— За твою ласку и добродетель сделаю что хочешь. Только, Ирина Ивановна, на хорошее не надейся, и лучше молись за своего Петра.

Странник Ерема был собран в дорогу так, как собирают родного сына. Ему дали не только харчей, но Ирина сходила в баню и оттуда принесла денег.

И вот поплелся наш странник, передвигая свои ноги, привычные к ходьбе.

Ирина же не только часы, но и минуты считала. Настя служила ей большим утешением: она в это время точно выросла и перестала быть девочкою, а Ирина Ивановна перестала от нее таиться и все ей рассказала. Настя узнала, как князь Андрей Курбский не мог более терпеть обиды от царя и задумал уйти в Литву. Но уйти такому боярину из Москвы было нелегко и вот он ждал случая. Царь отправил его на войну в Ливонию и князь оттуда уехал в Литву к королю Сигизмунду-Августу, который принял его с большим почетом.

— Ну, подумай, — продолжала она, — как разгневался царь, когда узнал, что он ничего не может сделать с ослушником! Ну, и начал он хватать его приближенных… Прежде всего он замучил и потом казнил Василия Шибанова, твоего дядю…

— Да за что же, мама?

— А за то, что тот помог князю бежать, а может и не помог, мы ведь этого не знаем…

— И какой же царь-то злой!

— Злой-то он злой, это правда! Только озлобили его бояре, а теперь сами и платятся. Как он был малым ребенком да круглым сиротой, так всего в своих хоромах натерпелся: и голодно-то и холодно ему бывало, а перед ним бояре все дрались из-за власти. Я думаю, как растет, так ребенок, так невольно каждый день думает: «Вот постойте! как выросту да возьму свое, задам вам!».

Последний довод подействовал на Настю и она стала говорить о царе, как о несчастном.

Прошла еще неделя и, наконец, появился странник. Он точно еще больше постарел. Войдя в избу и поклонившись иконам, он присел молча на лавку. Детей дома не было и только Ирина Ивановна одна встретила его и с ужасом ждала, что он ей скажет. Наконец, старик заговорил:

— Лучше бы мне не приходить к тебе! Теперь ведь уж хорошего ничего быть не может…

— Федора нашел?

— Нашел… Хороший парень.

— Очень хороший!

Разговор опять остановился.

— Еремушка! — вскинулась наконец Ирина, — не томи же меня… не мучь… Казнили?

— Нет еще.

— Не мучь же, говори все, как было!

— Ну, так слушай! Пришел я в Москву и пошел искать Федора стрельца.

— Нашел?

— Не скоро, а нашел. Долго он не верил мне, что я прислан от тебя, но наконец поверил и рассказал мне, что Петр сидит в темнице, что водили его на допрос, а будут ли казнить и когда, ничего неизвестно, что к нему можно пройти со священником. Я — к этому священнику… Валялся у него в ногах, заклинал и уж чего не делал, и вот он обещал меня взять с собой. Я ходил к нему и утром и вечером, и вот, наконец, он говорит мне, чтобы я посидел, подождал, пока он пойдет обходить заключенных. Ну, и пошли мы. Много келий обходили — все не тот. Наконец пришли в одну, смотрю на полу сидит наш Петр!..

— О, Господи! Узнал тебя?

— Постой, не перебивай. Сидит на полу, а ноги в деревянных колодках…

Как он взглянул на меня, так весь затрясся и позеленел. А священник — добрая душа! — и говорит: «Дай ему попить водицы». Я взял кувшин и наклонился к нему. — Ирина прислала меня к тебе, — сказал я ему. — «А она еще цела? Так вот, что ты ей скажи: не сегодня, завтра и ее схватят, и чтобы она не мешкая уходила бы в монастырь. Буду ли я жив или нет, все равно, — пусть идет в монастырь… Ваню пусть она отдаст отцу Даниилу, а Настю может взять с собой. Только в монастыре она и будет цела… Из монастыря не возьмут». — Все скажу, — отвечал я, и после этого мы вышли.

— И все? — прошептала Ирина.

— Нет, не все. После этого я видел Федора и он мне сказал, что опричники непременно приедут сюда, потому что теперь уж известно, что у Петра была лавка с красным товаром и что лавка эта была продана и что значит деньги у Шибановых есть и их будут искать…

— Не найдут! — проговорила Ирина.

