Когда Энди высадил ее, она деловито сообщила, что у нее еще куча дел. Но остаток дня провела в постели под одеялом, лежа на боку и читая любовный роман на своем киндле[52]. Когда солнце село, она пошла на кухню за рогаликом и диетической колой. Взяв этот перекус, она пронесла его в свою комнату. И ела там в темноте, лишь при свете электронного устройства, прислушиваясь к ветрам, которые были не редкостью так близко к воде. Потом, еще немного почитав, она отложила книгу и легла на спину, прислушиваясь в темноте. Когда ветер за окном начал уже буквально реветь, она встала с кровати и растянулась на толстом ковре. Эвви ждала того чувства парения, которое возможно в свободном падении. Но при этом не могла отрешиться от мысли, как глупо она, должно быть, выглядит, растянувшись на ковре у кровати. Она же не как сумасшедшая? Какой взрослый будет лежать на полу? Тим задал однажды такой вопрос, когда застал ее дремлющей на ковре в квартире.

Она встала, подошла к окну и отдернула занавеску, чтобы посмотреть на разгул ветра. Ее поразило, что кто-то боролся с ветром в полутьме, почти вне досягаемости света тусклой лампочки на крыльце. Спустя мгновение она поняла, что это был Дин, направляющийся к мусорным бакам с большим мешком. Ей удалось увидеть, как он идеально точным движением снял крышку бака – сама она никогда не смогла бы снять ее так элегантно – и бросил туда мешок. Затем сделал пару шагов назад, немного выйдя в свет, и остановился, когда нечаянно пнул ногой большую сосновую шишку.

Дин поднял ее с земли и, казалось, задумчиво взвешивал в руке. Она увидела, как он стремительно оглядел двор, подъездную дорожку и даже – как ей показалось – ее окно. Она инстинктивно отступила назад, в тень. Дин подбросил сосновую шишку в воздух и, поймав ее, скрутил свое длинное тело, повернул к дому широкие плечи и голову, а затем замер, глядя в широкий задний двор. Эвви потребовалась минута, чтобы понять, что он делает. Потом она увидела, как его нога поднялась, плечи повернулись, рука взметнулась вверх и шишка, пролетев через весь двор, врезалась в забор. С минуту он смотрел ей вслед, на то место, куда она попала. После потер правое плечо и медленно пошел осмотреть место попадания. Там он прикоснулся к деревянному забору, как будто мог пальцами почувствовать ее остатки.

Затем Дин наклонился, поднял свой объект метания и вернулся туда, где только что стоял. Он повторил это движение. Точнее, поискал более удобную позу, потянулся, повернулся и выпустил сосновый плод из руки. В тишине было слышно, как он ударился о дерево. Стоя у окна, Эвви еще немного отодвинула занавеску и наклонилась к стеклу.

Дин снова поднял шишку, сделал несколько неторопливых и широких круговых махов руками и упер их в бока. Затем подкинул ее всего на несколько дюймов и перехватил другой рукой. Наконец он вновь настроился и развернулся с такой силой, что чуть не опрокинулся на спину. Эвви увидела, как шишка разлетелась на куски, которые дождем осыпались на землю. А Дин постоял с минуту, уперев руки в бока, потом наклонился и уперся ладонями в колени, словно ему не хватало воздуха. Наконец он пошел к дому.

Было бы нечестно подсматривать за ним, а потом подняться и сбежать вниз, чтобы можно было изобразить случайную встречу в дверях. Если ей действительно интересно, что он там делал, она просто подойдет и спросит, решила она. По крайней мере, честно признается, что наблюдала за ним. Тайно подсматривать это намного хуже, чем быть в меру любопытным. Вот о чем думала Эвви, спеша на кухню и перепрыгивая через две ступеньки. Там она схватила чайник с плиты и наполнила его. В этот момент открылась боковая дверь.

– О, привет! Я и не знала, что ты там, – начала она, когда он входил, все еще вытирая руки о джинсы. – Я как раз завариваю чай. Будешь?

– Конечно! Спасибо. Как дела?

«А как у тебя дела? Что случилось? Почему ты не можешь подавать? Как ты с такой подачей остался за бортом?»

