— Неужели двадцатикилограммовый? — удивлялся он.

— А-то-о-о! — отвечал незнакомый мужской голос.

— И как же ты его? Сил же в нём о-го-го сколько!

— Да втроём вдоль берега таскали. Часа два, никак не меньше. Ну, а потом, когда устал, тут мы его и настигли.

— Значит, шашлык из сома будет?

— Ближе к обеду. Но кофе уже готов. Давай, Лёнька, буди Таю, пора завтракать.

Но он не стал звать меня к костру, вокруг которого появлялись и усаживались сонные ещё ребята и девушки. Прихватив две жестяные кружки, над которыми вился густой ароматный пар, Лёня вернулся в палатку. Он открыл её так, что утренний воздух мгновенно заполнил всё пространство, а сам Лёня опустился на брезент рядом со мной, с улыбкой протягивая кружку.

Я беспомощно пошевелилась, и Лёня, вспомнив, что со спальными мешками мои диалоги происходят на «вы», отставил напиток в сторону и помог выбраться из ловушки.

— Доброе утро, — нараспев произнёс он. Тёмные его глаза лучились от радости встречи, но сам Лёня близоруко щурился.

— Где же твои очки? — удивилась я, усаживаясь рядом, принимая из его рук кружку.

— Пусть глаза отдохнут, — ответил Лёня. И голос его вновь казался спокойным. Да и всё в позе его, в жестах говорило, что за ночь Лёне удалось взять себя в руки, что дело осталось за малым: думать и обязательно что-то придумать, изобрести.

Его спокойствие передалось и мне.

Я придвинулась чуть ближе, прижалась бедром к его бедру, тут же почувствовав руку на собственной талии, прижимающую ещё теснее.

— Замёрзла? — рассеянно спросил Лёня, нащупывая спальник, укрывая им мои плечи.

— Если только совсем чуть-чуть…

Кофе был упоительно вкусным, вобравшим в себя аромат смолистых дров и еловых шишек. Утро же пахло костром, свежестью и сыростью недавно выбравшейся из-под снега земли. Синее небо куталось в одеяла облаков, и казалось, что оно тоже зябнет, когда озорной мяч солнца то показывался, то вновь исчезал среди них.

— Хорошо? — произнесла я, чувствуя, что это прозвучало вопросом.

— Хорошо, — ответил Лёня. — Всегда хорошо, когда рядом ты.

И день пошёл мимо нас ленивой расхлябанной походкой, поражая своей беспечностью перед лицом приближающейся катастрофы. Но я то оставалась спокойной, отвлекаясь на упоительную красоту природы, то вновь волновалась, находя Лёню неизменно чуть в отдалении от остальных. Даже не зная его так близко, как было нужно, чтобы предполагать, я, тем не менее, оставалась уверена, что такое поведение Лёне обыкновенно было несвойственно. Частенько я видела, как кто-либо из приятелей подходил к нему и что-то спрашивал. Лёня тогда, будто очнувшись от оцепенения, отвечал рассеянно и, скорее всего, невпопад, но стоило приятелям отойти, как тот погружался в размышления снова.

И я не тревожила его, стараясь занять себя чем-нибудь. Я общалась с друзьями Лёни, находя каждого из них всё более приятным человеком. И даже излишне любопытная на первый взгляд Оксана теперь казалась мне почти милой девушкой — вместе мы плели венки из нежных весенних трав и полевых цветов.

А после был шашлык, какая-то странная игра с мячом, смысла которой я так и не поняла, и снова песни под гитару, моя рука в лёниной ладони. Влажной, холодной от волнения. И как ни хотелось мне остановить время, остаться навечно в моменте весны, среди распускающихся цветов, пробуждающейся ото сна природы, но тихий вечер ожидаемо спустился на землю, застав нас в электричке по дороге домой.

Мы с Лёней, отделившись от остальной компании, весь обратный путь провели в тамбуре. Уткнувшись губами в мою макушку, он молчал. Да и я не знала, с чего начать разговор, а потому сделала это весьма неуклюже, как если бы в танце вдруг со всего маху наступила ему на ногу.

— Почему ты ни с кем поговорить не хочешь? Может быть, стоит сходить к Акимову? А если он не настолько доверяет тебе… возможно, есть ещё кто-то среди работников станции, кто мог бы выслушать, повлиять?

Лёня рассеянно чмокнул меня в лоб и промолчал. Казалось, он даже не слышал вопроса.

По прибытии в Припять он проводил меня домой. Он оставил мои вещи посреди коридора и… пожелал не менее рассеянно:

— Спокойной ночи, Тая.

— Но, Лёня, я…

— Поговорим об этом завтра, ладно? После того, как я вернусь со смены, хорошо?

— Да, пусть будет так, договорились, — нехотя согласилась я. — С тобой всё нормально?

Слабая улыбка тронула его губы, когда он ответил:

— Разумеется. Мне просто предстоит хорошенько обо всём подумать ещё раз.

…

Я проснулась ещё затемно, если вообще можно было назвать сном те короткие промежутки размыкания сознания с бодрствованием. Я то и дело проваливалась во тьму, но просыпалась, как только там, на чёрном дне сновидений, начинали проявляться картинки. И виделся мне пожар. Что горит не только кровля энергоблока. Пламя охватывает всю станцию, весь город, страну, мир.

С гудящей точно улей головой я подошла к окну. Молоко рассвета неуверенно разливалось по блестящим крышам. Ночью дождь умыл Припять, умножив юность её и красоту. Распахнув рамы, я впустила прохладный воздух и, налюбовавшись ещё спящим городом, тоже совсем было собиралась вернуться в постель, как вдруг увидела Лёню, выходящего из подъезда. «Значит, время утренней смены уже пришло. Завтра пойдёт в ночную», — пронеслось в голове. Ледяные пальцы животного страха сжали моё горло. Я смотрела на удаляющуюся фигуру, когда Лёня вдруг остановился, замер на секунду и, развернувшись, увидел меня. Мы смотрели друг на друга, но никто не решался поприветствовать. Любой звук в утренней тиши показался бы непростительно громким. Одними губами я пожелала: «Удачи», а он неуверенно махнул мне в ответ рукой.

…на душе было тяжело, ведь только теперь я в полной мере осознала, какую информацию вывалила Лёне, какой груз возложила на его плечи.

Нужно ли говорить, КАК я ждала его возвращения, и коллекция эксклюзивных блюд в моём холодильнике пополнилась четырьмя кастрюлями одинакового борща, заливной рыбой, тортом и варениками? А дальше у меня просто кончились посуда и продукты, но снять стресс так и не получилось.

Вот потому-то, когда раздался долгожданный стук в дверь, а на пороге моей квартиры возник Лёня, радости моей не было никакого разумного предела.

Едва дыша в кольце сильных рук, вдыхая аромат свежей рубашки, я поинтересовалась буднично: «Как дела», уже по позе его, по взгляду чувствуя, что Лёня не скажет правды.

— Всё хорошо, — улыбнулся он. — Всё хорошо, Тая.

— А мы что, куда-то снова идём? — я решила сменить тему, отогнать дурные мысли.

Лёня погладил меня по спине и ответил с лукавицей:

— Твоя очередь показывать мастерство.

— В каком это смысле?

— В том смысле, что я приглашаю тебя на танцы.

И снова улицы, погружающиеся в мягкую вечернюю дремоту, радушно встретили нас, держащихся за руки. Снова никто не мешал, не интересовался нами, не прислушивался к тихому диалогу, в котором Лёня старательно избегал темы, которую под разным предлогом пыталась затронуть я. Но и я не сдавалась. И хотя лицо Лёни выражало напускную беззаботность, по его ледяным пальцам я понимала, что это не так.

— Ну, ты придумал что-то?

— Ты о чём? — будто не понимая, спросил он.

— О том, о чём накануне говорили. Может быть, тебе удалось поговорить с кем-то на работе? Лёня, скажи мне хоть что-нибудь.

Он тогда на мгновение замер посреди дороги и, промолчав недолго, вдруг пригласил: «Смотри, какая красота вокруг».

И в самом деле. А я и не замечала, что со всех сторон нас обступил хоровод фонарей и яблонь, теряющих свои лепестки под порывами тёплого ветра.

Я всё ещё лепетала что-то, когда Лёня порывисто обнял меня за плечи и попросил: «Давай просто минуту помолчим и посмотрим, хорошо?»

И мы смотрели, как на синем полотне позднего вечера распускались кружева из лепестков, как они легкомысленно кружились, оборванными крыльями бабочек падая на наши волосы, лица, плечи.