка?

– Все нормально. Иногда ругаемся, но с кем не бывает?

– С нами не бывает, – снова хмыкнул Богословский. – В нашей семье только я по шапке получаю.

– Ага, а я смотрю ты от этого «страдаешь». Терпишь, маешься, бедненький.

– Но-но-но, моя «шапка» кайфует от рычаний любимой!

– Потому что стоит мне разозлиться, так меня сразу в кровать тащат, – тихонько, чтобы никто больше не услышал, призналась сестра, довольно улыбаясь.

– Не обязательно в кровать, – поправил Булат и, взявшись за ручку моего чемодана, вместе с Дамирушкой пошел к выходу.

– Как у вас дела, сестренка? Наладилось с Даниэлем? – участливо поинтересовалась Лапа так, чтобы Булат не услышал наш разговор.

– У нас знаешь как? Наскоками. Раз в месяц. Сейчас вот все хорошо. Но как ни крути, мне с вами лучше.

– Блин! Ну раньше же тебе и там было круто.

– Понимаешь, Лап, вся проблема в том, что его семья воспринимает Дамира как чужого.

– Как я тебя понимаю. Хотя нет, даже если смотреть со стороны, что малыш не кровный. Какая нахрен разница?

– Лапочка, это ты там ругаешься, или мне послышалось?

Ооо, это было что-то новенькое!

– Прости, любимый, я случайно, – призналась Лика и уже обратилась ко мне: – Ругает! Не разрешает таких слов говорить.

– Ая-я-яй, – наигранно пожурила я, и мы снова рассмеялись, а Булат бросил в нашу сторону хмурый взгляд.

– Дамирушка, никогда не позволяй женщинам так над тобой смеяться. На голову сядут, – снова посетовал он, только вот сыночек не слушал дядю, а внимательно разглядывал проходящих мимо людей.

До дома мы добрались за полтора часа. И снова нас встретили с улыбкой и счастьем в глазах. Мама, как всегда, расплакалась, забрав к себе на руки любимого внука, а папа крепко сжал меня в объятиях. Я знаю, они все тайно желали, чтобы я вернулась на родину, и я не могла их в этом винить. Здесь было хорошо и очень спокойно.

После плотного ужина (а в этом доме не бывает иначе) мы расположились на диванах в гостиной. Мы с Лапочкой медленно попивали вино, а мама с папой и Булатом играли с детьми.

Я видела, как родные радовались нашему приезду и буквально не выпускали из рук Дамирушку. Дети Богословских всегда были рядом. Да и вообще, когда Ангелика с мужем отлучались по делам, малыши всегда оставались у дедушки с бабушкой. Родителям было только в радость нянчить внуков.

– Оливка, как дела у твоего мужа? – спросил папа, посмотрев на меня пронзительным взглядом.

– Да все хорошо, дела в гору идут. Мы скоро сможем поехать отдохнуть

– Ух ты, а куда хотите полететь? – тут же спросила сестра, посмотрев на меня с радостью в глазах.

– Я хочу в Испанию. Нравится мне эта страна.

– Здорово! А давайте вместе полетим? Булочка, выберешь время? Мам, пап, вы же не откажете нам с детворой? Ну, в смысле, если мы вам оставим малышей, а сами хоть на несколько дней…

– Ох, Лапушка… – покачала мама головой. – Разве мы когда-то были против?

– Люблю вас, – довольно сощурившись, произнесла она и подставила свой бокал к моему.

Чокнувшись, мы выпили красного вина, привезенного Булатом из Грузии.

Да, дома было замечательно и очень спокойно. Я вдруг вспомнила о том, как Аллегра сообщила о своем нежелании проводить время с Дамиром. Наверное, мне стоило ее понять, ведь знает, что малыш им не родной, а такими родителями с открытой душой и сердцем, как у меня, были далеко не все. И не каждый мог чужого ребенка принять за своего.

– Папуль, чего ты на меня так сегодня смотришь? Как-будто сканируешь, – хмыкнула я, весь вечер замечая на себе пронизывающий взгляд отца.

– Мне и сканировать не надо, ты же знаешь, – серьезно ответил он и принял из маленьких ручек Юляши пластмассовую чашечку и помидорчик.

– Ага, – кивнула я. – Тогда чего?

– Жду, когда моя дочь сама обо всем расскажет.

– Пап, я…

– Врать не надо. Я и так все знаю. Но хочу слышать от тебя.

Я молча отставила бокал на кофейный столик и, тяжело вздохнув, хотела начать разговор, как поняла, что вот-вот заплачу. Глаза защипали от подступивших слез.

– Та-а-ак, а вот это мне уже не нравится, – услышала мамин голос, а через секунду она полностью утащила меня в свои объятия.

– Все не так у нас, папуль. Все не так, – сказала сквозь слезы, но все же, ощутив тепло мамы, немного выдохнула. Нет лучшего лекарства, чем мамины объятия.

– Прекрати плакать, Оливка. Вы сейчас вдвоем с мамой будете мои нервы наматывать на клубок.

– Я просто не могу больше, папочка, не могу… скрывать правду. Из-за моего вранья… они же, они не любят Дамира. Если бы они знали правду, все было бы иначе.

– Что значит, не любят моего внука?

– Там он нужен только мне. И больше никому.

Почувствовала, как руки мамы сжали меня еще крепче, и я разрыдалась от боли и обиды за себя и своего ребенка. Не было сил терпеть такое отношение, даже несмотря на мои чувства к Даниэлю. Я не знаю, когда все стало рушиться, не знаю, когда они стали принимать Дамира за чужого. А может, они изначально так и считали?

Господи, ну почему, почему мне приходится испытывать такую боль? Я ведь всех люблю и желаю только хорошего. За что мне это ужасное чувство?

Мне хочется вернуться домой, к мужу, и чтобы все было как прежде – он снова ласков и нежен, а наш сын для него все так же любим. Но почему все чаще он стал доказывать обратное? Почему именно сейчас? И если Даниэль мог накричать на меня, я бы быстро об этом забыла, но сыночек… Я, наверное, сама в этом виновата.