Но плюхнувшись на стул, вслух она произнесла:

– Все хорошо. Как ты устроился?

– Не могу сказать, что я так уж много здесь повидал. Мне нужно походить еще немного.

– Я тоже часто говорю нечто подобное себе, поверь мне, – успокоила она Дина, теребя солонку. – И я уверена, что у тебя последние несколько месяцев в Нью-Йорке были тяжелыми… с точки зрения личной жизни.

– Можно и так сказать, – ответил он с едва заметной улыбкой. – Мне казалось, что это едва ли заметно.

Эвви прислушалась к тиканью часов. Ей было интересно, скажет ли он что-нибудь еще, но он не говорил. Они сидели, молчали, и ничего не происходило. Чайник уже закипал, издавая звук, похожий на долгий, очень долгий выдох, а они все еще сидели за столом на кухне. В груди у нее все сжалось.

Она отставила солонку и начала свою речь:

– Сегодня была поминальная встреча на годовщину смерти Тима. Мы посадили дерево.

Эвви была уверена, что Дин должен быть поражен тем, что она так сразу рассказала ему об этом. «Просто обязан», – уверила она себя.

– Святые угодники. – Дин наклонился вперед, но она не торопилась продолжать. – Как все прошло? – спросил он.

Она знала, что они нарушают договоренность, пробивая маленькую дырочку в лодке, в которой решили плыть. «Пусть это будет только один раз, – решила она. – Ведь дыру всегда можно залатать».

– Ну, многие говорили о том, какой он был замечательный. Так что прозвучало много приятных слов для его мамы и папы. У него было много друзей. И, да, так оно и было. Одна дама своровала стихотворение с телешоу, так что я думаю, что ее могли бы дисквалифицировать, будь это Олимпиада. Пришел один пациент, которому Тим здорово помог, и у него было много что сказать.

Эвви потерла затылок.

– Как все это для тебя? – поинтересовался Дин.

Она наморщила лоб:

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты говоришь, это было волнительно и приятно для его папы и мамы, а то – для его друзей. А что было приятно для тебя?

Эвви облизнула губы:

– Хм… – Она не могла в это поверить. Теперь и она готова была заплакать. Сейчас, на кухне, заваривая чай, она разговаривала с кем-то, кто пока еще даже толком не был в статусе знакомого, и едва не расплакалась. Когда сажали то мемориальное дерево, она буквально молилась о том, чтобы у нее появилась хоть одна слеза. Все остальные шмыгали носами, а у нее не было даже кома в горле. А тут вот тебе на… Эвви сделала пару глубоких вдохов, стараясь выглядеть так, будто думает, что сказать. Наконец успокоилась.

– Я просто чувствовала себя плохо, – пояснила она, – наверное потому, что они все так сильно любили его, а я нет. Вернее, изначально я любила его сильно, но ко времени его смерти уже нет. Он не был добр ко мне. Нет, он не бил меня, но иногда бывал довольно противным. А потом он умер, и теперь, находясь рядом с людьми, которые по-настоящему скучают по нему, я не знаю, что мне делать. Иногда даже не могу заснуть, потому что меня гложет чувство вины, что я не скучаю по нему так же сильно. Я знаю, что это звучит безумно. Но именно поэтому… – Ее голос затих, и она помахала рукой перед своим лицом. – Между прочим, всего этого никто не знает. Даже Энди. Так что если ты не возражаешь, не будем об этом.

Только что наружу вывалился такой пласт… Нет, не все, что было на душе Эвви, но больше, чем она ожидала. Это было не просто изнеможение, а то, что, наверное, порождало в старину легенды о призраках.

Дин встретился с ней взглядом и кивнул в ответ.

– С тех пор как мне исполнилось десять лет, я всерьез занимался только одним делом, но больше заниматься этим не могу. И никто не может сказать мне, почему, – произнес он, проводя рукой по волосам. – Так что я тоже не знаю, что делать. Конечно, моя ситуация иная. Не такая, как у тебя.

– Честно говоря, я не уверена, что это так. Я многого не знаю, – вздохнула она. Чайник зашумел, потом засвистел. Эвви встала, и когда она проходила мимо Дина к шкафу, он поймал ее за руку, кратко сжал ее, а затем отпустил.