А когда дверь не была закрыта, они могли слышать друг друга. Звук хорошо проходил между его квартирой и ее кухней. Иногда они специально оставляли дверь открытой, чтобы можно было поболтать, пока она готовила ужин или он открывал свою почту. Время от времени, если она готовила что-то, чем особенно гордилась, он приходил и ел с ней. Иногда она плюхалась в одно из его клубных кресел с пивом и он рассказывал ей истории из жизни спортсменов, которые, как они договорились, не считались разговорами о бейсболе. Так он рассказал ей о парне, которого когда-то прятал от разгневанной бывшей подружки. И о двух парнях, которых тайком протащил в отель, когда они пропустили комендантский час. Была и пикантная история о том, как ему пришлось пробираться в свой номер голым, пытаясь прикрываться полотенцем и электрогитарой.

– Я все еще не могу поверить, что ты повсюду таскаешь с собой этот нелепый, огромный телевизор, – сказала она, находя среди каналов «Коридоры власти». – Сейчас большие телевизоры не в моде, но мне они нравятся.

Дин повесил телевизионную панель на стену напротив клубных кресел, так что Эвви могла плюхнуться в одно из них и прекрасно видеть экран.

– Напомни мне, на чем мы остановились, – попросила она.

– Лоббист, которого ты ненавидишь, заплатил за услуги Плоскоголовому, ну тому спецагенту ФБР.

– А, понятно. – Она потерла руки о свитер. – И президент…

– Дал вице-президенту право наложить вето.

Эвви повернулась к нему:

– Если мы будем смотреть этот сериал достаточно долго, я выясню, сколько у вас эвфемизмов для слова «секс».

– Я и сам их всех не знаю.

– Окей. Что делал президент? – спросила Эвви.

– Дал вице-президенту старый добрый совет и согласие с его будущими действиями.

– Стоп! – остановила его Эвви и добавила: – Ну, хватит смеяться. – Она потянулась на стуле: – Здесь, кажется, холодно. Тебе как?

– Немного, – согласился Дин и пошел налить ей выпить.

Она встала и пошла на кухню, откуда принесла завернутый в фольгу кирпич, которым иногда расплющивала жареных цыплят. Им она подперла дверь квартиры.

– Надо улучшить циркуляцию воздуха, – объяснила она свое действие, снова садясь. – Ну, как прошел день?

– Вообще-то, я собирался тебе кое-что сказать. Не знаю, слышала ли ты, но Дрейки назначают стипендию школе.

Эвви кивнула:

– Я слышала, что они могут это сделать, и не удивлена.

Дин покачал головой:

– Парень, кажется, спойлерит[65]. Мне вот что интересно… Она вопросительно кивнула. – Да, – продолжил Дин. – Я имею в виду, герой уехал в Калифорнию и вернулся. Работал в том городе, жил в нем… И что с того?

– Только то, что он все-таки вернулся, хоть и жил там, – ответила Эвви. Она взяла у Дина стакан виски и отрицательно покачала головой, когда он протянул ей открытую банку «Принглз». – Пару лет назад кто-то сказал нам, что Тим, который закончил школу в 1999 году, был одним из двух выпускников нашей средней школы, которые закончили ее после 1994 года и все еще жили здесь.

– Это почему же?

– Ну, демография, экономика и все такое.

– Не гони, я учился в колледже и то не понимаю.

Она рассмеялась:

– Ну, как правило, восемнадцатилетние парни с хорошими перспективами не остаются в таких городках, как этот. И когда они уезжают, то обычно не возвращаются. Таким образом, город становится старше, налоговая база – меньше, жить в нем оказывается все сложнее. Не столь уж и длинная цепочка рассуждений, не так ли? Слишком много уезжающих и умирающих, недостаточно прибывающих и рождающихся.

– Самый старый и самый белый штат в Америке, – кивнул Дин.

– Именно. – Эвви сделала еще один глоток. – Так что в случае с Тимом, я думаю, многие люди ожидали, что он уедет из этого города, едва закончит школу. Но он этого не сделал, и они любили его за это.

– Думаю, что я могу это понять.

– Кроме того, он был симпатичным и дружелюбным, пока ты не живешь с ним. К тому же и женился он на своей школьной возлюбленной. Для некоторых людей, которые видели, как он рос, я думаю, что он был кем-то вроде единственного в мире единорога.

– Он не хотел в жизни большего?

– Ну почему же? Хотел.

– Но зачем тогда возвращался?

Эвви пожала плечами:

– Потому что в любом другом месте он был бы просто красивой лошадью. Она улыбнулась и указала на телевизор: – Серия начинается.

В тот вечер, ложась спать, она передвинула кирпич и закрыла дверь, но когда на следующее утро Дин вошел в кухню, чтобы разделить с ней чашку кофе, она махнула рукой.

– Положи кирпич обратно, – попросила она.

После этого они закрывали дверь только на ночь.

Прошлой осенью Эвви удалось сбежать со Дня благодарения. Она отправила отца поесть индейку с Энди, его детьми и его матерью, Келл. А сама большую часть дня провела в постели с книгой. На тумбочку рядом с собой она поставила бутылку вина, которую открыла в полдень и закончила в десять тридцать вечера.

В этом году Энди начал уговоры на месяц раньше, сказав, что хочет, чтобы Эвви и ее отец поехали с ним и девочками к Келл в Томастон. Келл также пригласила родителей Дина, которые так хотели увидеть ее и были так очарованы присланными фотографиями, что решили отправиться в путешествие. Эвви пообещала поехать, потом решила, что отменит свое согласие. Спустя еще какое-то время она получила по почте флаер[66] из супермаркета, в котором продавались замороженные индейки. Это снова натолкнуло ее на мысли о празднике. Чтобы уже не дать себе возможности отступить, она позвонила Энди и пообещала ему принести тыквенный пирог [67].

Когда она проснулась в четверг и спустилась вниз, завернувшись в плотный халат, чтобы поставить кофе, на земле уже лежало полдюйма снега. Она услышала, что Дин встал, поэтому подошла к закрытой двери.

– Доброе утро, – сказала она ему.

– Доброе утро, – отозвался он. Судя по голосу, он едва проснулся, и это заставило ее улыбнуться.

Когда она уже зачерпнула горстку кофе и засыпала ее в бумажный фильтр, дверь открылась.

– Хочешь кофе? – спросила она.

– Да, – ответил он, входя в кухню и усаживаясь на один из ее стульев. – Вчера я слишком долго засиделся у Келл. Самолет моих родителей задерживался, поэтому я ничего не мог делать до полуночи.

– Они уже устроились?

– Да. У них будет десять лет для светской беседы, чтобы наверстать упущенное. Их объединяют пятеро сыновей. Я уверен, что они найдут о чем поговорить.

– Было очень мило с их стороны проделать весь этот путь.

– Я думаю, моя мама хотела сама убедиться, что у меня все не так плохо, как она поняла из писем. Как насчет тебя? Ты взволнована? Индейка? Семья? Футбол?

Эвви слегка хмыкнула. Это явно был не настоящий смех.

– Не знаю, как насчет волнения, но мне будет приятно увидеть всех, – заявила она. – Я не видела их с прошлого курортного сезона.

– Понятно. – Он потер плечо.

Она налила воды, нажала на кнопку и, пока убирала чистую посуду, слушала, как шумит кофеварка. Белые тарелки с аккуратной каемкой из маленьких желтых цветочков по краям, которые она получила в подарок на свадьбу, до сих пор сохранили свою привлекательность. Они всегда казались ей частью мебели из кукольного домика.

– Я всегда могу понять, когда я в плохом настроении, – заметила Эвви. – В такое время меня раздражают эти блюда.

– Но почему?!

– Они не в моем стиле. В этом свадебном подарке есть что-то специфическое, и временами им не хочется пользоваться. Словно человек выбирал подарок не мне, а себе, но почему-то вручил его мне.

Она убрала стаканы, столовые приборы, стеклянную миску. За последние два месяца они так много времени провели вместе на кухне, что теперь, даже повернувшись к нему спиной, она знала, что делает Дин. Он наблюдал за ее работой и прислушивался ко всему, периодически прищуривая глаз или наклоняя голову. Когда они только познакомились, она думала, что так, наверное, слушают пациентов врачи-терапевты. Потом ей стало казаться, что он слушает ее как журналист. Все, что она говорила, он воспринимал так, будто это продолжение уже рассказанной истории.