– Оборудования для нас много, сразу и не выберешь. Надо поговорить с теми, кто уже на нем работал.
Я согласно кивнул головой:
– Красивых и дорогих моделей наркозно-дыхательного оборудования действительно много, а как они покажут себя в работе – вопрос времени. Дело даже не в цене: дорого еще не значит, что лучше. Главное – надежность и удобство в эксплуатации. Интересная деталь, заметил? – спросил я. – Наш казахстанский менеджер, представитель фирмы, пытался мне объяснить некоторые функции аппарата для искусственной вентиляции легких. Даже не спросил, анестезиолог я или нет, имею ли опыт работы на подобных аппаратах, но сразу начал объяснять, какой режим вентиляции нужно использовать и при каких обстоятельствах. Чудно. Этот менеджер не имеет медицинского образования, а только инженерное. Я специально спросил его об этом. Несмотря на это, он пытается мне, анестезиологу с многолетним стажем, объяснить, что нужно делать врачу! Есть такие простаки: стоит им открыть рот, как сразу выдают себя с головой.
– Ладно, это не самое страшное, мы сами разберемся в особенностях этих аппаратов. Ты лучше послушай мою историю. Помнишь, что у меня есть младшая сестра Айман? Четыре года назад вышла замуж.
– Поздравляю! Наверное, уже и племянники у тебя есть?
– В том-то и дело. Она же хрупкая девушка, хотя и очень красивая. В общем, через положенное после свадьбы время она родила мальчика в нашем роддоме. Родители немного боялись за ее здоровье, но все обошлось, а беда пришла с другой стороны. В тот день я как раз дежурил. Родила Айман под утро. С мальчиком пришлось повозиться, я уже хотел подключить его к аппарату искусственного дыхания, но состояние стало улучшаться. Я поместил его в кувез с кислородом, подключил мониторы, но ситуация существенно не изменилась. Поэтому утром я позвонил своему знакомому профессору-неврологу и попросил о консультации. Он приехал после обеда, когда закончил читать свои лекции, осмотрел малыша и поставил диагноз: энцефалопатия тяжелой степени и синдром дыхательных расстройств.
Айман с малышом выписали после курса лечения и всех процедур, но душа моя была неспокойна. Прошло какое-то время, и я стал замечать, что мальчик отстает в развитии. Более того, у него начала непропорционально увеличиваться голова. Я снова позвал профессора, и он, осмотрев ребенка, сказал:
– Похоже, что у него детский церебральный паралич – ДЦП – и нарастает гидроцефалия. Крепись, Алибек. Лечение я, конечно, назначу, но эффект будет незначительный, если вообще будет.
Вот так мы получили проблему…
Ребенок развивался плохо, а голова росла и росла. Айман целыми днями сидела возле мальчика, пыталась разговаривать с ним в надежде, что он ее услышит. Я прочитал много литературы по этому вопросу, но нигде ничего утешительного не нашел. Малышу периодически становилось плохо, тогда мы вызывали скорую помощь, ему кололи успокаивающие средства, и он засыпал. В доме сложилась гнетущая обстановка, все ходили хмурые, гостей не звали и сами старались никуда не ходить, ведь люди обязательно спросят, как наш мальчик. А что тут скажешь – одно расстройство. Мы как могли подбадривали Айман. Ее муж Мамедали, молодой красивый парень, бизнесмен, все свои деньги тратил на лекарства и консультантов. Потом от безысходности стал приглашать экстрасенсов и целителей, от которых, конечно, не было никакого толку, а просто трата денег. Так что этот мужчина вместо счастливой семейной жизни получил тяжелую проблему, которая не имела решения.
Прошел год. Мамедали нашел себе другую женщину и ушел к ней. После этого Айман впала в тяжелую депрессию. Когда стало совсем невыносимо видеть все это, я впервые подумал об эвтаназии.
Алибек перевел дух, отпил немного пива и продолжил:
– Я всегда к этому относился негативно: как можно прервать жизнь человеку, как решиться на такое? Считал, что никто не имеет на это морального права. Однако проблему надо было решать, во-первых, из-за Айман, во-вторых, из-за малыша. Он еще не знает жизни, мы тоже не знаем, что чувствует этот маленький человечек. Страдает ли, ощущает боль, дискомфорт, голод? Слышит ли он нас? Ведь он не может дать нам какой-либо знак, кроме негромкого плача. Так что жизнь заставила меня крепко задуматься…
Я долго взвешивал все «за» и «против», потом решил посоветоваться с родителями. Как-то раз, когда я курил на балконе, ко мне подошел отец и тут я решился:
– Папа, вы слышали про эвтаназию?
