И Скалли стала одним целым с Рианнон и Мэрион.

Когда свет пронзил ее тело и окружил ее, она все поняла, узнала их сердца, заглянула в их души и прочла их страхи, радости и боль.

Предательство Анны, готовность пожертвовать своей силой, своей уникальностью, из-за любви. Страх, который испытывала Рианнон – этот глубокий и ужасный прародитель всех страхов – когда способности Анны и в самом деле начали слабеть. Страх, что Авель Штец сможет добраться до нее и причинить боль. Страх, который подтолкнул ее к тому, чтобы призвать Матерей – Матерей, которые покоились в стенах этого дома, но теперь кружились в ней, погружая мир в хаос. Она просто хотела защитить Анну. Она искренне, от всей души хотела уберечь своего первенца, свою милую, романтичную, импульсивную Анну от беды.

Но было там и зерно негодования, зерно того, что начиналось как нечто незначительное, неоформившееся и дикое, а со временем превратилось в нечто столь же гладкое, как стекло, и тяжелое, как камень. Рианнон сделала другой выбор. Она отказалась от своей любви, ее собственного Тео, чтобы сохранить свой дар.

И матери узнали.

Они взяли этот камень и заглотили его целиком, так что то, что должно было стать даром, превратилось в проклятье – проклятье, сосредоточившееся на том, кто украл Анну, том, кто очаровал чаровницу. И через нити, связующие женщин Бишоп с живыми, матери настроили проклятье, исказив дар Рианнон по взаимодействию со всеми живыми существами, дар Мэрион по созданию грозы, чтобы разорвать на части ложного идола, высосать яд, уничтожить все его следы, даже если это означало смерть Анны. Все, что Хью Дейли когда-либо любил, все, чего коснулось его сердце, даже рыжеволосую женщину – даже ее.

Но мир до сих пор не был свободен от него. Он жил за счет чужака, живущего внутри матки Мэрион – внутри их матки; он жил за счет рыжеволосой женщины, за счет ее сердца, за счет все еще горевшего фитиля ее сопереживания.

Позволь нам забрать тебя

Позволь нам забрать тебя

– НЕТ! – выкрикнула Мэрион или, может, подумала, потому что Скалли почувствовала, что тоже это произносит. – Его больше нет, вы закончили! Ребенок МОЙ! Ребенок Бишоп!

Позволь нам забрать тебя

– НЕТ! Я НЕ ПОЗВОЛЮ ВАМ ПРИЧИНИТЬ ЗЛО МОЕМУ РЕБЕНКУ!

Матери взвыли, двери и окна начали сотрясаться. Черные крылья за стеклом, раскаты грома в вышине. А потом, среди этого хаоса и муки, исполненная изумления мысль проникла в коллективное сознание.

Я связующее звено. Я удерживаю их на земле.

Глаза Рианнон распахнулись, и, быстро переведя взгляд со Скалли на Мэрион, она с силой сжала их ладони.

Без меня, без моего тела, моей крови, у них не будет сил.

Быстро, словно охотящаяся ворона, Рианнон отпустила их руки и опустилась на пол, и свет – этот великолепный свет – мгновенно угас. Скалли, сбитая с толку и ошарашенная, обнаружила, что не может и пальцем пошевелить.

– НЕТ! – взвизгнула Мэрион, устремляясь следом за Рианнон и пытаясь выдернуть что-то из ее рук.

Но было уже слишком поздно.

Серебряная вспышка, судорожный вздох.

Хриплый крик, наполненный яростью.

Способность двигаться вернулась к Скалли, и она упала на колени, присоединившись к женщинам на полу, и отпихнула возбужденную Гипатию прочь.

Рианнон лежала на полу под чернильным пологом волос Мэрион с вогнанным в самое сердце клинком. Ее жизнь стекала по серебру ножа, пятная ее ночную рубашку, пропитывая ее. Кровь пузырилась в уголках ее рта, но глаза были открыты и сосредоточены на ее дочери. Скалли отчаянно попыталась остановить кровотечение, но знала, что это бесполезно. Она позволила рыдающей Мэрион взять Рианнон на руки, убаюкивая ее, как ребенка, и раскачивая. Гипатия положила голову на живот Рианнон и издала жалобное подвывание.