— Ну, найдут, либо нет, а мужнин приказ надо выполнить! Иди в монастырь, а за домом и двором мы с отцом Даниилом присмотрим.

Ирина тотчас же порешила исполнить желание мужа и, не теряя времени, пошла к священнику и обо всем с ним условилась.

На следующий день было воскресенье и она решилась в воскресенье и уйти.

Монастырь, в который хотела уйти Ирина, находился всего в двадцати верстах от Берегового, а так как отвезти ее туда хотел сам отец Даниил, то она и порешила отправиться часа в два-три.

Дети после ранней обедни пошли посидеть на бережок, а Ирина ходила по двору и запирала пустые амбары и клети. В эту ночь все добро, до последней ложки и чашки, было увезено к батюшке. Ирина и Ерема все это делали ночью, чтобы не видал дьячок, которого стал побаиваться и отец Даниил.

Вдруг в ворота вбежала Настя. По ее лицу видно было, что случилось нечто ужасное.

— Едут опричники! Мама, скорее спрячемся!

Сначала это известие Ирину ошеломило, но затем она перекрестилась и, взяв Настю за руку, побежала с нею под навес. Весь угол под навесом был занят сеном.

— Полезай, Настя, в самый угол, в сено, — проговорила она, и Настя, не дожидаясь вторичного приглашения, юркнула в сено, а вслед за нею влезла и мать. Кажется, они еще не успели хорошенько запрятаться, как ворота распахнулись и во двор въехала страшная ватага. Прежде всего все бросились в избу, ломали, что попадалось под руку, и с каждым шагом убеждались, что хозяева выехали. Выбежав на двор, они рассыпались по всем клетям и амбарам и всюду находили полнейшую пустоту.

Ирина крепко держала Настю и слышала, как злодеи подошли к сену.

— Давай разрывать! — крикнул один.

— Была бы охота… Вот, если бы не храм Божий, так поджечь бы можно, — отвечал другой.

— Как можно! А храм-то? Мы и так обойдемся.

Первый опричник обнажил кривую саблю и стал втыкать в сено. Другой последовал его примеру.

Ирина слышала, как около нее и Насти шуршало сено и как иногда острие почти касалось их лица и тела.

— Подайте, Христа ради, странничку! — проговорил дрожащий голос Еремы.

— А, Божий человек! — сказали злодеи, — ты здешний?

— Здешний, батюшки!

— Не знаешь ли, где хозяйка этого дома?

— Как не знать! Она в монастырь ушла.

— Когда?

— Сегодня!

Опричники отошли от сена и с проклятиями и ругательствами стали садиться на лошадей.

— А добро-то все куда же девалось? — спросили они.

— Видно, с собой взяла. Нешто в монастырь с голыми руками примут? — небрежно отвечал старичок.

Ерема вышел за ворота и проводил опричников, затем вернулся во двор и еще некоторое время постоял, потому что к отряду примыкали другие опричники, разгуливавшие где-то. Когда топот лошадей затих, он затворил ворота и калитку на запор и стал звать.

— Ирина, выходи!.. Уехали…

Ирина вылезла и помогла вылезти Насте.

— И ты мне будешь говорить, что надо любить таких злодеев? — в негодовании говорила Настя, — да я бы их на медленном огне сожгла!..

В это время с улицы послышался крик и не то плач, не то стон…

— Отворите! Отворите!

— Это Андрюша! — проговорила Настя и бросилась отворять калитку.

Андрюша, уже подросток, вбежал, как безумный.

— Матушка Ирина! Убили! Убили!

— Кого? Кто? — крикнули все присутствующие.

— Ваню на реке убили и бросили в воду.

Ирина, вместе с другими, бросилась к реке, где батюшка и дьячок вынули из воды тело убитого Вани.

Батюшка, стоя над покойником, с упреком смотрел на дьячка.

— Это все твое дело? — только сказал он ему.

— Да, да! — вскричал Ерема, — все это твое дело! Не люди тебе отплатят, а Бог тебя покарает… Сам Господь, Который видит все! Он на этом еще свете тебя накажет. Смотри хорошенько на этого мальчика, смотри!.. Отныне ты этого кроткого лица никогда не забудешь… Никогда!.. Никогда!..