— Скорее всего, — говорит она рассеянно и словно в пустоту, — я могу долго не спать. Есть ведь такой параметр, как потрясающая выносливость, и я им часто пользуюсь при редактировании. Но все равно я нуждаюсь во сне, как и другие люди. Меня это расстраивает. Если есть что-то, в чем я могу быть особенной — я хотела бы видеть это достоинством, а не просто чертой.
— Так ты хочешь быть особенной, Люси? — спрашивает Роан. На него поворачивается острое личико, золотистые глаза с поднятыми уголками. От окна соседнего дома отражается прямой луч, играет на ресницах и тонет в градиенте на волосах — кудри спадают открыто на плечи и вниз, по спине, переливаясь в оттенках.
— А разве кто-то не хочет? — вопросом на вопрос отзывается девушка. Роан показывает на плед, но она качает головой: — Это тебе. Я не мерзну.
— Так усердно себя улучшая, ты не чувствуешь, что теряешь что-то важное? Идеал недостижим.
— Я понимаю. Но пока странность мне подчиняется, я еще могу к нему стремиться.
У Люси никогда не бывает синих кругов под глазами, так что вряд ли кто-то уже сегодня — только днем — укажет, что ей недавно не давался сон. Может, Касперу подскажет усталый вид. Может, Борис заметит по допущенной в отчете ошибке. Может, она просто свернется у кого-нибудь под боком и наконец-то погрузится в дрему, потому что в городе все еще ждут люди, которые ей близки. У Люси много шансов, вариантов и выборов. Она — человек. Ее путь определяет не мир и грядущие события, а она сама. То, что она не смогла заснуть, что говорит с Роаном, что не притрагивается к чаю. Все — в деталях. В кусочках общей мозаики. А Роан — эту мозаику скрепляющий клей.
Должно быть, он бы огорчался, если бы это не было для него так естественно.
— Я не считал вас своими детьми, — мягко говорит Роан, неожиданно, пожалуй, даже для себя. — В том же значении, что обычно принято у нормальных.
— Для тебя дети — это Антон и Настя? — Люси покорно принимает истину. Она не расстроена, потому что и так это знала. Умная девочка.
— Возможно. Однако… — Роан переводит взгляд на окно. Солнце смывается разводами, как просроченная акварель. Дома кажутся бледными и печальными без его тепла. Призрачно-голубое небо — белое на обозримом кусочке горизонта. Бессмертный говорит: — Я не отец и не мать тебе. Но я все еще тебе открыт, так же, как и любому. Помнишь об этом, малиновка?
— Малиновка? Я думала, что при способности могу хотя бы быть павлином! — шутит Люси, но глаза у нее грустные. Вздыхает. Чай остывает, Роан не торопит, и она начинает сама: — Я всегда знала, к чему идти. Если поскользнулась — значит, редактировать грацию. Не удержала что-то — увеличить силу. Наскучило свое отражение — окунуть голову в радугу. Все по необходимости и без конкретной цели. Не пыталась ставить перед собой определенный образ, собирала по кусочкам что-то и не размышляла.
Она наливает чай и Роану, и себе. Долго шебуршит пакетиком. Роан сегодня ночует в их с ее братом квартире не из-за обстоятельств, а просто так — не успел на автобус, а пешком Каспер не пустил. Его пташки дома и в сохранности. Роан вернется к их пробуждению. Он всегда возвращается.
В зрачках Люси осколками отражаются крыши.
— Ты ведь хочешь стать теперь кем-то? — произносит Роан.
— Я всегда хотела быть только собой.
— Этого недостаточно?
— Теперь — нет. — Она переводит взгляд на кружку. — Уже не понимаю, что такое «я» в действительности. Какая разница, как управляю телом или его способностями, если не могу улучшать саму себя?
— Сейчас ты признаешь, что ты — это не только странность, верно? — Роан ласково улыбается, Люси видит это в отражении водной глади, рвано кивает. — Хорошо. Это уже большой шаг.
— Но я не знаю, куда шагать дальше! Я… кажется, знаю, в каком направлении стремиться. Но не знаю, как. Как быть достойной человека, если не представляешь, что ему нужно?!
Последнее она выпаливает почти с досадой, но больше в этом всплеске все-таки боли, и Люси тут же понимает, что слишком откровенное ляпнула. В тот же момент, как она заходится румянцем, Роан неторопливо, но быстро произносит:
— Так спроси его.
— Шутишь? — щурится недоумевающе.
Дома за окном уже не розовеют, по ним пробегает пожаром живое золото.
— Ничуть. Все строится на диалоге — все для человека. В разговоре ты понимаешь и себя, и собеседника. Более того… — Он пускает на лицо полуулыбку. —…он тебе ответит. Попробуешь спросить — вот увидишь, он ответит, как и тебе придется ответить ему.
— Словами все так просто.
— Слова разрушили больше судеб, чем все поступки вместе взятые. Не недооценивай их силу. — Роан касается ее предплечья кончиками пальцев, делясь своим теплом. Так, как давно привык. — Ты — это ты, Люси. Но если хочешь становиться лучше, то только своими домыслами ничего не достигнешь. Людей меняют другие люди. Если ты знаешь, какой человек должен изменить тебя, и если ты этого хочешь — просто позволь ему это сделать. И поступи так же в ответ.
Девушка закусывает губу, уголки ее глаз поблескивают.
— Спасибо, — тихо говорит она, на мгновение напоминая того робкого неловкого ребенка, каким была двенадцать лет назад. Время циклично. Оно не знает перерывов. Роан поглаживает ее по волосам и убирает руку.
Его губы трогает улыбка, в этот раз — принадлежащая его душе, а не только разуму и привычкам. Он говорит ей, но вспоминает о себе. И о том, кто такую простую истину ему открыл, даже не представляя, насколько она оказалась важна.
Позволь человеку изменить себя, да?..
========== «Странные» (Диана) ==========
Комментарий к «Странные» (Диана)
Что-то без ничего.
Зачем я это написала вообще?..
Люди странные.
Для таких, как Диана, слово «странный» не является синонимом «необычный» — плотно ассоциируется с наличием странности, особенности, за наличие которой рано или поздно расплачиваешься. Про расплату Диана узнаёт от Люси, которая вроде бы и радуется своей способности, но как-то однажды вздыхает и признаётся, что не помнит, как должна выглядеть на самом деле. Диана слова её запоминает, а потом прокручивает в голове и ищет потайной смысл. Не очень получается. Человеческие раздумья ей не очень интересны, не то что эмоции.
Но люди сами по себе странные, да. Самые странные, которых Диана на пути встречает — это ребята из Десятки. Чересчур шумные, вроде Юры, яркого и солнечного, или чересчур запутанные, вроде Роана, чьи эмоции однажды фея попробовала считать, но споткнулась на их безмерном океане. Она бы утонула, если бы вовремя не вывернулась. Слишком большой груз. Потому что Роан — это бессмертие, а бессмертие предполагает опыт; Диана не парится и с тех пор просто не лезет к нему со своим неизменным любопытством.
Она пристаёт по большей части к двум людям — к Касперу и к Лису. Ощущения у них разные, и с интересом юная фея погружается в сознание то одного, то другого. Занятно, каким разным может быть одно чувство — например, когда оба кого-то любят, их любовь всё равно уникальна. Всё зависит от миллионов пересечений, и Диана соединяет цветные линии, но всё ещё ничего не понимает.
Лис колючий. Он не даёт себя касаться, так и создавая ауру непреклонности, однако Диана и не нуждается в постоянном контакте. Она не подступается, если ей это не нужно, а Лису это неприятно. Но он и впрямь ей многое открывает, и, вычитывая в книжке определение, Диана решает, что он хороший человек. Некоторые на это удивляются, но фея плечами пожимает: она ведь в курсе, что разные люди по-разному друг к другу относятся, что мешает ей считать Лиса хорошим, исходя из собственных приоритетов? Он не относится к ней плохо, этого достаточно.
Каспер не похож на Лиса, но к нему Диана ощущает почти то же. Может, изо всех возможных вариантов она выбирает именно этот; она ещё не знает, что такое «привязанность», её сердце всё такое же пустое, но первые ниточки тянутся к людям из Десятки, переплетаются узлами. Диана чужая людям. Она не похожа на них и мыслит иначе. Но только теперь понемногу начинает понимать, что сути с ними одной.