– Мэ, – прохрипела Рианнон, растянув губы в слабой улыбке, обнажив окрашенные в красный цвет зубы. Ее худая бледная ладонь, дрожащая и окровавленная, коснулась щеки Мэрион на драгоценный миг, а потом соскользнула и упала на пол. Скалли осторожно подняла ее, положив рядом с костлявым лбом Гипатии, и наклонилась вперед, помогая Мэрион удерживать ее вес.

Когда она подняла голову, пытаясь сдержать слезы, то увидела ее.

Призрак Анны, пышущей здоровьем и невредимой, опустился на колени, чтобы обнять свою мать, приветствуя ее возвращение домой.

Скалли заплакала.

Пламя мигнуло и исчезло, умирая в ночи.

И все стихло.

***

ГЛАВА 16: НАПОСЛЕДОК

ХЕГАЛ-ПЛЕЙС, КВ.42

АЛЕКСАНДРИЯ, ВИРДЖИНИЯ

27 ИЮЛЯ 23:27

В анналах истории осталось множество столь неординарных людей, что время и фактически само пространство как будто бы подстраивается под них. Этот пантеон замечательных мужчин и женщин – да Винчи, Галилео, Клеопатра, Бетховен, Кюри, Сунь-цзы (1), Тициан, Гипатия Александрийская – жив и сейчас, подпитываемый и поддерживаемый воображением масс.

И все же, есть те, чьи имена и истории могут в конце концов быть преданы забвению, но кто, однако, все равно в состоянии коснуться прозрачного полога бессмертия; личности, которые возвышаются над сонной рутиной обыденной жизни: тибетские монахи, проводящие годы в медитации без всякой пищи, матери, легко поднимающие машины, чтобы освободить зажатых под ними младенцев, мужчины, которые осмеливаются пройтись по поверхности Луны.

Кроме того, многие вынуждены играть важные роли: мужчины и женщины, которые по стечению обстоятельств связаны тяжелой ношей уникального доверия.

Невозможно не задаваться вопросами о жизнях этих людей, их судьбах, удачах и неудачах, их реальностях, столь отличных от типичного человеческого опыта. Если, в самом деле, как утверждает моя напарница, существует некая высшая сила, некое божественное существо, которое планирует наши жизни, руководя нами, как фигурами на шахматной доске, то наверняка эта небесная сущность выбрала этих людей для какой-то более великой, важной цели, чем наши простые устремления и желания. Мирская роскошь комфорта, преданности, даже любви, должна быть отодвинута в сторону, чтобы вернуться к ней, если вообще вернуться, по достижении их земных целей.

Если одна такая личность найдет другую и окажется связанной с ней союзом цели, то их души смогут сходиться и цепляться друг за друга в глубоком первобытном родстве, и их фокус никогда не собьется, не изменится, иначе их, а может, и весь мир, в свою очередь, ждут ужасающие последствия.

Смерть Рианнон Бишоп отмечает кончину одной такой замечательной личности. Это была, к сожалению, неизбежная и в то же время совершенно непредсказуемая смерть от ее собственных рук, свидетелями которой стали агент Скалли и помощник шерифа Три Теленка.

Хью Дейли, чему стали свидетелями шериф Гладстоун, помощник шерифа Три Теленка, агент Скалли и я сам, погиб от воздействия природной стихии, будучи убитым молнией во время одной из сильнейших гроз, когда-либо случавшихся в городе Хорайзен, штат Монтана. И, наконец, первоначальная жертва, Анна Дейли, ранее известная как Анна Штец и Анна Бишоп, была убита неизвестными и непознаваемыми силами. Я рекомендую закрыть данное дело; у нас с агентом Скалли есть веские основания полагать, что проблемы Хорайзена остались позади.

Три отрывистых четких стука в дверь эхом разнеслись по тускло освещенной квартире. Малдер приподнялся со стула, допечатав несколько последних заканчивающих его мысль слов, и повернулся к двери.

– Иду, – крикнул он, уже определив, кто это, по звуку и покалыванию кожи, вызванному ее близостью.

На полпути к двери он вдруг подумал о своей наружности. Сняв очки, он бросил их позади себя на пожелтевшую клавиатуру и пробежался рукой по волосам в попытке пригладить их. Он и сам понимал, что это немного нелепо. К этому моменту она видела на нем все виды грязи, как выделяемые его собственным телом, так и приобретаемые, но все равно он ей как будто бы нравился. Перед его мысленным взором промелькнула картина того, как она, запыхавшаяся, извивалась в его руках. Да, определенно нравился.