Он молча закурил и выпустил долгую струю дыма:
– Думаешь, мы сможем пойти на это? Не знаю, сынок. Я серьезно об этом не задумывался. Непростое это дело – лишить человека жизни. Не знаю…
– Я беру на себя всю ответственность, – сказал я. – Вы с мамой должны дать добро, а Айман ничего не скажем. Никто об этом не узнает, даже не заподозрит!
Докурив, я пошел в дом, а отец остался один на один с этой проблемой. Уверен, что ему было очень непросто…
Примерно через две недели после этого разговора поздно вечером мы втроем сели пить чай. Айман с ребенком уже спали.
Отец, посмотрев на маму, произнес:
– Алибек, мы с мамой согласны, делай свое дело.
Я кивнул головой и сказал:
– Папа, мама, никому об этом ни слова, тем более Айман!
У мамы беззвучно полились слезы, а отец пошел курить на балкон. Я приготовился к очередному ухудшению состояния малыша, чтобы сделать задуманное, и оно не заставило себя долго ждать. В один из вечеров у ребенка поднялась температура, он начал задыхаться, и мы вызвали скорую помощь. Пока она ехала по уже хорошо знакомому адресу, я, улучив момент, сделал малышу укол и громко сказал:
– Мама, я пошел встречать машину!
На улице было тепло. Я поднял голову: по небу плыли редкие облака, ненадолго закрывая большую луну.
«Какая хорошая ночь! Завтра будет хороший день, и теперь все будет хорошо», – подумал я. Потом разбросал шприц, ампулу и упаковки в разные мусорные контейнеры и нервно закурил. Когда подъехала скорая, я вместе с фельдшерицей вошел в квартиру. Айман стояла возле детской кроватки и тормошила малыша:
– Аскар, Аскар, открой глаза! Почему ты не открываешь глаза? – Она с какой-то надеждой оглянулась на нас.
Мальчик молчал, лежал совершенно без движения, так же, как и раньше, но только не плакал. Я один знал, что произошло.
Фельдшер, осмотрев ребенка, повернулась к нам:
– Он умер. Жаль, конечно, но, может быть, это и к лучшему. Айман, крепись, ты еще молодая, родишь себе здорового ребенка и будешь счастлива. – Потом со вздохом добавила: – Вот и отмучился бедняга, да и все вы отмучились. Завтра утром приходите в поликлинику за справкой, я все доложу и приготовлю бумаги.
Она отозвала меня в сторону:
– Нужно решить вопрос с аутопсией. Вы же знаете законы: смерть на дому даже при установленном диагнозе требует вскрытия. Зайдите к главному врачу, может быть сможете решить этот вопрос.
Я кивнул, а потом сказал:
– Большое вам спасибо. Вы всегда спешили к нам, несмотря на тяжелый диагноз и неутешительный прогноз…
Женщина внимательно посмотрела на меня:
– Выезжать по вашему вызову всегда было очень тяжело, потом, бывало, целую неделю настроение неважное. Было жаль всех вас: и мальчика, и Айман, и родителей.
Я промолчал, а только кивнул головой. Да и что тут скажешь!
Алибек вздохнул и снова закурил. В это время принесли ужин. Я разлил водку по рюмкам:
– Алибек, мне трудно что-либо сказать или дать какой-то совет. Давай лучше выпьем за царствие небесное для его души! Мы с тобой хотя и не православные, но обычай этот хороший и смысл тоже хороший. Ты, несмотря ни на что, проявил милосердие.
Мы выпили и помолчали: каждому нужно было собраться с мыслями.
– Как сейчас твоя сестра? Жизнь наладилась?
Алибек посмотрел на меня с некоторым удовлетворением:
– Да. Сейчас у нее все хорошо. Она снова вышла замуж, только муж ее старше. Он уже был женат, и у него есть дочь от первого брака. Полгода назад Айман родила здорового сына. Муж ее счастлив, и она тоже – каждый счастлив по-своему. У них новая квартира, живут отдельно. Родители с ними постоянно общаются, праздники встречают вместе, их дом всегда полон гостей. А вчера, когда я зашел к ним попрощаться перед отъездом, Айман подошла ко мне, крепко обняла и тихо сказала:
