— Как? — всплеснув руками, наигранно удивилась она. — Не знаешь? Ты ведь пропускаешь собрание на поляне, где все ваши. Там сам Рафаил оглашает распоряжения моего «великодушного», «либерального» и «демократичного» отца.

— Я знаю про сборы, но мне поручено охранять вас.

— Конечно, Сёма. Только ответь: куда делся твой более старший и опытный напарник? Стражников два в охране, а ты один-одинёшенек.

Он минуту раздумывал, окинув Милтон по-детски наивным взглядом. Потом уточнил:

— Кастиил? Он отлучился по важному делу Захарии.

— Не-а, милашка, он пошёл к Рафаилу, оставив тебя меня стеречь. Только… Ему-то ничего не будет, а тебе влетит по самую кепку за неявку на собрание.

Юнец в театральную постановку поверил и задрожал, как осиновый лист. Слова застревали у него в горле, но ему удалось справиться с собой, и он задал вопрос:

— Меня в очередной раз накажут?

— Очень. Помнишь мыльные пузыри, а потом сбор малины под адским солнцем? Со стаканом воды на целый день? Только ты, колючие кусты и твой надзиратель, пардон, командир. Примерно такое будет, а то и хуже…

— Что же мне делать, милая Сюзанетта?

— Бежать, Сёма. Быть может, ещё успеешь. Проберёшься сквозь толпу ангелов, втиснешься промеж них и станешь слушать. Тогда Рафаил увидит, что ты явился на жасминовую поляну, и скажет, какой ты умничка — покорный и исполнительный. Или даже орден на святую грудь твою повесит.

Ангел мечтательно закатил глаза, представляя, как оглашает ему благодарность темнокожий архангел или того лучше, сам архистратиг, и награждает медалями за верное служение Небесам.

— Вы правы, милая Сюзон. Но… Роль стражника…

— Не переживай, ангелочек. Я не смогу сбежать, ведь дверь-то до сих пор закрыта, дыра слишком узкая и тонкая, а на моей ноге цепь.

— Точно, цепь. Тогда я спокоен, — Самандриил только собрался покинуть помещение, как Сюзанна его окликнула:

— А ключ отдавать кто будет? Папа Римский? Ваша смена заканчивается… Можешь не успеть. Придут новые стражники, и я передам им ключи.

— Вы второй раз проявили гениальность, — вынув из кармана красно-белой полосатой униформы работника фаст-фуда связку ключей, Альфи протянул их нефилиму со словами: — Только не потеряйте.

— Конечно, Сёма! За Родину! За Сталина! В смысле, за Михаила!

— Да! Небеса! Родина! Михаил! — воодушевлённо воскликнул он и помчался со всех ног к своим собратьям по службе.

Милтон, когда перестала его видеть, бросила короткое «Идиоты» и принялась быстро расстёгивать замок на цепи.

— За свою любовь нужно хвататься так, как цепляется засохшая гречка за дно тарелки, — философски закончила она.

========== Глава IX. ==========

Сюзанна молнией пролетела по коридору резиденции Михаила и, заметив ангелов-стражников, которые стояли у дверей кабинета архистратига, коротко приказала:

— Прочь с дороги!

Ангелы обменялись между собой вопросительными взглядами, и один из них, тот, что пониже и посмелее, ответил:

— Простите, мадам, но… Архистратиг занят. Он приказал никого не впускать к нему, потому что хочет побыть в одиночестве.

— Мне плевать. У меня сейчас настолько болит душа за моего Бальтазара, что я готова обрушить эту резиденцию на ваши головы! Богом кланусь, если не пропустите, так и сделаю!

Второй высокий ангел, с минуту поизучав стоящую перед ним девушку — бледную, как мел, с застывшими в зелёных глазах слезами, покачал головой и распахнул перед ней двери.

— Входите.

Она не вошла, а, буквально, влетела в кабинет, заставив подписывающего документы Михаила удивлённо поднять на неё глаза.

— Сюзанна? Как ты… Ах, я забыл про Самандриила… Обманула его? Где был в это время Кастиил мне предстоит выяснить, и как он позволил тебе сбежать тоже.

— Папа, умоляю, помилуй Бальтазара!

Михаил вышел из-за стола, обошёл дочь по кругу, которая неотрывно следила за его движениями, и остановился напротив неё.

— Бальтазар совершил злодеяние, за которое понесёт ответственность, — молвил он. — Его поступку оправдания нет, поэтому сегодня свершится публичная казнь. Я покажу всем ангелам, что бывает с теми, кто переходит черту и грани дозволенного. Эта казнь станет уроком всем моим подданным.

Сюзанна, теряя самообладание, упала в ноги архистратигу, умоляя о пощаде.

Михаил несколько мгновений стоял с разинутым ртом, ошарашенно смотря на дочь.

— С чего бы мне давать ему амнистию? — наконец спросил он.

Милтон со слезами и рыданиями во всём созналась:

— Я люблю его, а он любит меня! Мы вместе! Это вторая часть правды и последняя! Там, в Париже, я не спроста задавала тебе вопрос касаемо того, как бы ты отнесся к нашим отношениям! Да, у нас были жаркие ночи страсти и любви и не раз! Он — мой воздух, моя вода, смысл моей жизни! Моё сердце! Если хочешь отрубить ему голову — руби! Только… Меня не забудь! Я готова с ним умереть!

Архангел изумленно взглянул на неё ещё раз, явно не до конца веря в то, что только что услышал.

— Это… Что ты говоришь? Любишь? Бальтазара? А он… Тебя? Сюзанна, ты сошла с ума.

— Да, папа.

Постепенно её слёзы закончились, истерика прекратилась, и она, эмоционально истощённая и измученная, поднялась. Слабый луч солнца прошёл по её измождённому лицу, лишённому всех красок жизни.

— Я уже ничему не удивлён, — устало сказал архистратиг. — Замкнутый круг лжи. Ты постоянно врёшь…

— Нет, всё тайное стало явным. Больше не будет секретов — нечего хранить.

— Гавриил… Вот, что он хотел он до меня донести. Я был вне себя от ярости, поэтому не стал слушать его, а зря.

— Гейб первым узнал. Верно. Что скажешь?

— Последние события вымотали нас двоих, — загадочно проговорил Михаил, коснувшись двумя пальцами её висков. Сюзанна почувствовала, как проваливается в безмятежный сон. Подхватив дочь на руки, он отнёс её на диван, при этом добавив: — Ты слишком устала, Сюзанетта, поэтому отдыхай. Вот, что скажу я.

***

Белые кусты жасмина, его пьянящий аромат и нежная красота не могли сейчас радовать и вдохновлять собравшихся на поляне ангелов. Событие, на которое они явились, было отнюдь не радостным. Только Рафаил, стоящий возле печального, хмурого Гавриила мог ликовать, не обращая внимания на понурые лица собратьев. Самому же младшему архангелу от бессилия хотелось завыть. Чем он мог сейчас помочь Бальтазару, не имея достаточного количества благодати? На что он мог рассчитывать? Выступить почти без способностей против Михаила или даже Рафаила во спасение Бальтазара? Нет, даже если бы и хотел, то не смог. Чего уже было говорить о Кастииле — простом ангеле, которому тягаться с архангелами не пристало.

— Твоя мечта осуществилась, братец, — заговорил Гавриил, вынимая из кармана бордовой рубашки круглую конфету-трюфель и разворачивая её.

Сладостями он хотел успокоить нервы.

— Вовсе нет. Я тоже не особо рад, что Бальтазару выпала такая печальная судьба, — ответил Рафаил, поглядывая на плаху. — Будет тебе известно, что сладкое портит фигуру.

— Если бы ты ел вкусняшки, быть может, добрее стал, — младший архангел положил конфету за щёку, раскусил её и продолжил речь: — Брось, шоколадка, я по твоему выражению фэйса вижу, насколько ситуация тебе приятна. Тебе никогда не нравился Бальтазар, поэтому только в радость будет, когда архистратиг покажет всем нам его отрубленную голову.

— Ты ещё совсем ребёнок, — сделал свои выводы Рафаил, — и рассуждаешь также. Мнимая смерть так ничему и не научила, а годы не взяли над тобой власть.

Но колко и иронично ответить Гавриилу возможности не представилось. На поляне, в окружении всего двух стражников, появился Бальтазар. Для ангела, приговорённого к смертной казни, он выглядел слишком… Уверенным. Всем своим невозмутимым видом он показывал, что совершенно не жалел о содеянном. Да, он добился того, чего хотел и выполнил миссию сполна — научил Сюзанну любить мир, жизнь, радоваться каждому её мгновению. Он доказал дочери Михаила, что тот, кто научился видеть красоту вокруг себя, ценить жизнь такой, какая она есть, однозначно более счастливый человек. Потому что он способен черпать из красоты вдохновение, радость жизни, энергию созидания. Более того, он сам без памяти влюбился в Сюзанну и сделал так, чтобы и она его полюбила.